Послушник дьявола (Хроники брата Кадфаэля - 8) - Эллис Питерс

- Именно поэтому - а я с уважением отношусь к твоим словам - я не хотел бы выпускать из виду этого странного молодого человека. Так, чтобы в любой момент я мог схватить его, если потребуется, - честно признался Хью. - Ты говоришь, он должен отправиться в приют святого Жиля? На самый конец города, а рядом леса и открытые пустоши?

- Не бойся, - успокоил его Кадфаэль, - он не убежит. Ему некуда бежать. Какова бы ни была правда, собственный отец совершенно отстранился от Мэриета и откажется принять его. Парень лелеет только одну мечту - как можно скорее дать обет и покончить с этим, чтобы не оставалось пути назад.

- Значит, он ищет вечного заключения? Не спасения? - спросил Хью, с грустной и нежной улыбкой склонив свою темноволосую голову набок.

- Нет, не спасения, - мрачно произнес Кадфаэль. - Насколько я мог понять, он не видит для себя пути к спасению. Нигде.

Срок епитимьи закончился, Мэриет вышел из карцера, после холодной тьмы жмурясь даже от слабого света ноябрьского утра. Его отвели на собрание капитула, и он предстал перед суровыми лицами братии, чтобы попросить прощения за свои проступки и заверить, что осознал справедливость понесенного наказания.

Тихим голосом, спокойно и с достоинством он проговорил все, что от него требовалось, и Кадфаэль вздохнул с облегчением. От скудной пищи Мэриет похудел, и его лицо, до заключения коричневое от летнего загара, приобрело теперь оттенок темной слоновой кости, так как от природы кожа у юноши была бледной и краснела, только когда он приходил в ярость. Мэриет казался смирившимся, а может, он просто научился уходить в себя, так что любопытство, осуждение и злоба посторонних не могли тронуть его.

- Я хотел бы знать, что мне надлежит делать. Я готов точно все исполнить. Я в вашей власти, поступайте со мной, как найдете нужным.

По крайней мере, держать язык за зубами он умел, так как явно никому, даже брату Павлу, не проговорился о том, что Кадфаэль рассказал, как собирались поступить с ним в дальнейшем. Если верить Айсуде, он научился помалкивать с тех пор, как стал взрослеть, а может, и раньше - с того момента, как его детскую душу обожгло сознание, что старшего брата любят гораздо больше, чем его самого, и он стал проявлять непокорность и упрямство для того лишь, чтобы привлечь внимание тех, кто его недооценивал. Такое поведение только ожесточало родителей, и ему еще упорнее отказывали в ласке.

"И я смел выговаривать ему за то, что он поддался первому в жизни горю, - думал полный сострадания Кадфаэль, - а ведь жизнь мальчика была поистине несчастной".

Аббат был настроен крайне добродушно, он не стал поминать допущенные ранее Мэриетом ошибки и объяснил, что следует теперь делать.

- Сегодня утром ты будешь присутствовать вместе с нами на службе, сказал Радульфус, - потом пообедаешь в трапезной вместе с братьями. А после этого брат Кадфаэль отведет тебя в приют святого Жиля, раз уж он понесет туда свои лекарства.

Это было новостью для Кадфаэля - он собирался в приют только через три дня - и приятным знаком сочувствия со стороны аббата. Брату, принявшему так близко к сердцу судьбу этого трудного молодого послушника, ясно давалось понять, что ему разрешается опекать его и дальше.

Выйдя из ворот вскоре после полудня, они зашагали рядом и влились в поток прохожих и проезжих по главной дороге предместья. День был мягкий, сырой, меланхоличный, и большой толчеи не было, но свидетельства человеческой жизни, кипевшей вокруг, встречались им все время: мальчик с мешком на плечах вприпрыжку несется домой, а по пятам за ним бежит собака; возчик направляется в город с напиленными в лесу дровами; старик, опирающийся на палку; две дородные хозяйки из предместья, спешащие из города домой с покупками, один из офицеров Хью медленно едет верхом в сторону моста им навстречу. После десяти дней, проведенных в четырех стенах тесной кельи при скудном свете лампы, Мэриет жадно вбирал в себя все окружающее, хотя лицо его оставалось серьезным и спокойным. От сторожки до приюта святого Жиля было около полумили, путь сначала проходил вдоль стены, опоясывающей территорию аббатства, потом через зеленый ярмарочный луг и прямо по дороге между домами с их садами и огородами; дальше жилье стало попадаться реже и наконец уступило место открытым полям. А вот уже видна низкая крыша приюта и невысокая башенка часовни на взгорке, слева от развилки дороги.

По мере приближения Мэриет разглядывал эту картину все с большим интересом, но без излишнего восторга, просто как место своего назначения.

- Сколько больных может здесь находиться?

- Одновременно двадцать пять человек, но их число меняется. Некоторые ходят из приюта в приют и нигде не остаются надолго. Другие приходят сюда уже слишком больными, чтобы двигаться дальше. Смерть прореживает их ряды, и новоприбывшие заполняют бреши. Ты не боишься заразиться?

Мэриет ответил "нет" таким безразличным тоном, что это прозвучало, как если бы он сказал: "Чего мне бояться? Какую угрозу может представлять для меня проказа? "

- За больными присматривает брат Марк?

- Есть, как положено по уставу, еще один мирянин, он живет в предместье, достойный человек и хороший управляющий. И еще два помощника. Но за страждущими ходит Марк. Ты можешь здорово помочь ему, если захочешь, - сказал Кадфаэль. - Он ненамного старше тебя, и твое присутствие будет ему очень приятно. Марк всегда был моим утешением и моей правой рукой, пока не почувствовал потребности уйти сюда и ухаживать за бездомными. Кажется, теперь я никогда не заполучу его обратно, потому что тут всегда найдется душа, которую он не может оставить, и на смену одной приходит другая.

Кадфаэль предусмотрительно умолк, чтобы не наговорить слишком много хвалебных слов по адресу своего самого любимого ученика; и все же, когда они взобрались по пологому склону, на вершине которого стоял приют, вошли в калитку, поднялись на низкое крыльцо и увидели брата Марка, сидевшего в комнате за маленьким столом, Мэриет был поражен. Марк морщил свой высокий лоб над лежащими перед ним счетами, губы его беззвучно повторяли цифры, которые он записывал на листе пергамента. Перо его следовало бы подточить Марк перемазал чернилами пальцы, и когда он в отчаянии скреб ими в своей торчавшей во все стороны шевелюре цвета спелой соломы, то пачкал и брови, и волосы вокруг тонзуры. Маленького роста, худенький, с простым лицом, сам оставшийся в детстве сиротой, Марк, когда они входили в дверь, поднял глаза и просиял такой открытой, такой обезоруживающей улыбкой, что плотно сжатые губы Мэриета дрогнули сами собой, а настороженные глаза распахнулись. Он замер в чистосердечном изумлении, пока Кадфаэль представлял его. Этот худой, хрупкий мальчик, маленький, будто ему едва ли перевалило за шестнадцать лет, к тому же выглядевший так, словно он постоянно голодал, опекал двадцать или более больных, увечных, нищих, прокаженных и стариков!