Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко

– Он даже поссать как следует не умеет, – возмущался Жора.

– Как мы ее добыли потом и зачем она нам понадобилась – это целая история… Ты спросишь, почему этим мы занимались лично? Я скажу…

– Я не спрошу, – говорит Лена.

Глава 4

Мы с Жорой, я уже говорил, проделали огромную работу по созданию тайной лаборатории. Под предлогом необходимости быстрой разработки экспресс-диагностической системы методов состояния организма человека на основе изучения реакций отдельных клеток Жора убедил генерала найти подходящее помещение и средства на его оснащение. На вопрос генерала (зачем все это?) Жора, используя широкий арсенал специальных терминов и всю мощь своих ораторских способностей, дал генералу понять, что без «всего этого» нам не добиться скорого успеха.

– Ты думаешь?

– Спрашиваешь!

Синева немигающих Жориных глаз и тон, которым он провозгласил о своей уверенности, выбили из под ног генерала почву для всяких сомнений.

– Хорошо.

– Хорошо бы где-нибудь в тихом неприметном месте, – настаивал Жора.

– На Капри? Или на Крите? – пошутил генерал.

– Я предпочел бы на Корсике…

Нам досталось, я уже, кажется, говорил, роскошное старинное толстостенное кирпичное одноэтажное здание с коваными решетками на окнах, под железной крышей с обитыми цинковыми листами дверьми.

– Да, ты рассказывал. 

– Курьяново – окраина Москвы, забытая Богом пристань. Это была полуразрушенная и оставленная на погибель психлечебница, желтый дом с по-царски высокими потолками и тысячью засовов на дверях, словом то, что и было надо для тихого творчества серьезных ученых, работающих не покладая рук на благо царя и Отечества. С нами работали Жорины ребята, которые «клепали» себе кандидатские, занимаясь решением отдельных частных проблем, кто – чем: и ионными насосами, и энергетикой клеток, их адгезией и чем-то еще. Помню, Вася Сарбаш изучал какие-то там реологические свойства крови, без которых нельзя было, так он считал, гематологию называть гематологией, Какушкина занималась цитохромами, а Володя Ремарчук отдавал себя без остатка гликокаликсу эпителия легких. Это был, в большинстве своем, молодой талантливый и умный народец, которому по плечу были любые трудности, связанные с испытанием лекарственных препаратов. Скажу честно: не все они были посвящены в тайну нашего дела. Зачем? Но частные свои задачки они щелкали как орешки. И все же, и все же… Эх, сюда бы мою команду, сокрушался я, моих Юру и Тамару, Шута и Нату, Инну, Соню, Кирилла Лившица, обязательно Славу Ушкова и, конечно, Анечку! И Женьку!.. Женьку!!! Как же мне их недоставало! Было в них что-то родное, свое, теплое, как вязаный шарф на мерзнущей шее. И даже Юля не могла их заменить.

Глава 5

Иногда мы обсуждали наше будущее, но слова, которые мы произносили, его не проясняли. Это было непередаваемо. Наше будущее было трудно себе вообразить.

– Оно размыто, как юношеские годы Иисуса, – сказал Жора. – Будущее – это страна без границ.

Мы спорили. Гены работали как часы. Мы убедились, что этой работой можно управлять, как лошадью. Гены были чутки к нашим командам и смиренно послушны. Вскоре мы установили, что гены жизни нашего «кролика» процентов на 90 уже исчерпаны. Они напрочь заблокированы, и считывание с них генетической информации возможно только при определенных условиях специальными средствами и способами. К тому же, так называемое «число Хейфлика» – максимально возможное количество делений для нормальных человеческих клеток – равно не 50, как это наблюдается у здоровых людей, а всего лишь семи.

– Еще несколько делений, – сказал Жора, – и наступит…

Он пытался раскурить свою трубку.

– И наступит конец. Конец генетического кода вождя. Просто конец.

– Если открыть шлюзы для здоровой информации, – рассуждал я, – и заблокировать гены всех его болезней и стенокардии, и геморроя, и атеросклероза, и старческого маразма, и…

– И что?

– Он может жить еще лет 15–20. А может и все 50.

– Почему не 786, как Самуил? Кто-то жил даже дольше. Кажется, Мафусаил…

– В самом деле!

– Но зачем? – спросил Жора.

Я посмотрел на него – он улыбался. Эту его самодовольную улыбку я хотел погасить своим крепким вопросом в лоб: «Это ты организовал за мной слежку?».

– Зачем? – снова спросил он и взял свой стакан.

