Стихи. (В переводах разных авторов) - Уильям Йейтс

Непримиримый сонм.

Дети Данаана смеются в полусне,

Хлопают в ладоши, полузакрыв ресницы,

Их путь лежит на север, прилетит орлица

С мощными крылами, в сердце – лед и снег:

Мое дитя – в слезах, прижму к груди его,

И слышу глас могил, зовущий нас обоих,

Пустынных ветров плач над всплесками прибоя;

И ветров, что зовут на Запад огневой;

И ветров тех, стучащих в райский сон,

Стучащих к духам в ад, что стонут, как больные,

О сердце шаткое, свечей у ног Марии

Приятней все ж непримиримый сонм.

221002

The Two Trees.

BELOVED, gaze in thine own heart,

The holy tree is growing there;

From joy the holy branches start,

And all the trembling flowers they bear.

The changing colours of its fruit

Have dowered the stars with metry light;

The surety of its hidden root

Has planted quiet in the night;

The shaking of its leafy head

Has given the waves their melody,

And made my lips and music wed,

Murmuring a wizard song for thee.

There the Joves a circle go,

The flaming circle of our days,

Gyring, spiring to and fro

In those great ignorant leafy ways;

Remembering all that shaken hair

And how the winged sandals dart,

Thine eyes grow full of tender care:

Beloved, gaze in thine own heart.

Gaze no more in the bitter glass

The demons, with their subtle guile.

Lift up before us when they pass,

Or only gaze a little while;

For there a fatal image grows

That the stormy night receives,

Roots half hidden under snows,

Broken boughs and blackened leaves.

For ill things turn to barrenness

In the dim glass the demons hold,

The glass of outer weariness,

Made when God slept in times of old.

There, through the broken branches, go

The ravens of unresting thought;

Flying, crying, to and fro,

Cruel claw and hungry throat,

Or else they stand and sniff the wind,

And shake their ragged wings; alas!

Thy tender eyes grow all unkind:

Gaze no more in the bitter glass.

Два дерева.

Любимая, в сердце взгляни,

Растет в нем святое древо,

Листья дрожат, как огни,

Питает их радости чрево.

От блеска лучистых плодов

Небесные звезды мерцают,

Незримые корни стволов

Невидимо в ночь прорастают.

Неслышно трепещет листва,

Рождаются волны мелодий,

Сомкнувшись, мой слух и уста

Волшебную песню находят.

Юпитер проходит свой круг

Неведомых нам путей,

Кружась по спирали вокруг

Пламенных наших дней;

Крылатых сандалий ремни,

Волос потрясенные пряди,

Забота и нежность во взгляде:

Любимая, в сердце взгляни.

И демонов, ада исчадий,

В зеркале черном ты не ищи,

С отвагой и верой во взгляде

Их облика не трепещи;

Там образ растет роковой

Древа зла из ночи мглистой:

Ствол под снегом полуживой,

Обуглены ветви и листья.

Но сгинет все зло по весне

В пустотах зеркального ока,

Что создано было во сне

В минуту усталости Бога.

Там на голых ветвях сидят

Безумные вороны страсти,

Когтями скребут и кричат

Их злые голодные пасти;

Ветер нюхают впереди

Громко машут крылами; право!

Нежный твой взгляд станет отравой,

В черное зеркало не гляди.

061002

The Travail of Passion.

WHEN the flaming lute-thronged angelic door is wide;

When an immortal passion breathes in mortal clay;

Our hearts endure the scourge, the plaited thorns, the way

Crowded with bitter faces, the wounds in palm and side,

The vinegar-heavy sponge, the flowers by Kedron stream;

We will bend down and loosen our hair over you,

That it may drop faint perfume, and be heavy with dew,

Lilies of death-pale hope, roses of passionate dream.

Тяжелый труд страсти.

Когда из рая льются пламенные звуки

И страсть бессмертная теснит земную грудь,

Сердца истощены, уязвлены и путь

Наполнен горечью, пылают в ранах руки,

Жжет губка с уксусом , цветы у струй Кедрона;

Склонясь, мы волосы распустим на весу

В их легкий аромат, в тяжелую росу,

Надежды ропот, страсти пылкой стоны.

181002

The Spur

YOU think it horrible that lust and rage

Should dance attention upon my old age;

They were not such a plague when I was young;

What else have I to spur me into song.

Плеть.

Да плохо ли, что яростная страсть

Над стариком еще имеет власть?

И в юности она была – не плеть;

А чем еще себя заставить петь?

280902

The Song Of The Old Mother

I RISE in the dawn, and I kneel and blow

Till the seed of the fire flicker and glow;

And then I must scrub and bake and sweep

Till stars are beginning to blink and peep;

And the young lie long and dream in their bed

Of the matching of ribbons for bosom and head,

And their day goes over in idleness,

And they sigh if the wind but lift a tress:

While I must work because I am old,

And the seed of the fire gets feeble and cold.

Песня старой матери.

Проснусь на заре я, встав на колени,

Раздую огонь, подброшу поленья;

Мою, стираю, забочусь о хлебе,

Пока не зажгутся звезды на небе;

А молодые лежат все в постели

С мечтой о нарядах, а не о деле,

Слоняются днями праздно, без толку,

Вздыхая, лишь ветер тронет им челку:

Я же стара, но тружусь ежечасно,

Чтоб в доме искра огня не погасла.

