Дай на прощанье обещанье (сборник) - Татьяна Булатова

– А где ты его возьмешь-то?

– Вот и не знаю. Всю голову сломала. В старой энциклопедии домашнего хозяйства нашла выкройку, но там написано – гофре нужно. Гофре сейчас можно купить?

– Не знаю… – задумчиво тянет Ларочка. – Может, кружево. Кружево можно.

– В любом случае Зинаиде Яковлевне звонить надо. А то купишь кружево, скажет: не то. Опять же, цвет узнать: белый или черный. А то заартачится и заставит переделывать.

– А платье какого цвета? – активно включается в обсуждение Ларуся.

– Черное…

– А материал? Шерсть?

– Нет. Панбархат.

– Панба-а-архат? – вырывается у Лары. – Тот самый, который дед Ваня из Самарканда привез? Который она мне на выпускной не дала?! Ничего себе! Ма-а-ам, ну ты мне объясни, зачем этой старой вешалке платье из панбархата? Кто ее в этом панбархате увидит? Она из дома уже три года не выходит!

– Все увидят, – спокойно поясняет Катерина.

– Кто «все»? Ты да я да мы с тобой?

– Ну почему это «ты да я да мы с тобой»? – недоумевает Катерина. – Соседи увидят, родственники, из тех, что остались, может, с работы придут…

– Зачем, мама? Ей что, звезду Героя Советского Союза на днях вручать будут? С какой это стати к ней все притащатся?

– Ты не понимаешь, Ларочка, – догадывается мать и начинает терпеливо объяснять в трубку: – Твоя бабушка позвонила мне и попросила сшить платье. Я пришла, она дала мне ткань – тот самый панбархат, который ты давно хотела. Я платье раскроила, прострочила, оказалось – не то…

– Ты мне уже говорила! – взвизгнула Ларуся, пытающаяся прийти в себя после бабкиного предательства. И ведь главное что: окна у нее на той неделе мыла, специально не взяла, расстраивать ее не хотела, думала, рано или поздно ее панбархат и так мой будет. А тут платье бабке понадобилось…

– Вот я и объясняю, – Катерина словно не слышит дочернего взвизгивания и спокойно продолжает рассказ: – Платье ей надо на смерть. Говорит, Маруня лежала красавица, и она так же хочет.

– На какую на смерть?

– Ну, господи ты, боже мой, Лара! Почему ты такая бестолковая?! Я же тебе сто раз сказала: Зинаида Яковлевна попросила сшить меня платье на смерть, а то случись что, а у нее ничего не приготовлено.

– А зачем из панбархата-то? – взмолилась Ларочка. – У нее что, другого материала не было?! Обязательно этот?

– Ну, знаешь! – возмутилась мать. – Последняя воля человека – пусть что хочет, то и делает. Удивляешь ты меня прямо! Сколько можно на старуху обижаться?! Хочет платье из панбархата, пусть будет из панбархата. Ее право. А ты, Лара, как-то помягче все-таки будь. Мне ведь тоже не двадцать, попросишь так тебя о чем-нибудь и услышишь: это тебе зачем? А то тебе зачем? И так жить страшно, еще и ты тут…

– Чем это я тебя так напугала? – разозлилась Ларуся.

– Не хочу я в таком тоне с родной дочерью разговаривать, – оборвала ее мать и повесила трубку. Обиженных стало больше.

Ночью Зинаида Яковлевна ругала себя и сноху за спешку («Могла бы еще и подождать!»), за то, что нарушила естественный ход событий, а думала, что схитрила…

Этой же ночью Катерина вспоминала о своей, ныне покойной, матери и честно признавалась себе в том, что для Зинаиды Яковлевны все ритуальные хлопоты осуществлять приятнее и не так страшно. А еще она думала о том, что с уходом свекрови из жизни окончательно обнажится передовой рубеж, на который выйдет она, Катя, и будет своей большой и унылой грудью закрывать от опасности своих дочерей. Но на передовой рубеж ей не хотелось, поэтому она с благодарностью перебирала в памяти разные эпизоды, связанные с неугомонной Зинаидой Яковлевной, и просила у Бога отсрочки для своей на первый взгляд бестолковой свекрови. О том, что бестолковость ее носила мнимый характер, Катерина догадалась недавно, когда схоронила собственную мать и поняла простую истину: для чего-то они живут, эти старики. Для детей, пусть и взрослых, например, живут, прикрывая их с того самого передового рубежа. А не будет их, и все – ты первый. Значит, в любой момент – за ними.

И этой же ночью на другом конце города плакала злыми слезами Ларуся, распростившись с заветной мечтой о бархатном жакете. Но это только так казалось, что из-за мечты. На самом деле плакала она из-за невыносимости жизни, невыносимости ее железного неумолимого хода, грохот которого доносился уже и около ее двери. Сначала бабушка, потом – мать… Ларочка не хотела признавать этой ужасной преемственности, точнее – не могла противостоять ей. Она обещала себе быть спокойной и ко всему относиться философски, не дергаться по пустякам, не решать неразрешимое, не преодолевать непреодолимое. Но, как бы она ни убеждала себя в собственной стрессоустойчивости, при мысли о зловредной бабке и злосчастном куске панбархата ее накрывала такая волна рыданий, услышав которые люди обычно говорят: «Кто-то умер».

