Негромкий выстрел - Егор Иванов

— Когда бы ни происходили масонские работы, — говорил ритор, — всегда полдень, ибо свет истины освещает стезю, ведущую в храм премудрости, но «коль скоро престает Каменщик работать для вечности, погружается он в тьму пороков, страстей, ложа закрывается, наступает мрак полночи».

В зале, где задумчиво сидел Кедрин, уже погасли свечи, отдав в спертый воздух запахи стеарина и горелого фитиля, зажглось электричество. Оно сразу убило атмосферу сказочной таинственности и роскоши, обнажило фальшь пышных декораций и старческие прожилки, дряблость щек и мешки под глазами масонов, только что видевших себя властелинами миров и душ. Кедрин тяжко вздохнул и поднялся со своего лазоревого стула, закрывая символический циркуль и складывая другие масонские атрибуты. К нему мелкой походочкой засеменил Альтшиллер. Братья умиленно облобызались. Вместе с чмоканьем поцелуя звякнули массивные масонские цепи, воздетые на выи. Альтшиллер нежно взял Кедрина под ручку и повлек к выходу через коридор, минуя черную храмину.

У подъезда Альтшиллера ждал собственный выезд. В лакированной карете, обитой кремовым шелком, за хрустальными стеклами дверец, непрекращающийся петроградский дождь воспринимался не столь противно, как в извозчичьей пролетке. Откормленные лошади банкира быстро домчали до модного ресторана «Медведь», на Большой Конюшенной, где Альтшиллер постоянно держал кабинет для деловых разговоров и интимных встреч с нужными людьми.

Банкир и адвокат прошли через общую залу, где веселье в этот ночной час было в самом разгаре и даже бравурные звуки шансонетов тонули в возбужденном гомоне толпы, и попали в крошечный павильон, украшенный позолоченным резным деревом. Стол был накрыт на два прибора.

Альтшиллер усадил Кедрина на малиновый диванчик, где он всегда размещал почетных гостей, лакей бесшумно пододвинул хозяину кресло с подлокотниками, и господа расположились к беседе.

Альтшиллеру очень хотелось знать, какие политические и коммерческие вести привез из Германии Кедрин, кем он был там принят, но, авантюрист и спекулянт по натуре, он все-таки пытался строить из себя благовоспитанного человека. Делового разговора он поэтому не начинал до тех пор, пока к этому не подаст знака сам гость. Поговорили о том о сем, посплетничали о знакомых.

Бесшумные официанты с точностью хорошо налаженного механизма вносили и ставили на стол перемены кушаний, меняли бокалы и марки вин. Казалось, они были совершенно безразличны к беседе гостей, но по тому, как рдели в напряжении их уши, Кедрин видел, что ни одно слово не падает мимо. Желая как следует вознаградить себя за вынужденный трехмесячный пост у скупых французов и немцев, Кедрин уплетал яства одно за другим, плотоядно запивал их красным и белым вином, слушал разглагольствования Альтшиллера и делал вид, что не понимает его нетерпения. Повара в «Медведе» были действительно на славу! Из-под серебряных крышек сотейников и сковород источались ароматы, способные разжечь аппетит, казалось, даже у скелета в масонской храмине, и Кедрин пробовал то фазана, выдержанного в мадере и запеченного в специальном шелковом мешочке, то стерлядь, поданную в майонезе из перепелиных яиц, то жаренное на палисандровых угольях седло молодого бычка, кормленного чистым клевером.

Наконец принесли сигары, кофе и ликеры. Альтшиллер тщательно запер на задвижку дверь, уселся поглубже в свое кресло и, затянувшись, промолвил:

— Любезный Евгений Иванович! Не томите больше, расскажите, что передают мне из Берлина, довольны ли там нашей деятельностью?

Кедрин понял, что дальше оттягивать важный разговор нет причин, и приступил к делу.

— В числе высоких лиц, с кем мне довелось беседовать в Берлине и Роминтене, — начал он в уважительном тоне, — был достопочтенный майор Николаи. Он просил передать вам вот это!

