Зеленое золото - Освальд Тооминг

Но посетитель оказался настойчивым: он забарабанил кулаком, да так, что Хельми испугалась, как бы старая дверь не соскочила с петель. И все же, решив не открывать, она уткнулась головой в подушку. Когда за дверью, наконец, стало тихо, она с облегчением вздохнула…

— Здравствуйте! — сказал незнакомый голос. Хельми так и вскочила, словно ее иголкой укололи. В дверях, ведущих в кухню, стоял, придерживая занавеску, лесничий Реммельгас. — Извините, что ворвался в ваше святилище. Я видел, что вы пошли домой. Побежал следом, но не догнал — шаг у вас проворный, и вы успели юркнуть к себе.

— Я устала…

Реммельгас подошел и протянул ей руку.

— Поздороваться все же не мешает, хотя бы и с непрошеным гостем. Уделите мне всего лишь пять минут.

— О чем пойдет речь? О лесе?

— О лесе.

Киркма вздохнула.

— Спасенья от него нет ни на минуту. Ну, раз уж вы ворвались силой, то от вас так просто не отделаешься. Прошу вас, пройдемте в контору.

Они перешли в соседнюю, более просторную комнату с потолком из толстых коричневых балок. Реммельгас с любопытством огляделся. Какой контраст! В первой комнате уют, приветливая теплота, а тут все такое деловое, строгое, официальное. Простой коричневый стол у окна, вдоль стен некрашеные скамьи и несколько стульев, большой застекленный шкаф для бумаг — вот и все, если не считать висящих графиков и таблиц, перед которыми Реммельгас задержался. Участок Хельми Киркмы поработал на славу. Вон сколько процентов выдано! Горячая волна опять ударила ему в голову. Состояние у него было такое, что он мог бы сейчас с родным отцом разругаться — его удерживало лишь то, что перед ним стояла женщина.

— Я пришел со сто двадцать шестой делянки. Она относится к вашему участку?

Хельми кивнула и пристально взглянула на лесничего. Значит, и он побывал на той же самой делянке! Но в конце концов сегодня еще не первое мая, десять человек за оставшийся срок со многим управятся…

— Ну и безобразие же у вас там! Я не очень удивился тому, что нашел на уборке вырубки лишь двух старичков, — это обычная для Куллиару картина. Гораздо хуже то, что рабочие идут на заведомое надувательство. Но обманывать лесничество — это все равно, что обманывать народ, это все равно, что пилить сук, на котором сидишь.

Хельми удивленно посмотрела на Реммельгаса — из-за пустяков он не стал бы так горячиться.

— Ну, и шайка у вас там подобралась! — заговорил Реммельгас тише. — Гляжу издали — лежит груда пропсов. Все ошкурено, подпорки крепко забиты в землю, — порядок, словом, образцовый. Я обрадовался. Но тут в штабель влетела оса, и мне почему-то вспомнились детские годы. В те годы я и один пастушонок с соседнего хутора занимались тем, что разоряли на спор осиные гнезда, кто больше разорит. Хочу я по мальчишеской привычке напасть на ос, раздвигаю пару бревен, чтобы посмотреть, где они устроились, и буквально немею от неожиданности. Все пропсы в штабеле неошкуренные, если не считать верхних, положенных для отвода глаз.

— Не может быть!

— Впрочем, только из-за этого я все же не стал бы врываться к вам через кухонную дверь. Это бы я еще стерпел. Но когда рабочие начали поднимать меня на смех: мол, зря вы тут рыскаете, нам, дескать, начальство велело одну видимость соблюдать, — тут я больше не мог…

Хельми покраснела до корней волос.

— Вам не кажется, товарищ Реммельгас, что вы заходите слишком далеко?..

— Я ничего от себя не прибавил. Что мне еще оставалось как не пойти к вам? Это же ваш участок, товарищ Киркма!

Не сказав ни слова, Хельми ушла в свою комнату и миг спустя вернулась в пальто и в темной лыжной шапке.

— Пойдемте!

— Куда?

— На сто двадцать шестую делянку.

— Ведь вы устали.

— Я разоблачу вашу клевету.

Они вскочили на велосипеды и поехали. Предсказание Тамма насчет дождя не сбылось, — тучи рассеялись, стало теплее и встречный ветерок ласково обвевал лица. Тысячи стебельков, словно только и ждали этого тепла: и тут, и там нежно зеленели на солнечных склонах островки молоденькой травы. Они ехали вдоль полей. Кое-где еще пахали, и оттуда слышались протяжные «но-о!» А местами уже и сеяли: по высокому холму в стороне катилась рядовая сеялка. Подальше, под косогором, попыхивал трактор. За ним перелетала пестрая стая птиц — нахальные вороны и крикливые галки, деловитые скворцы и скромные трясогузки, осторожные сороки и болтливые дрозды. Стараясь перещеголять друг друга в смелости, они подбирались чуть ли не к самому плугу.

