Анжелика и дьяволица - Анн Голон

И только Жоб Симон, славный капитан «Единорога», единственный из тех, кто спасся после кораблекрушения, не участвовал в этом набожном деянии. Он с грустным видом сидел неподалеку от дома, на песке, рядом со своим деревянным единорогом; лохматый, наводящий неясную тревогу страж и его мифический зверь, казалось, оберегали это собрание весталок.

— Могу вас порадовать, — обратилась к нему Анжелика, идущая к дому. — Будет у вас золотая фольга. Я говорила о вас с господином де Пейраком.

Попав прямо с порога в заунывное бормотание молитв, Анжелика на мгновение растерялась, ибо для нее это было полной неожиданностью. Но госпожа де Модрибур, заметив ее тотчас же перекрестилась и, поцеловав крест на своих четках, спрятала их в карман. Затем она поднялась с колен и пошла навстречу графине де Пейрак.

— Мне так не терпелось вновь встретиться с вами, дорогая. Как видите, хотя мы устроились тут весьма скромно, но чувствуем себя как дома. Место, где мы могли бы собираться и молиться всем миром, — вот то немногое, что нам нужно, дабы восстановить наши силы и мужественно встретить грядущее.

— Замечательно, — согласилась Анжелика, — я очень довольна, что вы уже можете воспринять мое известие.

— Я готова, — отвечала герцогиня, выпрямляясь и пристально глядя на нее.

— Сегодня мы устраиваем на берегу угощение в честь губернатора Акадии, маркиза Виль д'Авре; он сегодня наш гость, и я жду вас вместе с вашими девушками.

Анжелика произнесла свое приглашение серьезным тоном, но при последних словах улыбнулась. Герцогиня поняла это как некий намек и побледнела, а затем легкая краска залила ее лицо.

— Вы, наверное, смеетесь надо мной, — пробормотала она, как бы извиняясь. — Я, должно быть, кажусь вам святошей, не правда ли? Если это вас коробит, простите меня. Но, видите ли, молитва необходима мне как воздух!

— В том нет ничего дурного. Это вы должны извинить меня, — воскликнула Анжелика, которая, увидев выражение детского ужаса, промелькнувшее во взгляде герцогини, пожалела о своем насмешливом тоне. — Молитва — это благо.

— Равно как и радости жизни, — весело заключила герцогиня. — Угощение на берегу, какое счастье! Можно подумать, что мы в Версале, на берегу большого канала… Вы говорите, маркиз Виль д'Авре? Мне это имя что-то говорит. Не ему ли принадлежит охотничий домик на полпути между Версалем и Парижем? Король любит бывать там…

— Не знаю. Вы расспросите его сами. Мой муж желал бы также представить вам некоторых жителей нашей колонии.

— Виль д'Авре! Насколько я понимаю, он представитель Новой Франции и короля в этих краях. Он наносит вам визиты?

— Мы с ним дружны. Вам представляется случай рассмотреть ваше положение и возможности достойно выйти из него.

Анжелика попыталась осторожно выведать обстановку.

Судя по всему, ни одна из королевских невест не сказала «благодетельнице» о предложении, сделанном губернатором Голдсборо — обосноваться прямо здесь. Согласится ли госпожа де Модрибур, чтобы ее подопечные отреклись от священной миссии, возложенной на них — добраться до Квебека и стать жительницами Новой Франции?

В данный момент ее это, по-видимому, не занимало. Она быстро причесалась, распустив темные волосы по плечам, поправила кружевной воротник черного бархатного платья и с готовностью последовала за Анжеликой.

По обыкновению, само собой установившемуся, устраивать рядом с «Трактиром у форта» сборища, которые весьма смахивали одновременно и на совет и на веселое гулянье, здесь сколотили деревянные столы, водрузив на них напитки прохладительные и горячительные, фрукты, различные блюда из рыбы или мяса — кабаньего, оленьего, — и каждый мог попробовать всего вдосталь.

Уже стихийно, в зависимости от дружеского расположения, образовывались группки. Старожилы переговаривались, собравшись вокруг Жоффрея де Пейрака, графа д'Урвилля и Колена Патюреля, Маниго и Берна; а вновь прибывшие беженцы-англичане жались в сторонке, но все-таки поближе к своим единоверцам, ларошельским гугенотам, хоть они и были разных национальностей.

А рядом — новоиспеченные колонисты: матросы с «Сердца Марии» (их соотечественники из Ла-Рошели относились к ним, и не без оснований, не слишком нежно) стояли смирно и почти что прилично под бдительным оком Колена Патюреля — оказывая в качестве губернатора Голдсборо должный прием всем прибывающим, он не упускал из виду свой недавний экипаж, а его лейтенант, Франсуа де Барсампюи, всячески помогал ему.

Среди официальных лиц выделялись несколько вождей индейских племен. Однако напрасно Анжелика высматривала ярко-красную фигуру надменного Пиксарета. Зато она увидела Жерома и Мишеля — прогуливаясь с гордым видом, они! обменивались шуточками по поводу смугло-оливкового выходца с Карибских островов, слуги «человека со специями».

Эти люди с теплых островов, живущие в краю пальм и ананасов, были им, индейцам, привыкшим к медвежьему жиру и маису, еще более чужды, нежели обитатель сибирских просторов — парижанину. Караиб оказался тут, потому что его хозяин, пират с Антильских островов, пожелал здесь остаться после отплытия своего корабля «Бесстрашного», хотя так и не смог толком объяснить причины такого поступка. Может, дело было в том, что он устал странствовать по белу свету, или дружба с Аристидом, оставшимся здесь, а может, стремление пополнить, наряду с другими местными товарами, свой запас трав и специй, которым он мог бы торговать.

Когда Анжелика и герцогиня подошли к толпе, от нее отделился пестро разряженный человек и бросился навстречу им и прежде всего к Амбруазине, шедшей слегка впереди. После разнообразных, причем весьма бурных, приветственных слов и жестов, подметя несколько раз землю своей шляпой с пером, он наконец склонился перед герцогиней в глубоком поклоне. Незнакомец был низенького роста, несколько полноват, но казался чрезвычайно любезным и восторженным.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Наконец-то я вижу эту несравненную красоту, которая у всех на устах в Новой Франции, хотя она еще и не явила себя там. Позвольте мне представиться. Я — маркиз Виль д'Авре, представитель Его Величества короля Франции в Акадии.

Амбруазина де Модрибур, слегка удивленная, в ответ чуть склонила голову. Говорливый маркиз продолжал:

— Так значит, это вы вскружили голову нашему глубокомысленному д'Арребу и совратили с пути истинного нашего святого де Ломени-Шамбора?! Знаете ли вы, что вас обвиняют в том, будто вы стали причиной смерти Пон-Бриана?

— Сударь, вы принимаете меня за кого-то другого. Я не имею чести знать этих господ, и тем более на моей совести нет ничьей смерти.