Претерпевшие до конца. Том 2 - Елена Семёнова

– Но ведь это же так далеко! – сплеснула руками Аля.

– Далеко, верно. Но ты отговаривать меня не старайся, я уж решила всё. Об одном прошу, для того и приехать просила: если что со мной, Петрушу моего не оставь. К хорошим людям устрой или с собой возьми… Мальчик он крепкий, смышлёный – обузой не станет никому. Только чтобы в приют не попал он! – Надя заметно разволновалась. – Я больше всего этого боюсь! Этого не допусти!

– Не допущу, обещаю тебе! – торопливо заверила Аглая. – Ты не волнуйся только и побереги себя. Я лекарств тебе из Москвы привезу, с доктором поговорю. Тебе ещё жить нужно! Ради Петруши.

– Бог милостив, – вздохнула Надя. – Может, и поживу… А вам с Родионом Николаевичем я счастья желаю. Такого, как желала себе с Алёшей… Он мне чем-то отца напомнил. Та же офицерская косточка, белая… Алёша совсем другой был.

Неожиданный отъезд подруги дал Аглае законный повод, чтобы на продолжительное время перебраться в Серпухов. Рискованная Надина затея сильно тревожила её, и одно лишь успокаивало: не одна отправилась она, а с батюшкой, решившимся помочь ей.

Наконец, пришла радостная телеграмма: возвращалась Надя домой. А накануне её возвращения Родя, всё это время отлучавшийся по делам, счастливо объявил, что для побега всё готово.

И радостна эта долгожданная весть была, и оробела Аля. Пробираться через границу – большая опасность… К тому же с девочкой… Но и отмахнулась тотчас от сомнений: волков бояться – в лес не ходить. Всего-то и надо кордоны по тропам контрабандистским обогнуть – и новая жизнь откроется! И в ней уже никто не разлучит, за все скорби былые новая жизнь утешит.

До глубокой ночи мечтали они о том, какова будет новая жизнь. Говорили полушёпотом, чтобы не разбудить спящего за ширмой Петрушу, которому Родиона Николаевича представили лишь как друга и соратника дедушки, который пришёл к тёте Аглае в поисках Нади и был ею доставлен к ней. Смышлёный мальчик, правда, явно что-то подозревал, но помалкивал. Днём он пропадал сперва в школе, затем гулял где-то в отдалённых местах, сопровождаемый верным псом, которого он подобрал пару лет назад щенком. В это время Аля и Родион могли чувствовать себя относительно свободно, а по возвращении мальчика нужно было следовать легенде.

– Когда ты скажешь дочери обо мне? – спросил Родя.

– Завтра, – откликнулась Аглая, ласково касаясь губами его уха. – Завтра приедет Надя, мы вернёмся в Москву, и я поговорю с Аней. В крайнем случае, если будет очень поздно, поговорю утром послезавтра. Как раз его не будет дома…

– А потом? – с волнением спросил Родион.

– Потом мы соберём вещи и приедем к тебе.

– А на следующий день мы убежим! – Родион крепко обнял Алю. – Мне даже не верится, что всё это будет так скоро, что осталось ждать всего ничего. Клянусь тебе, мы перейдём эту границу! Я бежал с Соловков, я сумел пробраться в Триэссерию… И снова вырваться из неё я смогу! Потому что теперь я сильнее втрое! Прежде у меня не было никого, а теперь есть вы, ты и Аня, и я чувствую себя способным свернуть горы!

– Да-да, всё так и будет! – прошептала Аглая. Голова её кружилась от нахлынувших чувств. Всей душой своей она была уже не здесь, а на далёкой границе, и далее – в маленьком, тихом доме, в котором её домовитыми руками будет создан неповторимый уют.

– Я буду работать в поле, вспомню, чему учил меня отец, – говорил Родион. – Мы заведём лошадь, корову… Станем простыми сельскими жителями и будем учиться простоте. Нет ничего лучше простоты… Простой пищи, простой одежды, простых отношений. В последнее время я чувствую живую тягу к земле, к природе. В природе всё естественно, всё просто и всё прекрасно. Вот так и будем мы жить. Работать, питаться плодами своих рук, по вечерам… – он чуть усмехнулся, – читать длинные старые романы. Ты знаешь, в детстве я читал много замечательных романов и, пусть это смешно, но я с удовольствием перечёл бы их теперь снова. Я стану читать тебе вслух, а ты будешь отдыхать или заниматься шитьём. Мирная, патриархальная жизнь. Почему люди беснуются и отказываются от неё? Разве придумало человечество нечто лучшее? В молодости я, впрочем, ответил бы на это вопрос утвердительно. Путешествия! Приключения! Но сейчас, когда на мою долю приключений достало, я понял цену осмеянного и охаянного несчастными дураками простого человеческого счастья. И оно будет у нас, потому что мы его заслужили.

– Ты его заслужил, – отозвалась Аглая. – Не я, ты.

На другой день, встретив усталую, но ободрённую сделанным Надю, они отбыли в Москву.