Хельми ехала впереди, не снисходя даже до того, чтобы хоть раз оглянуться. Она так ловко лавировала между глубокими колеями, узловатыми корнями и камнями, что Реммельгас диву давался. Доехав до колхозного леса, они сошли с велосипедов, оставили их в кустах и пошли напрямик сквозь заросли. Так они сокращали путь на целый километр.

Новая вырубка была продолжением старой, тянувшейся от самой железной дороги. Довольно длинная, она упиралась в молодой смешанный лес.

— Вы только посмотрите на просеку! — воскликнул, останавливаясь, Реммельгас. — Что за растяпы валили тут деревья?

Хельми и сама знала, что в этом лесничий прав. Просека была замерена достаточно прямо, но после того как лес сняли, ее стены выглядели вроде затылка, остриженного овечьими ножницами. У каждого дерева есть более легкая и более тяжелая сторона, на которую оно стремится упасть при повалке. Чтобы не попортить лес, приходится изменять естественное направление падающего дерева, заставляя его рухнуть на просеку. Но лесорубы, предоставленные самим себе, не особенно об этом заботились и позволяли деревьям падать, куда им вздумается. Большая ель рухнула на смешанный лес и до самой земли проложила широкую щель. Она подмяла несколько кустов, ободрала ветви соседних деревьев и даже сломала кое-какие юные деревца. В других местах пила как бы ненароком срезала лес вне просеки: там попалась ель покряжистей, там береза покрупнее. Фестметры доставались легко, — отошел на два шага в сторону и вали что приглянулось. Мелочь же, росшую на просеке, снимать не стали: возни много, а фестов мало. Ободранная и покалеченная, она придавала всему зрелищу особое безобразие.

Хельми почувствовала себя виноватой: оснований, чтобы, не принять делянку, более чем достаточно. Она робко поглядывала на Реммельгаса, но тот загадочно молчал. Он подвел ее к одному штабелю, к другому, к третьему, сбросил с них ошкуренные пропсы — и что же она видит… Ну, и жульничество! Хельми так стыдно, что она готова сквозь землю провалиться.

Она была здесь несколько дней назад, распорядилась сделать и то, и это, но никто и не подумал следовать ее распоряжениям: ей это стало понятно сразу, едва они сюда пришли. Хоть бы при ней постыдились: никто не ошкуряет пропсы и пни, как она велела, не собирает в кучи и не сжигает ветки, — знай себе грузят на подводы лес, будто ее здесь и нету. «Хорошо же!» — решила Хельми и предоставила действовать лесничему.

Тогда тот вспрыгнул на высокий пень и кликнул всех рабочих к костру, над которым поднимались густые клубы светлого дыма. Лениво и нехотя, с развальцем, люди потянулись к нему, обмениваясь между собой шуточками, как видно насчет пришедшего начальства. Сзади всех тащился здоровенный парень в желтых сапогах гармошкой. Подойдя к лесничему, он встал перед ним, расставив ноги и засунув руки в карманы.

— Ну, что там опять стряслось? — спросил он.

Он, очевидно, решил, что сейчас предстоит препираться с Реммельгасом, но тут вдруг на него налетела Хельми.

— Почему не выполняете распоряжений?

— Как так не выполняем? Выполняем! — Верзила медленно повернул голову к ней.

— Разве я три дня тому назад не приказала приняться за уборку?

Парень только осклабился. У Реммельгаса даже руки зачесались от злости.

— Что ни день, то новый приказ. Да что мы вам, шуты гороховые, чтобы плясать под любую дудку?

— Я не меняла своих распоряжений…

— Нашлись и другие, кроме вас. Вы тогда ушли, а следом за вами пришел с лесопункта наш начальник и сказал, что все это недоразумение. И приказал, чтоб работали по-старому.

— Товарищ Осмус?

— А кто же еще!

На лицах людей было написано любопытство. Хороши начальники: один не знает, что делает другой. Поняв, в какой тупик попала Хельми, Реммельгас, чтобы дать ей время собраться с мыслями и чтобы излить накипавшее в нем самом раздражение, крикнул:

— Почему вы нарушаете предписания по рубке леса?

Строгий тон лесничего испугал людей, — они сознавали свою вину. Все растерянно молчали, лесорубы не знали, кто из них должен отвечать лесничему.

Реммельгас обратился к верзиле в желтых сапогах.

— Ну, вы! Отвечайте — почему?

— Это не мое дело, я возчик, — пробормотал тот.

Какой-то человек с жидкой бородкой, гревшийся у костра, удивленно развел руками.