Кедрин вынул толстый конверт, запечатанный сургучом, протянул Альтшиллеру. Банкир демонстративно небрежно отложил пакет в сторону и снова изобразил на своем лице полнейшее внимание к словам гостя. Кедрин продолжал:

— Во время приема у принца Генриха Прусского присутствовал также и господин майор. Его высочество сделал мне стратегический обзор европейского положения. Знайте же, что страны Антанты, в том числе и Россия, готовятся низвергнуть Срединные империи, поколебать европейское равновесие в свою пользу. Его величество Вильгельм весьма подробно осведомлен также и о внутреннем состоянии нашего государства. Он проявил, как мне передал принц, большое беспокойство в связи с тем, что его брат Николай не в силах справиться с социал-демократическими агитаторами, вследствие чего марксистская зараза может погубить также и его империю. Тем более что германские рабочие все более и более склоняются влево под влиянием таких красных, как Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Единственным исходом из столь опасного положения, а также средством привести к изменениям в России без революции может быть только большая война, которая поколеблет гнилой трон Романовых. Только большая война! — еще раз повторил Кедрин.

— Не слишком ли абсолютизируете, мой друг, роль Романовых в России наших дней? — поддел Кедрина австрийский подданный Альтшиллер.

— Какие они Романовы! — взорвался сухой и желчный Кедрин. — Если позволите, мой друг, я расскажу вам, как иностранцу, незнакомому хорошо с русской историей, некоторые эпизоды из пикантного родословного древа этой семейки.

Масон пригубил рюмку с ликером и начал рассказ. [15]

Судьба была сурова к русскому народу; она длила жизнь его династии искусственно, приливая постоянно к ней живую постороннюю кровь. Больше того, теперь Россия не имеет даже и сомнительного удовольствия видеть во главе правления людей, в жилах которых течет хотя бы капля русской крови. Действительно, только в лице Петра Великого — преобразователя своего — Россия имела потомка рода, избранного на царство. Но далее, как известно, Екатерина Скавронская была горничной пастора Глюка, после которого перешла на то же амплуа к Меньшикову. У последнего ее и увидел Петр и велел ей вечером «посветить ему в спальне».

В следующие годы связь продолжалась, пока наконец Екатерина не была перевезена в Москву, где у нее родилась дочь Елизавета. Сохранились письма, из которых видно, что Петр ждал этого ребенка и считал его своим. Незаконной дочери Петра, Елизавете, было три года, когда родители ее повенчались. И вот, совершенно неожиданно, в момент свадьбы, появляется возле венчающихся рядом с трехлетней Елизаветой, еще девочка: девяти лет, типичная чухонка, тоже дочь Екатерины, но от совершенно неизвестного лица. К девочке этой Петр был более чем равнодушен. Когда старшая, Анка, как ее называли в народе, подросла, ее выдали, с небольшим приданым, за незаметного голштинского герцога, что еще более подчеркивает равнодушие Петра. Впоследствии, при вступлении на престол Елизаветы, она не была признана народом, считавшим ее незаконной дочерью. Бунт подавили, многим порезали языки, многих сослали, и Елизавета дожила свой век на престоле без потрясений Но когда после нее появился Петр III, сын голштинского герцога от брака с неизвестной чухонской девицей и женатый на немке, то только грубая сила могла заставить признать в нем Романова. Это одно. Второе — несомненное происхождение Павла I от Екатерины Второй и Салтыкова, когда романовская кровь тоже только чудом могла попасть в жилы будущего неуравновешенного царя.

— Таким образом, — подытожил Кедрин, — в жилах Николая Александровича Романова, как и его ближайшей родни, нет ни капли романовской и очень мало русской крови, если отрицать отцовство Салтыкова для Павла I.

— В этом нет ничего странного, — не удивился Альтшиллер. — В Европе тоже нет ни одной чистой династии.

— Наши союзники-монархисты и некоторые братья масоны, коих мы только что покинули, как бы ни тщились рисовать образ Романовых самыми мягкими штрихами, не смогут отвратить нас от борьбы за то, чтобы Николай Александрович стал последним российским самодержцем! — уверенно заявил Кедрин. — Сейчас нельзя утверждать, будет ли царствовать его наследник Алексей, но если и будет, то в обстановке, навсегда очищенной нами от малейшего запаха абсолютизма… Чем ярче будет разгораться над бедной родиной, несущей в себе столько здоровых сил, заря политической и социальной свободы, тем мрачнее будет сгущаться туман над именами ее царей, в том числе и Кровавым Николаем, пока не скроет их навсегда в недрах истории бесстрастной и немилосердной…

— Браво, браво! — зааплодировал Альтшиллер кончиками пальцев, когда адвокатское красноречие Кедрина иссякло. — Право же, любезнейший брат, вы хоть сейчас готовы свергнуть Романовых, не дожидаясь трехсотлетия их дома! А что же надо сделать для этого практически, не вызвав при этом народной революции, типа той, что разверзлась перед всеми нами в 1905 году?