С утра Зинаида Яковлевна не почувствовала своего тела. «Парализовало, наверное? – пронеслось в голове и тут же исчезло. – Нет, не парализовало, говорю же. Пусть про себя, но слышно». Она попробовала поднять руки – рук не было. Пошевелить ногами – тоже безрезультатно. Наверное, умерла, предположила Зинаида Яковлевна и почувствовала себя как-то странно: то ли грустно, то ли радостно. Ангелы над ней не пели, бесы не прыгали, играло радио, транслировали какой-то хорошо известный романс. «Надо же… и у них радио. Не только у нас». Радио щелкнуло, замолчало, а через минуту возобновило свою работу словами: «Болят ноги? Скрипят суставы? Скажите «нет» болезням. Скажите «нет» вместе с нами, поклонниками здорового образа жизни. Газета ЗОЖ и журнал «Сто лучших товаров России» представляют…»

Упоминание о России всколыхнуло душу Зинаиды Яковлевны, и она проснулась – к своему огромному удовольствию. День обещал быть радостным. В полночь началась Пасха. В честь праздника она съела два яйца и с чувством выполненного долга заснула. Теперь стало ясно: многовато употребила, оттого такие сны и снятся – руки-ноги отказывают.

Сегодня Зинаида Яковлевна ждала в гости Ларочку, Катю. Может, кто из соседей зайдет, кто вспомнит, конечно. Ну, Мишка с этой своей Татьяной. Рыжая, глазастая, хохочет, бесстыдница, и к нему все время прижимается. Но сегодня – пусть. Сегодня Пасха, все можно.

Первой заявилась Катя и, похристосовавшись с бывшей свекровью, вытащила увесистый пакет с роковым платьем.

– Готово уже? – чуть ли не простонала Зинаида Яковлевна и заглянула вовнутрь: блестящим веером поверх платья лежало кружевное гипюровое жабо черного цвета. – Сшила? – охнула она и подняла глаза на сноху.

– Сшила, – весело и уверенно произнесла Катерина. – К празднику торопилась. Думаю, дай вас порадую – все сделаю, и пусть лежит.

– Ну, пусть лежит, – согласилась Зинаида Яковлевна и вручила пакет снохе обратно.

Та в ее жесте не увидела ничего особенного, посчитав это за невнятную просьбу старой женщины убрать платье на место. Не сумев определить – куда, Катерина вынула платье из пакета и повесила на стул блестящим жабо вверх.

– Любуешься? – не преминула съязвить Зинаида Яковлевна, но тут же осеклась, вспомнив о празднике.

– А чего ж не любоваться? – простодушно ответила Катерина. – Красиво ж получилось!

– Красиво, – признала Зинаида Яковлевна и брезгливо потрогала одним пальцем глянец гипюрового кружева.

О красоте жабо сразу заговорила и приехавшая Ларуся, молниеносно прикинувшая, не сгодятся ли материнские выкройка и умение и в ее гардеробе.

– Отлично получилось, – повторяла она раз за разом, думая, что делает этим бабушке приятно.

– Ну что ты заладила? – не выдержала Зинаида Яковлевна. – Отлично! Прекрасно! Ты не на красоту смотри, а на то, как надевать ее на меня будешь. Обряжать-то сами будете, никаких мне мужиков чтоб не было! А то пригласят по телефону, мужичье приедет, им все равно – мужчина, женщина, водой опрыскают, одежонку натянут – принимайте, родственники. Чтоб меня так ни-ни! Даже не думайте!

– Бабушка! – воспротивилась Ларуся. – Сколько можно! Праздник же: Христос воскрес, а ты опять свою шарманку завела. Хватит уже умирать!

– Посмотрю я на тебя, внученька, – обиделась Зинаида Яковлевна, – когда ты в мои-то года войдешь. Посмотрю, о какой красоте думать станешь. Посмотрю, как от зеркала шарахаться будешь и на тот свет заторопишься.

Ларуся поджала губы: в праздник ссориться не хотелось, поэтому она быстро согласилась на мировую:

– Ну ладно, бабуль, хочешь, и об этом поговорим. Сами все сделаем, не волнуйся. Можем даже примерить. Хочешь?

Зинаида Яковлевна отшатнулась от внучки и с опаской встала за спинку стула, на котором, довольная, восседала Катерина.

– Кать, слышишь, не узко ли? – забеспокоилась она. – Ты посмотри-ка. Ларуся-то развернула. А платье узкое. Я ж его как надену-то на себя?

– Так не ты же на себя его надевать будешь, а мы! – успокоила ее Ларочка.

– Так как же?! – не унималась Зинаида Яковлевна. – Ноги-руки гнуться перестанут, вы ж его на меня натянуть не сможете. Покойники же застывают, поэтому быстро все делают.