Жизнь Марии Медичи - Сергей Юрьевич Нечаев

заглушил в ней все другие чувства. Это было особенно заметно, когда кто-то спросил у нее, как сообщить эту новость Леоноре Галигаи. Королева-мать лишь нервно отмахнулась.

— У меня своих забот достаточно. Если никто не решается ей сказать об этом, то пусть ей пропоют.

Но так как собеседник позволил себе настаивать, говоря, что известие это, несомненно, причинит супруге маршала д’Анкра сильное горе, Мария Медичи ответила с нескрываемым раздражением:

— У меня и без этого есть, о чем подумать. И пусть со мной больше не говорят об этих людях. Сколько раз я им советовала вернуться в Италию.

Подобную черствость можно объяснить лишь одним — страхом. Мария Медичи прекрасно понимала, что значит лично для нее смерть Кончино Кончини. Она означала конец ее власти. Она чувствовала, что для нее все кончено. Это только говорят, что когда некуда отступать — отчаяние окрыляет. На самом деле, отчаяние — это страх без надежды. И Мария Медичи в своем отчаянии не могла уже думать о ком-то другом.

Так она фактически отреклась от своих фаворитов. После этого, немного поразмышляв, она попросила аудиенции у своего сына. Людовик XIII велел ответить, что у него нет времени принять ее. Она настаивала, упрашивала. Но все тщетно. В конце концов, она дошла до того, что попросила сказать сыну, что, «если бы она знала о его намерении, она и сама бы вручила ему Кончино Кончини со связанными руками и ногами».

На этот раз ответа вообще не последовало, зато явился герой дня — капитан Николя де Витри и запретил ей покидать свои апартаменты. А за ее спиной уже работали каменщики, они замуровывали все двери, кроме одной, и королева-мать поняла, что превратилась в пленницу. В пленницу в своем собственном дворце…

Осознав это, она бросилась на постель и принялась так истошно вопить, что окружающим стало не по себе.

Днем дворцовая стража, завернув тело Кончино Кончини в старую скатерть, отправилась, без лишнего шума, в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, чтобы похоронить его в уже вырытой могиле. Прибывшие по приказу короля рабочие принялись разрушать «мост любви». Стук их топоров привлек внимание Марии Медичи, и она подошла к окну. Увидев, как уничтожается маленький мостик, столько лет связывавший ее с единственным близким ей человеком в этой так и оставшейся ей чужой стране, она вдруг почувствовала себя до дурноты плохо. Каждый удар топора отзывался в ее сердце…

Конечно, с сердцем у нее все было в порядке. Дело было в обычных спазмах, сжимавших сосуды и перекрывавших нормальный кровоток, а это отдавало болью в сердце, в плече и во всей левой руке. Конечно, рюмка хорошего коньяка могла банально расширить сосуды и снять боль. А вот что было делать со страшной тоской, сковывающей по рукам и ногам? Что было делать с полным параличом мыслей, эмоций, желаний? Эх, кому знакомо это состояние, тот поймет! Нет ничего страшнее желания обладать чем-то, наложенного на осознание полной невозможности осуществления желаемого. В этом смысле нет ничего страшнее смерти…

Стоя у окна и глядя на рабочих, разрушающих ее «мост любви», Мария Медичи тихо заплакала.

* * *

Добро и зло существуют не в природе, а только у людей в голове. В силу своего эгоизма хорошим люди, как правило, называют то, что для них выгодно, а плохим — то, что не выгодно. И абсолютно плохих людей не бывает. Бывают лишь те, в ком окружающие не могут рассмотреть хорошее.

Мария Медичи плакала, а вот большинство парижан убийство ненавистного Кончино Кончини страшно обрадовало.

«Известно ли вам, что случилось в Лувре, и не далее как вчера?» — гордо говорили те, кто уже все знал. «Нет, нам ничего не известно», — обеспокоено говорили те, кто еще не знал. — «Но мы надеемся, что вы окажете нам честь рассказать об этом». — «Там убили самого Кончино Кончини!» — «Да вы что! В это невозможно поверить!» — «И тем не менее это так!» — «И где же он сейчас, этот негодяй, чтобы можно было пойти и плюнуть ему в лицо?»

Когда же выяснилось, что фаворит королевы-матери уже погребен, все были очень разочарованы, и каждому казалось, что он не в полной мере насладился событием.

Те из горожан, кто собрался около Лувра в надежде взглянуть на труп Кончино Кончини, отправились в ближайшую таверну и нашли утешение, распевая непристойные куплеты про Марию Медичи и ее любовника. На рассвете один из посетителей таверны, сильно разгоряченный выпивкой, вскочил на стол и закричал:

— Нам бы следовало, по крайней мере, сплясать на могиле этого мерзавца!

И тут же все вокруг вскочили со своих мест:

— Пошли туда!

В семь часов утра две сотни перевозбужденных и недобро глядящих людей явились в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, где похоронили Кончино Кончини. «Бесчинство началось с того, что несколько человек из толпы стали плевать на могилу и топтать ее ногами, — рассказывает Оноре д’Альбер, сеньор де Кадне, младший брат герцога де Люиня. — Другие принялись раскапывать землю вокруг могильного холма прямо руками и копали до тех пор, пока не нащупали места стыка каменных плит».

Вскоре надгробный камень был поднят, и кто-то из толпы наклонился над раскрытой могилой; он привязал веревку к ногам трупа, уперся ногами и начал тащить. Несколько священников, выбежавших из церковной ризницы, попытались вмешаться. Толпа накинулась на них так яростно, что им пришлось спасаться бегством. После исчезновения священников человек снова взялся за веревку, дернул в последний раз, и тело Кончино Кончини оказалось на плитах. Толпа издала радостный вопль, и тут же шквал палочных ударов обрушился на труп, и без того изрядно изуродованный гвардейцами капитана Витри. Бывшие в толпе женщины, истошно крича, принялись царапать мертвеца ногтями, бить по щекам, плевать в безжизненное лицо. Затем его протащили до Нового Моста и там привязали за голову к нижней части опоры. Опьяненный собственной