Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Кит Лоу

Поскольку было очевидно, что угроза закону и порядку сохранится так долго, пока иностранные заключенные находятся в Германии, союзники приступили к немедленной, насколько возможно, репатриации перемещенных лиц. Было много споров относительно того, кого отправлять в первую очередь. Английские и американские военнопленные и бойцы движения Сопротивления обоснованно притязали на особое отношение. Это перевешивало нетерпение советских властей, требовавших возвращения им своих граждан, особенно потому, что еще тысячи освобожденных пленных союзнических армий задерживались в советской зоне оккупации. Другие доказывали, что в первую очередь нужно отсылать по домам самых неспокойных, чтобы воцарился закон и порядок.

Материально-технические трудности транспортировки людей по разрушенным железным дорогам Европы усугублялись еще и тем, что многие перемещенные лица сами не хотели возвращаться на родину. Многие евреи, поляки и прибалты теперь считали себя лицами без гражданства, и поэтому им некуда было ехать. Другие, особенно русские, украинцы и югославы, не хотели возвращаться: они опасались репрессий по возвращении домой. Многие пережили невообразимые трудности, и, несмотря на конец войны, их, как оказалось, ничего хорошего не ждет.

Пока перемещенные лица ожидали репатриации, их свозили на большие сборные пункты и распределяли группами по национальной принадлежности в лагерях для перемещенных лиц по всей Германии, Австрии и Италии. Это были либо бывшие военные казармы, либо отделенные городские районы. Некоторые лагеря специально построили для перемещенных лиц, иные находились на территориях бывших трудовых или даже концентрационных лагерей. На континенте, где людям отчаянно не хватало крова, союзникам приходилось использовать те здания, которые они смогли найти. Многие бывшие заключенные в смятении проходили процедуру дезинсекции и бритья и оказывались в тех самых концлагерях, из которых они недавно вырвались.

Из официальных отчетов того времени, равно как из многих воспоминаний и дневников, написанных простыми солдатами, явствует, что военные администрации союзников с большей настороженностью относились к перемещенным лицам, нежели к немцам. За прошедшие месяцы они начали бояться возмущения и отчаяния людей, которым было далеко до освобождения – они продолжали жить на чужбине под охраной и подчиняться власти военных. В августе англичане начали набирать полицейских из числа польских перемещенных лиц для поддержания порядка среди их соотечественников, по причине нехватки солдат союзников для контроля, а немецкие полицейские не пользовались уважением. К ноябрю и англичане, и американцы уже рассматривали вопрос о вооружении немецких полицейских в тех районах, где «действия перемещенных лиц представляют собой угрозу». В отчете Объединенной разведывательной комиссии о возможной опасности страхи союзников изложены простыми словами: «Если тяжелые условия зимы повлияют на условия жизни перемещенных лиц, они могут причинить больше неприятностей, чем немцы, поскольку собраны вместе в лагерях и, в отличие от немцев, имеют доступ к некоторому количеству оружия».

В подобных отчетах, возможно, кроется элемент паникерства. Руководитель UNRRA в Западной Германии, безусловно, полагал, что «перемещенные лица, находящиеся в ведении администрации UNRRA, не более известны своим необузданным поведением, чем другие группы населения». Существует огромное количество случайных фактов, свидетельствующих о том, что перемещенных лиц часто обвиняли в мародерстве, хотя на самом деле в этом повинны сами немцы. Официальные отчеты действительно показывают, что уровень преступности еще долго после того, как основная масса перемещенных лиц была отправлена по домам, оставался высоким. Говоря словами одного офицера из военной администрации, «перемещенные лица считались отверженными… абсолютно все беды списывали на их счет». Теперь, когда войне пришел конец, перемещенным лицам грозила опасность заработать репутацию новых врагов.

Учитывая положение, в котором оказались перемещенные лица после своего освобождения, едва удивишься тому, что их первоначальная эйфория вскоре уступила место разочарованию. Одной из первых заметила большие группы перемещенных лиц в Германии Марта Корвин, польский социальный работник, которая, вслед за английской военной миссией, приехала в Бохольт в апреле 1945 г. Согласно ее тогдашним оценкам, многие из этих людей выжили в войну благодаря тому, что «в противовес реальности, которая всегда была чрезвычайно тяжела, часто омерзительна и ужасна, они вызывали в себе воспоминания о своей прошлой жизни до тех пор, пока почти не уверились в том, что, когда их освободят, они окажутся в счастливом и прекрасном мире, который знали до войны. Все их прошлые тяготы забудутся, свобода вернет их в мир, в котором все всегда идет как надо… в рай, все люди хорошие… и все дома прекрасны».

