Наро - Рене Луфф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чудесные синие глаза Алекаты вдруг стали цвета лилового тумана. Данила приблизился, убрал волосы со лба девушки и увидел глубокую поперечную морщину на молодом лице.
— Я так и знал, что обнаружу это. Я вспомнил: в момент сильнейших переживаний у илланок меняется цвет глаз и появляется эта горестная морщина. Алеката, ты опять со мной! — Он обнял её так сильно, как только мог себе позволить, чтобы не раздавить хрупкую с виду илланку.
Алеката положила ему голову на плечо, и если бы она могла плакать, заплакала бы. Она провела ладонями по его волосам, взъерошила их и, слегка прижав у висков, неожиданно замерла.
Данила почувствовал, как в памяти его оживают воспоминания.
Они стояли молча некоторое время, в нежном сплетении тел, наслаждаясь объятиями друг друга, и ничего, ничего не хотели говорить. Он отстранил её от себя.
— Скажи, зачем ты делаешь это? Зачем блокируешь мою память? Почему не разрешаешь тебя любить?
— Данила, наша любовь — сплошная боль. Ты уйдёшь из моей жизни, когда придёт твоё время умирать, а я… я останусь без тебя. Без тебя на многие столетия. Выдержу ли я такую ношу?
— Тогда зачем ты приходишь, Алеката? Зачем будоражишь наши чувства?
— Я не знаю, — Алеката отошла от него в сторону и направилась к дивану. Плавно опустившись на подушки, поджала под себя ноги, вся как‑то съёжилась, точно от холода, и показалась Даниле совершенно несчастной.
Он приблизился к девушке, стал на колени и начал целовать ей руки.
— Дай нам возможность любить друг друга столько, сколько отпущено судьбой. Ты всё равно мучаешь себя и лишаешь меня счастья. Прими решение — верни нам любовь, — он с каким‑то сильным, страстным чувством сжал ей руки. — Оставайся здесь, на Земле. Ты будешь жить у меня в коттедже, и я… я подарю тебе сына. Ты полюбишь его, ты не будешь одинока, Алеката.
— Сын… — она на минуту задумалась, закрыла в блаженстве глаза, пытаясь представить себе маленькое существо, ребёнка.
Увы, Илла отняла радость материнства, и Данила предлагал ей то, на что она действительно могла согласиться. Она хотела бы оставить себе сына после него, после любимого… Но опять возразила:
— Наш сын будет вечным скитальцем, он будет разрываться между Землёй и Иллой.
— Нет, он сблизит с помощью нашей любви Землю и Иллу. Алеката, нужно быть оптимисткой.
Воспоминания прервались. Но Данила не готов был расстаться с ними, и Рай понимал это…
Они у горного озера, в кафе, на открытой площадке, в разгар чудесного лета. Данила пригласил её сюда, на Кавказ, во время встречи во сне, Алеката обещала, и она действительно пришла, реальная, красивая, осязаемая, в тонком обтягивающем комбинезоне цвета индиго. Среди отдыхающих в защитных очках от солнца, шортах и лёгких майках её наряд казался несколько странным, но разве такая мелочь могла смутить двух влюблённых? Как говорят французы: хоть в старых кедах, но в Париже.
— Задержимся здесь на недельку? — спросил он.
— Хорошо, — ответила она. — Только я буду исчезать и снова появляться.
— Звучит странно, — рассмеялся он в ответ, — но я согласен даже на час в твоих объятиях.
Вечер. Небо в горах усыпано звёздами, Млечный Путь невероятно ярок, кажется, что он совсем близко и его можно коснуться рукой. Данила обнял Алекату за талию, прикосновение к ней заставило сердце учащённо забиться.
— Странно, — восхищённым голосом начала она, — всего лишь стоим на балконе, а ощущение, словно парим в самом центре Вселенной среди мерцающих звёзд.
— А мы и парим, — согласился Данила, — ты не заметила, что у тебя выросли два крыла? Ну посмотри же внимательно. У землян так всегда.
— Что всегда?
— Всегда вырастают крылья, если они влюблены.
Алеката совершенно серьёзно попыталась найти у себя два крыла. И вдруг лицо её выразило огорчение.
— Что не так, моя родная? — с нежностью, но лукаво улыбаясь, спросил Данила.
— Я не нашла у тебя крыльев, землянин. Значит… значит, ты не любишь меня?
— А ты любишь?
— Я люблю, — тихо ответила она.
Данила рассмеялся и нежно прижал её к себе, а затем целовал и целовал долго.
— Ну что? — спросил он. — А теперь видишь мои крылья?
— Нет, — ответила илланка, взглянув потерянно на него.
— Значит, буду целовать ещё, чтобы ты их почувствовала. Чтобы ты поняла, что любовь — это счастье, а счастье — это крылья.
— Ты меня совсем запутал, — рассмеялась она. — Но я поняла главное, что ты любишь и говоришь о любви образно.
— Да. Так и есть, — согласился он. — Но вот чего я от себя не ожидал, так это таких романтических бредней, которые я несу, как только прикасаюсь к тебе.
— Мне нравятся твои… как ты сказал?
— Бредни, — улыбнулся он и потёрся немного отросшей щетиной о её щёку.
— Приятно, — сказала она, выскользнула из‑под его руки и заглянула в его зелёные внимательные глаза. — Когда‑нибудь я промчу тебя по скоростным космическим трассам Млечного Пути. Это будет самое захватывающее путешествие для нас, — совершенно серьёзно объявила Алеката. Она нежно коснулась губами шеи Данилы и спровоцировала бурную страсть с его стороны, а затем они оба утонули в чувственных поцелуях и красивых словах‑обещаниях. Вдруг Алеката спохватилась и тайком, чтобы быть незамеченной, посмотрела на браслет.
— Когда‑нибудь я выкину этот браслет, и ты останешься со мной навсегда. И это будет самая захватывающая история в нашей жизни, — уверенно, но с раздражением заявил Данила.
— Прости, мне пора. На Илле нет времён года, у нас бессезонье, но скоро наступит, как вы говорите, утро, и я должна прибыть в лабораторию.
— Я ненавижу твой браслет. Я ненавижу те минуты, когда ты смотришь на него украдкой. Алеката, ты обещала мне неделю.
— Данила, мне пора… Мне так жаль.
— Нет, ты обещала.
— Ну хочешь, я останусь до утра? Мы проснёмся вместе и встретим рассвет в горах.
Данила схватил хрупкую девушку в охапку и понёс на широкую кровать…
Утро. Он открыл глаза: просторный номер гостиницы, за окном красноватые горы и пятна солнца на подоконнике. «Какой сегодня день недели?» — попытался вспомнить он. Затем отыскал на ощупь сотовый телефон на тумбочке и посмотрел на дату: «Четверг. До понедельника ещё четыре дня — и выходные закончатся». Его взгляд упал на лежащую рядом подушку, аккуратно застеленное покрывало на остальной части кровати, как будто на этой половине никогда никого и не было, и острая, необъяснимая тоска сжала сердце.
— Данила, — Рай тряхнул его за плечи, — я оставлю тебе всё, что должна была оставить