– Завтра мы уже будем вместе, – сказала Аля на прощание, и Родион поцеловал её и долго не выпускал из объятий.

– Завтра начнётся новая жизнь… Наша жизнь…

– До завтра же!

– До завтра!

Как на крыльях летела Аглая домой, мысленно решая, как и что будет говорить Нюточке, и какие вещи необходимо взять с собой, а какие можно и нужно оставить. С девичьей лёгкостью она взбежала по лестнице, вошла в квартиру и лишь успела заметить странный беспорядок, как навстречу ей выбежала заплаканная Нюточка:

– Мама, мамочка! Наконец-то ты приехала!

– Что случилось? – испуганно воскликнула Аля, обнимая дочь. – Что?

– Дядю Саню забрали! – сквозь слёзы, запинаясь, ответила девочка.

Что-то оборвалось внутри, покатилось вниз, ударило в ноги, сделав их ватными. Борясь с темнотой в глазах, Аглая медленно переступила порог комнаты Замётова: в ней всё было перевёрнуто вверх дном. Аля бессильно опустилась на диван, усадила дочь рядом:

– Успокойся, милая, я с тобой. Расскажи, когда, как это случилось?

– Ночью. Они пришли, разбудили нас, всё перевернули. Даже в моих вещах рылись! А потом забрали дядю Саню и ушли.

– А что же дядя Саня?

– Всё время, пока они здесь были, он сидел на этом диване и молчал. Я бросилась к нему. Он успел сказать мне, чтобы я не плакала, и незаметно сунул мне в руку скомканное письмо…

– Письмо? Какое письмо?

Нюточка достала из кармана смятый листок, исписанный неровным Любашиным почерком. Аглая быстро пробежала глазами по строкам и покачнулась:

– Ты… читала это письмо?

Девочка кивнула.

– Ты знаешь, когда оно пришло?

– В день твоего отъезда к тёте Наде. Когда дядя Саня прочёл, на нём лица не было. Он долго бродил по комнате, потом уехал куда-то, вернулся лишь под утро. Он все эти дни почти не спал, сам не свой был. Мне так жалко его было… Я подходила несколько раз, а он отвечал что-то невпопад, меня не слушал. А два дня назад вдруг обнял меня и сказал: «Меня, Аня, скоро арестуют. Так ты молись за меня. Молись… И добром вспоминай. Я тебя всегда, как родную дочь, любил. Помни!» Так он это страшно сказал, и так горько…

– Больше он ничего не говорил? – спросила Аглая, мучаясь, словно её жарили на медленном огне. – Мне ничего не передавал?

– Передавал… Когда уже уводили его, а меня к нему не пускали, крикнул: «Передай маме, что я её люблю и за всё прощаю! Пусть будет счастлива!»

Аглая хрипло застонала и, согнувшись, закачалась из стороны в сторону.

– Завтра… Завтра… – прошептала она. – Никогда не наступит теперь это «завтра»!

Разлетались в очередной раз вдребезги разбитые злой насмешницей-судьбой грёзы. Не быть побегу, не быть, по крайней мере, до той поры, пока Замётов в тюрьме из-за неё, из-за её сестры и отца. Слишком взлетела она в наивных мечтаниях, слишком забылась… Новая жизнь! Где она? Нет, матушка, изволь корчиться и мыкаться в старой – единственной отведённой тебе. Сон кончился, и беспощадная явь, вломившись в него с бесцеремонностью громилы, заступила на своё ненадолго покинутое место.

Глава 13. Литератор Дир

Утро Константина Кирилловича Дира всегда было поздним. Так повелось ещё с той поры, когда он, молодой беззаботный поэт, коротал «ночи безумные» в ресторациях и не самых приличных заведениях, в революционных гостиных за спорами или в нереволюционных – за картами.

Облачившись в халат и заботливо пригладив щёткой густые седеющие волосы и пышные усы, он отпил чашку ароматного кофе, выкурил дорогую сигару и, лениво расположившись у окна, стал перелистывать пришедшую почту. Секретарша Зиночка взяла недельный отпуск, и приходилось заниматься письмами самому. Сверху лежало благодарственное письмо от школьников, перед которыми он выступал накануне. Константин Кириллович прочёл его и, довольно усмехнувшись в усы, отложил в отдельную пухлую папку, в которую заботливо складывал все получаемые благодарности с целью когда-нибудь издать их все постскриптумом к собственному собранию сочинений.

Дир любил выступать перед детьми. Несколько лет назад среди бумаг арестованного приятеля-фольклориста ему повезло найти собрание легенд и сказок различных народов. Константин Кириллович, не задумываясь, идеологически переработал и художественно стилизовал их, после чего представил, как собственные сочинения. Книга имела успех, и с той поры Дира регулярно приглашали на встречи с детьми, которым он говорил заранее отрепетированные с Ривочкой речи о том, каким должен быть настоящий советский школьник-пионер. Поначалу приходилось маленько попотеть, когда юные слушатели начинали задавать вопросы, но и тут навострился, вошёл во вкус.