Но вместо возвращения в этот «рай» они оказались «согнанными в лагеря, и во многих случаях… оказались в условиях худших, чем до освобождения». Хуже того, долгое бездействие дало им возможность поразмыслить над тем, что рай, о котором они грезили, больше не существует: в развалинах, их окружавших, они видели только «свои разбитые надежды на лучшее будущее».

Наблюдения Марты Корвин получили подтверждение благодаря крупномасштабным исследованиям, проведенным международными гуманитарными организациями. В июне 1945 г. межсоюзническая группа по проведению психологических исследований под руководством UNRRA составила доклад об умонастроениях перемещенных лиц. В нем отмечено, что многие перемещенные лица далеко не рады своей свободе, а испытывают просто чувство горечи и раздражение. Благодарности, которую ожидали от них солдаты союзнических армий, не последовало, вместо этого – «повышенное беспокойство», «полная апатия», «утрата инициативы» и «огромная угрюмая подозрительность… ко всякой власти». Действительно, многие перемещенные лица стали невероятно циничными, и «ничто, сделанное даже теми людьми, которые хотят помочь, они не считают ненаигранным, искренним». Такое отношение некоторые офицеры армий союзников начали называть «комплексом освобождения».

Нельзя сказать, что армии союзников не повинны в формировании этого комплекса. Несмотря на огромный прогресс, которого добился английский и американский военный персонал при оказании помощи пострадавшим в войне за предыдущие два года, большая часть армейских офицеров по-прежнему были склонна считать перемещенных лиц больше технической, нежели гуманитарной проблемой. Они видели огромные массы людей, которых необходимо регистрировать, провести санитарную обработку, одеть, накормить, распределить по национальностям, приставить к полезной работе и в итоге репатриировать. К 1945 г. все союзнические армии очень эффективно выполняли именно эту работу. Однако они не имели того, что сейчас мы назвали бы «практическим опытом». Стремясь провести перемещенных лиц через систему, они часто забывали, что имеют дело с травмированными людьми.

Гуманитарных сотрудников часто приводила в смятение бесчувственность военного персонала по отношению к перемещенным лицам. Одна английская служащая UNRRA вышла из себя, когда какой-то американский лейтенант приказал без предупреждения переселить большую группу женщин и детей. «Я ненавижу армию, – закричала она ему. – Почему бы вам не пойти и не повоевать с кем-нибудь? Почему вы суете свой нос в дела гражданских лиц, мирных людей? Они для вас – противник, вы полагаете, что можете переселять матерей с младенцами и больных людей точно так же, как вы перебрасываете роты и батареи во время войны. Почему вы не занимаетесь тем, в чем разбираетесь?»

Когда перемещенные лица изнывали от скуки или впадали в апатию, военные неизменно прибегали к жесткому авторитаризму – старались принудить их к действию. В ответ на убогие условия в лагере для перемещенных евреев в Ландсберге, например, один американский офицер предложил усилить правила гигиены «принудительными или дисциплинарными действиями». Такие офицеры, по-видимому, не понимали, что военная дисциплина, подходящая для «обламывания» новобранцев, едва ли применима к людям, пережившим холокост и приходящим в себя после нескольких лет жестокого обращения.

Точно так же после ряда скоропалительных инспекций лагеря для польских перемещенных лиц в Вильдфлекене в сентябре 1945 г. американские генералы приказали ввести в лагере военную дисциплину. С того момента, если какой-нибудь обитатель лагеря оказывался застигнутым за тем, что мусорит на улице, развешивает постиранные вещи между деревьями или прячет мусор по углам подвала, он подлежал немедленному тюремному заключению. Любой поляк, отказавшийся работать, подлежал аресту, а каждая женщина в лагере должна была подвергнуться немедленному осмотру на предмет наличия венерических заболеваний. Демократически избранный комитет польского лагеря подлежал роспуску, а репатриация полутора тысяч поляков каждые две недели – если нужно, с применением силы – начиналась немедленно.