Девастатор - Никита Велиханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дамочка восхищенно ойкнула, прошмыгнула в гостиную и устроилась в Афонином кресле. Слегка улыбаясь, она смотрела на Цыкина очень откровенным взглядом и кокетливо гримасничала, словно ежесекундно примеряла новую изящную маску, каждая из которых ей очень шла. Она и в самом деле была очень недурна: свежее, какое-то девчачье лицо, наивные глаза, широко посаженные, как у Бритни Спирс. Это было единственное, что Афоне не понравилось: странное расположение глаз, едва ли не по разные стороны головы. Бриллиантов на ней не было, но косметикой она поработала старательно, раскрасив себя в стиле этакой женщины-вамп. Ярко-красное платье в обтяжку было настолько интригующей длины, что ей приходилось все время поправлять его чуть ниже ягодиц.
— Изумительное шампанское, — весело сказала женщина, взглянув на этикетку, —а может быть, у Вас есть виски? С тех пор, как побывала в Англии, я обожаю скотч.
У Афони в спальне был шотландский виски, и он поплелся за бутылкой, упуская второй удачный повод перейти к делу. Вернувшись, Цыкин слегка обалдел: женщина сидела все в той же позе, но одежды на ней уже не было. И непонятно было, куда она её дела. Но об этом Афоне было совершенно нечем подумать: все его внимание было приковано к её телу. Она была не то что ослепительно, а скорее, оглушительно красива.
По-прежнему глядя на него призывным взглядом, она улыбнулась ещё откровеннее и дразняще провела по полураскрытым губам кончиком розового языка. Сердце у Афони билось учащенно, воздуха не хватало. Давно уже он не был так возбужден. Но вместе с тем он чувствовал, что возбуждение испытывает какое-то не такое, какого хотелось бы. В нем было не столько желания, сколько страха. И чем больше он это осознавал, тем больше становилось его беспокойство, подстегивая цепную реакцию страха. Представив, что сейчас надо будет развязать пояс халата и продемонстрировать себя во всем великолепии, он испытал просто панику.
— Ну? —поощрительно спросила женщина, улыбнувшись.
Афоня смотрел в её смеющиеся глаза и не мог оторваться. Он стоял, словно парализованный, с бутылкой шотландского виски в руке и ощущал, как страх его разрастается снежной лавиной и переходит в ужас. Сам не зная отчего, он боялся эту дамочку до крика, до ступора, до обморока, со всеми готовыми вытечь отсюда последствиями. Он давным-давно забыл, что "ну" в последние годы говорил женщинам он, а не женщины ему. Цыкин уже не думал о сексе, ему хотелось только одного: оказаться где-нибудь далеко отсюда. Он чувствовал, что дело вообще не в его сексуальной состоятельности или несостоятельности. Речь идёт о чем-то другом, гораздо более страшном.
Вслед за этим пришло понимание, что дамочка знает всё, что он испытывает, видит его насквозь. И не улыбалась она ему, она смеялась над ним, наверное, с самого начала. А теперь уже хохотала во всю глотку, откровенно и страшно.
Глаза её разъехались ещё шире и оказались где-то возле ушей, теперь уже точно по разные стороны головы, как у рыбы. На их месте оказалась уродливо утолщенная переносица. Афоня хрипло вскрикнул и неловко запустил в женщину бутылкой. В ту же секунду ведьма исчезла.
Цыкин затравленно озирался. Пятясь, он шагнул было к двери, но внезапно почувствовал, что за спиной у него кто-то есть. Отскочив, резко повернулся и успел заметить, что это был мужчина. Но тот мгновенно раздвоился, разделившись на два полупрозрачных призрака. Один остался перед дверью, а другой с небольшим запозданием вновь оказался у Афони за спиной, словно прикрепленный к его лопаткам длинным гибким стержнем. Одновременно кто-то сильно ударил Цыкина сзади ногой в левый бок, по почке.
Боль не оставляла места спасительной мысли, что все это происходит в кошмарном сне. По своей дикости и, одновременно, пронзительной реальности события походили на жуткий наркотический глюк. Но наркотиками Цыкин баловался только в ранней молодости и сумел не перешагнуть опасную черту. Тогда что это было? Почему это страшное творилось именно с ним?
Цыкин вспомнил про пистолет. Дед у него был героем Гражданской войны, в семнадцать лет командовал партизанским отрядом. Старый дедов "маузер", ухоженный и всегда готовый к работе, лежал за диванной подушкой. Шарахаясь из стороны в сторону, Афоня добрался до противоположной стены комнаты и обессиленно рухнул на диван. Приваливаться к спинке он, однако, не стал. "Маузер" был здесь, недалеко, стоило только отвести назад правую руку. Но призраки исчезли, и он не спешил. Пусть только какая-нибудь из этих тварей покажется...
Но в комнате было тихо, слышался только мирный городской шум за окном. Цыкин унял задрожавшую нижнюю челюсть. Сумасшествие... Белая горячка... Не может быть, не так уж много он пил. Неужели вот так сходят с ума?
Неожиданно кто-то завозился в шифоньере. Цыкин вздрогнул, сдерживая желание схватить "маузер". Щелкнули задвижки, и обе дверцы шкафа широко распахнулись. Раздвигая в стороны Афонины вечерние костюмы, из шифоньера вышел человек, которого бандит сразу же узнал. Это был первый в его жизни убитый.
Цыкин никогда не был самым сильным в школьно-дворовых подростковых стаях. Никогда не был признанным вожаком. Но всегда был самым задиристым. Афоня очень любил натравить всю компанию на какого-нибудь случайного прохожего. Просто так, чтобы ощутить свою власть, своё умение управлять событиями. Кореша-бугаи подсмеивались над ним, вожак презирал, но он-то, Цыкин, знал, кто верховодит в стае на самом деле.
Так было и в тот раз. Поймали в переулке какого-то немолодого очкарика, разбили стекляшки ему прямо на физиономии. Тот, дурак, всё никак не хотел покориться, перейти на униженный тон. Попросил бы сразу пожалобнее, чтобы отпустили, отделался бы от силы одним пинком. Но он всё рыпался, и унизить его потому требовалось по-настоящему, чтобы знал, по чьей земле ходит. Память отказывалась восстанавливать, что же требовал от него тогда распалившийся Афоня. Что-то гадкое, грязное. А потом, когда вся стая забивала очкарика ногами, его животные крики и хруст ломаемых костей уже не могли их остановить.
Вожаку дали восемь лет, Афоня отделался тремя годами условно. Но он отдавал себе отчет,