241002

The Secret Rose

FAR-OFF, most secret, and inviolate Rose,

Enfold me in my hour of hours; where those

Who sought thee in the Holy Sepulchre,

Or in the wine-vat, dwell beyond the stir

And tumult of defeated dreams; and deep

Among pale eyelids, heavy with the sleep

Men have named beauty. Thy great leaves enfold

The ancient beards, the helms of ruby and gold

Of the crowned Magi; and the king whose eyes

Saw the pierced Hands and Rood of elder rise

In Druid vapour and make the torches dim;

Till vain frenzy awoke and he died; and him

Who met Fand walking among flaming dew

By a grey shore where the wind never blew,

And lost the world and Emer for a kiss;

And him who drove the gods out of their liss,

And till a hundred moms had flowered red

Feasted, and wept the barrows of his dead;

And the proud dreaming king who flung the crown

And sorrow away, and calling bard and clown

Dwelt among wine-stained wanderers in deep woods:

And him who sold tillage, and house, and goods,

And sought through lands and islands numberless years,

Until he found, with laughter and with tears,

A woman of so shining loveliness

That men threshed corn at midnight by a tress,

A little stolen tress. I, too, await

The hour of thy great wind of love and hate.

When shall the stars be blown about the sky,

Like the sparks blown out of a smithy, and die?

Surely thine hour has come, thy great wind blows,

Far-off, most secret, and inviolate Rose?

Таинственная роза.

Далекая, таинственная роза

В меня вошла навязчивою грезой,

Там, где в вине иль у святых мощей,

Ее искали те, кто в плен вещей,

Несбывшихся желаний не попали,

А сонные, открыв глаза едва ли,

Назвали красоту. Ее листы -

У древних в бороде, на золотых

Уборах магов; у царя, чьи очи

Прозрели руки на кресте воочью

В парах Друидов и зажгли огонь,

Пока не вспыхнул гнев и умер он;

Кто встретил Фанда в белом блеске света

На берегу, где не бывали ветры;

Кто за любовь оставил целый мир,

Кто выдворил богов из их квартир;

Постился и скорбел над мертвецами,

Пока цвело все поле матерями;

Кто отшвырнул корону и печаль,

Увлек с собой паяцев, бардов вдаль

Прочь от лесов, блуждания и пьянства;

Кто продал дом, имущество, убранство;

Кто земли все и страны обошел,

Пока, смеясь и плача, не нашел

Одну жену, красою небывалой,

Что локоном своим околдовала

Сердец немало. Жду и я твои

Порывы ненависти и любви.

Когда же звезды вспыхнут в далях вечных,

Как искры из-под молотов кузнечных?

Твой час пришел, час бурь, ветров и гроз,

О,тайная, из самых тайных роз!

281002

The Second Coming

W. B. Yeats -------------------------------------------------------------------------------

Turning and turning in the widening gyre

The falcon cannot hear the falconer;

Things fall apart; the centre cannot hold;

Mere anarchy is loosed upon the world,

The blood-dimmed tide is loosed, and everywhere

The ceremony of innocence is drowned;

The best lack all conviction, while the worst

Are full of passionate intensity.

Surely some revelation is at hand;

Surely the Second Coming is at hand.

The Second Coming! Hardly are those words out

When a vast image out of Spiritus Mundi

Troubles my sight: somewhere in sands of the desert

A shape with lion body and the head of a man,

A gaze blank and pitiless as the sun,

Is moving its slow thighs, while all about it

Reel shadows of the indignant desert birds.

The darkness drops again; but now I know

That twenty centuries of stony sleep

Were vexed to nightmare by a rocking cradle,

And what rough beast, its hour come round at last,

Slouches towards Bethlehem to be born?

Второе Пришествие.

За кругом круг – вращение все шире,

Хозяина уже не слышит сокол;

Распалось все; держать не может центр;

Анархия распространилась в мире,

Прибой окрашен кровью и повсюду

Невинности утоплен ритуал;

Добро лишилось веры, зло же силы

Наполнилось и страсти убежденья.

Все ближе, ближе светопреставленье;

Уже грядет Пришествие Второе.

Пришествие Второе! Что слова!

Когда мой взор тревожит образ Духа

Великого: где-то в песках пустыни

Лев страшный с головою человека,

Взгляд его пуст, безжалостен, как солнце,

Едва он движется, а вкруг него

Мелькают тени возмущенных птиц.

Тьма опускается; но знаю, знаю я,

Двадцать веков сон этот беспробудный

Пугал кошмар младенца в колыбели,

И что ж теперь, в час грозный зверя,

Горбатые родятся в Бетлхеме?

211002

The Rose Tree

"O words are lightly spoken",

said Pearse to Connolly;

"Maybe a breath of polite words

Has withered our Rose Tree;

Ore maybe but a wind that blows

Across the bitter sea."

"It needs to be but watered",

James Connolly replied,

"To make the green come out again

And spread on every side,

And shake the blossom from the bud

To be the garden's pride."

But where can we draw water",

Said Pearse to Connolly,

"When all the wells are parched away?

O plain as plain can be

There's nothing but our own red blood

Can make a right Rose Tree."

Розовый куст.