Тортоделка. Истинный шедевр - Евгения Грозд

Ему было неприятно, и готова поклясться, что различила в черноте синевы не только злость, но и боль, которая вмиг потушила мои обиды.

Пока приканчивали завтрак, Савва болтал без умолку. Напомнил о понедельнике, и я опять не смогла дать конкретный ответ. Мысли витали в кабинете шеф-повара. Что он делает сейчас? Что думает обо мне? Ведь он хотел объясниться. И когда та красотка целовала его, он был больше похож на каменную статую. Её поцелуй не поглощал его, так же как и меня поцелуй Саввы. Только вот с моей стороны выглядело всё для мажорчика намного эффектней. Чёрт! Но красноголовая назвала Германа своим женихом! И в квартиру явно сама попала. Не стал бы он её впускать, зная, что не один. Значит у неё есть ключи.

Поток мыслей, догадок и недосказанности изводил до белого каления. Тонна вопросов и ни одного ответа.

— Пойду к Герману Юрьевичу, — решительно направилась к дверям.

— Может с тобой сходить? — Савва глядел обеспокоенно.

— Не надо. Справлюсь.

Постучать в дверь его конуры даже не успела. Быстро вылетел ко мне, схватил за руку и, втянув в кабинет, жестоко припечатал спиной к стене. Смотрит в ярости пару секунд, а после творит, что-то непонятное. Рука мужчины больно сжимает волосы на моём затылке и притягивает лицом к нему. От этой близости стало одновременно и страшно, и жарко.

— Не смей мешать мои поцелуи с его, — прорычал он так, что ощутила вибрацию в его голосе.

— Чисто по-мужски мыслишь. Класс! Вам можно пристраивать свой член во все дырки, а нам простого симпатягу поцеловать нельзя.

От этих слов думала рассыплюсь на мелкие частицы. Его широкая ладонь нацелилась на мою шею, но мужчина сдержал порыв и, сжав её в кулак, резко отошёл. Опустил голову, о чем-то горько думая, выдохнул:

— Два года назад я мечтал сделать ту женщину своей женой, но буквально перед ЗАГСом узнал, что эта тварь спит с моим другом. Хотел убить обоих, размазать по стенке за предательство. Его чуть не сделал инвалидом, а самое гадкое — вся моя семья знала о её похождениях и молчала. Понимаешь?! Молчала и мило мне врала! С тех пор, поклялся, что больше ни одна баба мне не перевернёт душу, не предаст. Лишь потому что такой больше не будет. Я не позволю! Не пущу вновь в свою жизнь. И получалось. Пока тебя не встретил, проклятую. Почему-то решил, что ты другая, но нет, опять облом! Сегодня убедился в обратном.

Всё, что он сейчас поведал внесло много ясностей о его личности, но ровнять меня в общую грязную массу — вверх несправедливости.

— Ты не имеешь права! — голос предательски задрожал, мешаясь с суровостью. — Я всей душой была с тобой и всё, что ты получал от меня — не игра, — в гортани вновь завибрировали слёзы. — Тогда как я для тебя всего лишь милая, забавная игрушка. Только вот у этой куколки есть чувства, мысли и мечты, в которые тебе едва не позволила влезть. А поцелуй Саввы — всего лишь глупая затея. Решила, что сработает и выбью из головы все эти дурацкие мысли о тебе. В очередной раз, дура и непроходимая идиотка. Извините!

Выпалив всё это, повернулась к выходу, чтобы уйти, но рука Германа молниеносно захлопнула дверь, не давая исчезнуть. Слышу спиной его дыхание, чувствую, как разглядывает сверху вниз. Боковым зрением вижу его лицо, как склоняется к уху.

— Ты никогда не была для меня игрушкой, — шепнул мужчина. — Поэтому до сих между нами ничего не было. Мне не нужно твоё тело — этого добра валом. А всё потому что тебя нужно любить, а не трахать. Ты достойна большего, чем я могу дать.

— Выходит, не судьба, — жестоко произнесла я, словно обрубив себе вены. — В твоём сердце места для понятия "любовь" нет — ты искорененил его.

Герман громко сглотнул, понимая, что мой вывод сделан верно. Слегка повернулась к нему и умоляюще молвила:

— А я хочу любить. Хочу быть любимой. И прошу тебя, не мешай мне. Ты закрыл свои двери, но не смей закрывать мои. А ровнять меня с грязью, к которой ты привык, не вздумай. Не всё кругом предательство и зло. Жаль, что ты не понимаешь этого.

Настойчиво отбросила его ладонь от дверей в сторону и поспешила уйти. Была бы счастлива, если бы остановил? Безусловно. Мне хотелось, чтобы поймал, вернул, переубедил, обнял и упокоил в своих руках. Хнык! Тишина и пути к отступлению свободны. Разочарование, тоска и горькие выводы. Поставила не на ту лошадку. Что ж ущерб терпим, потому просто существуем дальше. Как-нибудь…

ГЕРМАН

Прошло две недели после столь яркой и откровенной беседы с Викой. Она, похоже, влюбилась, но я боялся и не мог дать ей того же. Словно прыжок с высоты в омут адреналина, драйва и счастья. Снова. Мне было проще жить в своих страхах и выводах дальше, чем вновь отдаться чему-то новому и неизведанному. Трус! И Тоха был прав.

Лика продолжала приходить в мой дом через день и я впускал, потому что уже умел её контролировать. Она — теперь моя раба, тряпка и провинившаяся дрянь. Я не уважал её, не уважал себя — только этот расклад был мне подвластен. Ощущение защищённость, но не удовлетворения. Никак не оно!

Тайно наблюдал, как Вика и Савва общаются. Он помогает ей, поддерживает, защищает. Смотрит, как на свою богиню. Блядь, я бы тоже мог и получше тебя! Но я давно стал атеистом. Домой девушка уходила всегда одна и целующимися больше их не видел.

Былого разговора завязать с ней больше не мог, так как тупо, кроме хилого "привет" в голову ничего не поступало. Я скучал по ней. Тосковал по улыбке, по глазам ласкающим мой лик, по румянцу на её щеках, когда позволял себе лишнее. И с каждым днем всё сильней вяз в омуте.

Антон часто при встрече крыл меня трехэтажным матом и призывал перестать страдать хернёй. Я понимал, что друг прав, но для меня всё было подобно клаустрофобии. Страх замкнутости. Круговорот из любви, боли и предательства.

Дома был в жутком настоящем, а на работе в мечте вновь увидеть Вику, услышать её голос и почувствовать аромат. Судорога сводила руки и ноги каждый раз, как представлял, что обнимаю её.

Сегодня тоже нужно пережить. Двадцать третье июля — день рождения моего братца. Собрана вся элита нашего города и посрамиться никак нельзя. Дядя Паша носился, как ужаленный, моля меня и Вику