Теперь улыбался я. Своим дурацким «зачем?» Жора всегда выбивал у меня скамейку из-под ног. Что на это ответишь? У меня опускались руки, когда я слышал этот иронично-насмешливый шипящий звук, летящий над моей головой. Единственная мысль «увернуться бы!» заполняла мой мозг. Правда, время от времени, произнося его, Жора будил во мне желание побыстрее добиться желаемого результата. Я знал, что он знал, как на меня действует его вопрос и ничего не предпринимал, чтобы изменить ситуацию. Да и как можно было уйти от того, что всегда было с нами?

Я молчал, а Жора, не замечая моего кричащего молчания, тем временем наполнял мой стакан.

– Бери, – сказал он.

Мы сделали по два-три глотка и стали доедать остатки ветчины.

– Слушай, – вдруг сказал он, – не лучше ли нам заняться этническим оружием, а? – Прекрасная перспектива!

Я даже перестал жевать ветчину.

– С чего бы это?

– Этническая чистка…

– Бред, – сказал я, – голый фашизм.

– Избирательность – прекрасная штука. Не обязательно уничтожать ненавистный этнос. Можно стрелять в любой геном… На выбор.

– Я представляю себе…

– Очень слабо, – сказал он, – это ведь господство над миром.

– Наполеоновские планы…

Жора не слушал меня.

– Если добиться того, чтобы гены слышали твое слово…

– Гаряев…

– При чем тут Гаряев?! Мы ведь умеем посильнее Гаряева. А телевизор и радио – наше оружие – теперь в каждом доме. Ты представляешь себе размах?! Плюс двадцать пятый кадр…

Когда-то, совсем недавно, Жора уже делал попытку обсудить со мной возможность применения этнических пуль, я уклонился, и вот он опять прицелился прямо в мой глаз.

Затем Жора встал, тщательно вытер пальцы обрывком газеты и, подойдя к вешалке, снял чье-то пальто.

– Ты куда? – спросил я.

– Подрыхну маленько… 

Он подошел к дивану и, не раздеваясь, бросил на него свое большое вялое тело. Затем небрежно натянул на него синее драповое пальто и затих. Выспаться! Это была наша мечта. Я так и не спросил у него, замечал ли и он за собой слежку. А что если и он знал, что за мною следят? Но как можно?!. Зачем?!! Когда я убедился, что клеткам ничего не угрожает, и теперь они могут жить вечно, я тоже растянулся на какой-то кушетке. И тотчас уснул. Пусть следят…

Но нередко мою радость омрачали мысли об Азе и ее малыше: как они там? И тогда я звонил Юле: «Привет!».

Глава 6

Нам нужно было убедиться самим, способны ли мы продлить чью-либо жизнь (не мушек, конечно, не крыс и мышей, не слона и не какой-то там тли) хоть на час или день. Но этот час или день должен быть нашим. И этим «нашим» мы должны распоряжаться по своему усмотрению – сокращать и удлинять, мерить, резать, кроить. Вот мы и бились над этим часом, вот Жора и дергал меня за ниточку честолюбия: «зачем?!.». Мы понимали друг друга и без этого дурацкого «зачем?!.». Конечно, можно было бы идти традиционным путем, как все – размотать ДНК Брежнева, вырезать куски, хранящие информацию о болезнях, и заменить их «здоровыми». Нужно было это проделать с каждой «больной» клеткой всего организма. Как? Мы решили решить эту задачку с помощью наносом, этих вездесущих молекулярных инструментов, использование которых позволило бы провести прецизионный ремонт генетических поломок. Наносомы уже широко использовались в мире, Жорины ребята прекрасно освоили технологию их приготовления в нашей кухне, и мы были готовы сварить эту молекулярную кашу. И, конечно же, мы без сомнения жаждали присобачить к выхолощенному геному Брежнева куски геномов секвойи и черепахи, точно так, как мы это применили для нашего покровителя-монархиста и для многих других. Наша тактика себя оправдала, и мы не думали от нее отказываться. В случае удачи нас ждали успех, награды, слава, в случае неудачи – мы не знали бы, куда бежать, где прятаться и как жить дальше. Мы рисковали? Еще бы! Наши головы висели на волоске над черной пропастью жесточайшей расправы. И все же мы оправдывали этот риск будущей свободой. Да, шкуру, которую мы бы получили за час жизни Брежнева, мы достойно разделили бы между собой, всем бы досталось по хорошему куску, но главное – этот кусок сделал бы каждого из нас спокойным, добрым, сытым и свободным. И чуть-чуть счастливее! Ибо, что такое свобода, как не ощущение счастья? Работая с клетками Брежнева, меня так и подмывало высветить их в «Кирлиане», уточнить, так сказать, их святость.

Это не составляло большого труда, но до этого пока не доходили руки. А Юрка Маковецкий, в совершенстве овладевший методикой Кирлиана, вдруг стал лейтенантом пограничных войск. В самом центре Москвы!