Фрагменты прошлого (ЛП) - Стоун Виктория Хелен

― Она знает?

― Это определенно была община.

Ее сердце забилось немного сильнее, все еще взволнованное этой идеей, хотя у нее были сомнения.

― Что она сказала?

― То, что люди из общины были сами по себе. Что им здесь не место. Она сказала, что все они уехали давным-давно.

― Все они? ― ее новые надежды рухнули. ― Никто не остался?

― Она сказала, что эти люди пробыли здесь несколько лет, а потом все исчезли. Я спросил, знает ли она кого-нибудь из тех женщин, но она все отрицала. И она сказала, что там было много женщин.

― Видимо, слишком много, ― пошутила Ханна, но тут ее осенило. ― Ну и к черту все это. Думаю, моя маленькая фантазия найти ее в Биг-Суре была довольно надуманной. Каковы шансы, что она просто будет сидеть здесь и ждать меня?

― Большинство приезжает на сезон-другой, а потом уезжает. Извини.

― А как же твоя семья? Ты же остался.

Он улыбнулся.

― Мы все здесь оставались и оставались. Семья моей мамы насчитывает восемь поколений. Они были здесь скотоводами, когда тут были лошади и повозки, а людей было достаточно мало.

― У тебя большая семья?

― Сестра и два брата. Много тетушек и дядюшек. А у тебя?

― Только две сестры.

― Ханна и ее сестры? ― протянул он.

Она застонала.

― О Боже, нет! Я ненавижу Вуди Аллена.

― Я не верю в это. Ты первый белый человек, которого я встречаю, который его не любит.

Она попыталась подавить смешок, но ей это не удалось.

― Честное слово, я не понимаю! Его фильмы ― о старых, озабоченных мужчинах, которые почему-то неотразимы для красивых молодых женщин. И самое странное, что никто в фильме даже не комментирует, насколько это странно. Никто не спрашивает его, продал ли он душу дьяволу, чтобы привлечь такую женщину. Чисто мужская фантазия средних лет, если хочешь знать мое мнение.

― Несомненно.

― Пусть себе развлекаются, ― она откинула голову назад и уставилась на несколько звезд, видневшихся за ветвями секвойи. ― Твоя мама еще что-нибудь помнит?

― Она называла ее Камень Джейкоба.

Это прервало ее размышления. Она посмотрела на Габриэля.

― Общину?

― Да.

Камень Джейкоба. На земле, принадлежащей Джейкобу Смиту. Она была уже ближе к какой-то истине, но все еще не имела ни малейшего представления о том, к какой.

― Как ты думаешь, я могу с ней поговорить?

― С удовольствием у нее спрошу.

― Спасибо. Завтра я займусь земельными делами. И списками избирателей. Это может быть моим лучшим путем для выслеживания других взрослых, которые жили по этому адресу. Я очень надеюсь на это, конечно.

― Хорошо. А я буду продолжать расспрашивать. Может, кто-нибудь из старожилов знает больше.

― Это очень мило, Габриэль. Спасибо тебе.

― Да без проблем.

Она закрыла глаза и вдохнула терпентиновый запах миллиарда вечнозеленых иголок, колышущихся над ними на ветру. Они зашуршали и затряслись над сотней футов в небо.

Интересно, думала она, спала ли ее мать когда-нибудь здесь, под открытым небом, без стен, защищающих ее от внешнего мира? Когда они занимались любовью, у нее не было крыши над головой, только спина мужчины, над ней возвеличивающаяся.

Ханна, вероятно, должна была ненавидеть свою собственную мать за то, что та была распутной, но правда заключалась в том, что ей нравилась эта идея. А ей это не должно нравиться. Она это знала.

Должно быть, Дороти Смит было очень больно. Должно быть, ее отцу тоже было больно разрываться между двумя женщинами. Больно предать свою жену.

Ханне не следовало гордиться тем, что она дитя любви, поэтому она притворялась, что это не так.

― Я должен идти, ― сказал Габриэль.

На мгновение она задумалась, стоит ли ему это делать. Это не займет много времени, чтобы убрать беспорядок с кровати, и тогда она сможет потерять себя в другом теле на одну ночь, как она делала все свои двадцать и далеко за тридцать лет. Она была не слишком стара для этого. Она все еще чувствовала себя неугомонной, живой и цельной. Черт, она все еще чувствовала себя двадцатипятилетней и только начинала свою настоящую жизнь.

