Генерал Ермолов - Владимир Лесин

По мере отступления отношения между Багратионом и Барклаем-де-Толли принимали крайние формы. Характерно в этом смысле письмо князя начальнику главного штаба 1-й армии генерал-майору Ермолову, написанное сразу после блестящих побед арьергарда Платова в кавалерийских боях у Мира и Романова. Вот несколько строк из него:

«…Жаль Государя: я его как душу люблю, предан ему, но, видно, он нас не любит. Почему позволил ретироваться из Свенцян в Дриссу? Бойтесь Бога, стыдитесь! Россию жалко! Войско их шапками закидало бы. Писал я, слезно просил: наступайте, а я помогу. Нет! Куда вы бежите?..

Ей-богу, неприятель места не найдет, куда ретироваться. Он боится нас. Войско ропщет, и все недовольны. У вас зад был чист и фланги. Зачем побежали? Надо наступать… Мы проданы. Нас ведут на гибель, я не могу смотреть на это равнодушно. Уже истинно еле дышу от досады, огорчения и смущения. Я, ежели выдерусь отсюда, ни за что не останусь служить и командовать армией: стыдно носить мундир…

Что за дурак? Министр сам бежит, а мне приказывает всю Россию защищать… Если бы он был здесь, ног бы своих не выдрал, а я выйду с честью и буду ходить в сюртуке, а служить под игом иноверцев-мошенников — никогда!..

Вообрази, братец: армию снабдил, словно деньги Государя экономил; дух непобедимый выгнал, мучился и рвался… все бить неприятеля; пригнали нас на границу, растыкали, как шашки, простояли там, рот разиня, обосрали все — и побежали!

Ох, жаль, больно жаль Россию! Я со слезами пишу. Прощай, я уже не слуга. Выведу войска на Могилев, и баста! Признаюсь, мне все омерзело так, что с ума схожу»{175}.

В свою очередь царь и военный министр были недовольны действиями П.И. Багратиона. Они обвиняли его в том, что подчиненные ему войска не приближались, а удалялись от 1-й Западной армии. Военачальника, которого солдаты боготворили, как бесстрашного воина и мужественного полководца, упрекали в нерешительности и боязни сразиться с корпусом маршала Даву.

Кого из командующих поддерживал Ермолов: Барклая-де-Толли, помощником которого был, или Багратиона, с которым состоял в дружеских отношениях? Пожалуй, никого. На этом этапе войны он делал все возможное, чтобы примирить конфликтующих генералов и убедить императора в необходимости единоначалия. Но об этом в свое время…

Сразу после отъезда Александра I из Полоцка Ермолов предложил Барклаю-де-Толли план: переправить на левый берег Двины сильную группировку войск, следовать с нею до Орши, уничтожить расположенный там французский отряд, отвлечь на себя часть корпуса маршала Даву и тем способствовать соединению русских армий. «Все сие можно совершить, не подвергаясь ни малейшей опасности», — убеждал начальник штаба командующего. И тот не только согласился, но и распорядился. Однако не прошло и часа, как он изменил свое решение. Алексей Петрович был убежден, что повлиял на Михаила Богдановича Людвиг Адольф Вольцоген, о котором речь еще впереди.

Это был как раз тот случай, о котором Алексей Петрович нашел необходимым сообщить императору Александру Павловичу…

Первая армия отходила к Витебску. Туда же спешил и Наполеон, не терявший надежды разгромить Барклая-де-Толли, чтобы затем нанести сокрушительный удар по приближающимся войскам Багратиона и тем закончить войну. Отношения между командующими приобрели крайние формы. Роптали солдаты и офицеры, недовольные отступлением. Исправить положение могло назначение главного начальника, но Александр I никак не мог найти подходящей кандидатуры.

В штабе Барклая-де-Толли, по-видимому, были убеждены, что соединение русских армий сдерживается не только объективными трудностями отступления войск Багратиона, но и сознательно. Во всяком случае, такой вывод напрашивается после чтения письма Ермолова к Александру I.

«Государь! — писал он 16 июля. — Необходим начальник обеих армий. Соединение их будет поспешнее и действия согласнее»{176}.

Чтобы успокоить войска и общество, М.Б. Барклай-де-Толли решил дать генеральное сражение у Витебска. Но оно не состоялось. А.П. Ермолов, осмотрев избранную позицию, «обратил внимание на множество недостатков, которые заключала она в себе», и посоветовал повременить до соединения с армией П.И. Багратиона. «Не без робости» начальника штаба поддержал Н.А. Тучков:

— Полагаю, нам необходимо дождаться ночи и отступить.

— Вы правы, генерал, — сказал начальник штаба, — только надобно быть уверенным, что Наполеон позволит нам дожить до вечера. В наших обстоятельствах необходимо выиграть время, чтобы не допустить преследования армии большими силами; промедление с отступлением для нас — смерти подобно.

Генерал-адъютант барон Федор Карлович Корф был явно сторонником отступления, однако в присутствии Михаила Богдановича Барклая-де-Толли не решался поддерживать нового начальника штаба. Он не искал случая «стяжать славу мерою опасностей, — писал Алексей Петрович. — Подобно мне и многим другим, душа его была доступна страху, и ей сражение не пища. Простительно чувство боязни, когда опасность угрожает общему благу. Я боялся непреклонности главнокомандующего, боялся и его согласия. Наконец он дал мне повеление на отступление. Пал жребий, и судьба похитила у неприятеля лавр победы!»{177}

Отступление продолжалось.

«Хвала Барклаю, что после некоторого колебания решился он на спасительное отступление от Витебска, — писал будущий декабрист П.Х. Граббе, — хвала Ермолову, что способствовал тому доводами и убеждениями…»{178}

16 июля русские войска оставили позицию у Витебска. Вскоре пришло известие от Багратиона, что он практически беспрепятственно приближается к Смоленску и может вступить в город всего на сутки позже армии Барклая-де-Толли.

Барклаю-де-Толли очень не хотелось встречаться с Багратионом, и он готов был предоставить князю полную свободу действий на московском операционном направлении. Ермолов, понимая, в чем заключается причина нежелания Михаила Богдановича соединяться с Петром Ивановичем, горячо воспротивился этому.

— Ваше высокопревосходительство! Государь ожидает от соединения войск наших счастливого успеха и улучшения дел. К этому устремлены желания его величества, на это настроены умы солдат и общества, и это обещано им. Выходит, жертвы, понесенные Багратионом, были напрасны? Вы навсегда повергаете его в положение, из которого он вырвался сверх всякого ожидания. Ошибки вообще служат наставлением, свои собственные — учат. Неприятель, однажды обманутый, в другой раз обмануть себя не позволит. Он истребит слабую армию князя и вас отдалит от содействия с резервами.