Но это было не так, она уже спускалась по склону холма. Нисхождение в мудрость.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эта ложь заставила ее улыбнуться, и она открыла глаза, чтобы посмотреть, как Габриэль поднимается на ноги. Он поставил бокал на широкий деревянный подлокотник кресла.

Она пошевелилась и наклонилась вперед, но остановилась, когда он поднял руку.

― Не вставай. Ты выглядишь слишком расслабленной, чтобы двигаться.

― А что, если ты заблудишься по дороге отсюда?

Он ухмыльнулся, его глаза сверкнули в слабом свете.

― Тогда ты можешь проснуться и обнаружить, что я сплю у тебя на крыльце.

― Я могла бы пригласить тебя на завтрак, чтобы о тебе не поползли слухи, ― она склонила голову набок. ― О тебе много сплетничают?

― За последние несколько лет разговоров не было. Я старый и скучный, ― сексуальный гул его голоса противоречил словам. Она представила себе этот сексуальный голос в темноте у себя в ухе, и ее пронзило внезапное возбуждение.

Она встала и шагнула в его пространство. Он не отступил, поэтому она придвинулась ближе, просунула руки под его куртку и обхватила горячую талию. Когда она приподняла подбородок, он ее поцеловал. Мягкое прикосновение губ. Самое слабое давление. Еще один поцелуй. Другой. Пока она не приоткрыла для него свои губы, и он в них мягко устроился.

Он был приятным на вкус и чувствовался еще лучше.

Его поцелуи обещали медленную утонченность, но она подозревала, что он был достаточно взрослым, чтобы знать, когда это больше не должно продолжаться быть сладким. Сначала были поцелуи, а потом секс, и она подозревала, что он как хорош в одном, так будет и в другом.

Она просунула палец в петлю на поясе его джинсов и притянула его ближе, и он слегка застонал, когда она открыла рот для более глубокого поцелуя.

Он был незнакомцем, и ей было все равно. Посторонний ― вот что ей было нужно. Кто-нибудь совершенно новый. Кто-то, кого она больше никогда не увидит после этой недели.

Его рука скользнула по ее бедру, просто, чтобы ее придержать, не более. Его ладонь была горячей на маленьком промежутке между ее джинсами и рубашкой. Она хотела чувствовать этот жар повсюду, придавая форму своему телу, открывая все его изгибы и углы.

У нее не было мужчины уже… Черт. Черт.

Ханна вдруг вспомнила о ноутбуке на своей кровати. Письмо, которое может ждать. Почти бывший муж, которого она просила о помощи. Единственный мужчина, с которым она спала за последние девять лет.

Габриэль, должно быть, почувствовал перемену в ее настроении. Он поднял голову и держал ее неподвижно.

Она не хотела открывать глаза. Она просто хотела притянуть его к себе и надеяться, что он сможет избавить ее от всех проблем. Это сработает на несколько минут. Может быть, на несколько часов.

― Мы слишком старые для этого, ― прошептала она.

― Ты хочешь, чтобы дети забрали себе все веселье, а нам ничего?

Смирившись с тем, что на этот раз ей придется сделать ответственный выбор, она заставила себя открыть глаза и обнаружила, что он внимательно за ней наблюдает. Его губы изогнулись в болезненной, однобокой улыбке.

Ханна рассмеялась.

― Не смотри на меня так! Я серьезно думаю об этом.

― Я так и знал. Вот почему я так на тебя смотрю.

Она опустила голову и засмеялась, уткнувшись ему в плечо.

― Вы определенно хорошо целуетесь, Мистер Кабрильо.

― Блин, вот дерьмо. Если за сорок восемь лет я бы так и не научился целоваться, то мне следовало бы повесить шпоры.

― Шпоры?― она взвизгнула и засмеялась еще громче, когда он покачал головой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

― Это просто такое выражение.

― Очень на это надеюсь! ― он быстро поцеловал ее в шею, отчего она вздрогнула и отстранилась. ― Не подходи близко к моей шее. Иначе, я не смогу воображать.

Он легко отпустил ее, но его улыбка обещала удовольствие в любое время, когда она этого захочет.