Самая страшная книга 2016 (сборник) - Анна Железникова

– Но прежде я хочу, чтобы вы четко осознавали, на что идете.

– Я…

– Помолчите, – лицо кукольника сделалось суровым. – Прежде всего, шанс того, что ваша дочь все еще… что ее все еще можно спасти, – крайне мал. Если бы вы пришли сюда завтра, его бы не было вовсе. Три ночи – самый долгий срок. Но большинство не переживает и первой из этих ночей. Помните и, вместо тщетной надежды, уже сейчас готовьте себя к худшему.

Побледнев, Ангелика кивнула. Кукольник продолжил:

– Приходом сюда ваш труд не окончится. Вам придется самой участвовать в поиске. И поиск этот может быть наполнен событиями и вещами… невообразимо жуткими для человеческого сознания. Так что для вас концом пути может стать безумие или даже смерть. Готовы ли вы на это?

Сомнение на миг овладело женщиной. Она в замешательстве глядела на собеседника, словно ожидая разъяснений. Но Цвак молчал. Потому согласие Ангелики прозвучало вынужденно:

– Готова.

– И последнее, самое важное, – произнес Цвак, поднимаясь. – Анежка – ваша родная дочь?

– Что? – Вопрос почему-то смутил женщину. – Что вы хотите сказать?

– Я ничего не хочу сказать, пани Чернова. Я лишь хочу знать, течет ли в ее жилах ваша кровь.

– Да, да, конечно, – поспешно закивала Ангелика. – Анежка – моя. Плоть от плоти.

Цвак некоторое время с прищуром смотрел на нее, потом кивнул:

– Хорошо. Встаньте теперь и подойдите к шкафу.

Он взял с верстака подсвечник и, чиркнув спичкой, зажег на нем огарок свечи. Подойдя к стеклянной дверце шкафа, осветил его содержимое. На полках стояло двенадцать кукол, мужских и женских, каждая высотой около фута. Даже сквозь страх и беспокойство Ангелика поразилась тонкости работы. В неясном свете свечи они казались почти живыми.

– Выберите ту, что вам больше всего по душе, – предложил Цвак.

Ангелика удивленно посмотрела на него.

– Но я…

Цвак покачал головой:

– Не спорьте и не удивляйтесь. Просто посмотрите и выберите одну. Только ту, которая вам действительно нравится.

Ангелика повернулась к шкафу. За стеклом, слегка запыленным и помутневшим от времени, стояли куклы. Очень разные, все же они казались в чем-то несомненно похожими, как бывают похожи между собой представители одной семьи, долго живущие вместе.

Низкорослый толстячок в брюках с широкими подтяжками, в серой рубашке и жилете, с котелком на голове. Девушка, хрупкая, в пышном парчовом платье и чепце, в тончайших, как паутинка, перчатках на тонких ручках. Болезненно худой юноша в пальто, надетом на голое тело, и рваных брюках, со студенческой фуражкой, сдвинутой на затылок. Старик с клюкой в жутких лохмотьях, свисающих лоскутами, с клочковатой бородой до пояса. Рослый парень в старинной драгунской форме с лихо закрученными пшеничными усами. Еще один, худощавый, в сером плаще с пелериной и старомодной австрийской треуголке. Под плащом был длинный, до середины бедер сюртук, глухо застегнутый сверху донизу тусклыми металлическими пуговицами. Юноша опирался на длинную, массивную трость. Брюки были заправлены в высокие, до колен, сапоги. Ангелика с удивлением поняла, что его одного она рассматривала не как куклу, а как живого человека. Нет, он не нравился ей – было в нем что-то пугающее. Она хотела выбрать девушку, но, посмотрев на нее во второй раз, поняла, что фигурка не вызывает в ней никакого отклика.

– Выбрали? – поинтересовался Цвак, безошибочно распознав ее состояние.

Агелика кивнула:

– Да. Вот этот.

– Хорошо.

Кукольник задул свечу и вернулся к верстаку. Аккуратно поставив подсвечник на старое место, он обернулся к темному углу, где прятался незримый третий участник их разговора:

– Вы можете выходить, Шафранек. Ваш час настал.

– Еще нет, – возразил ему собеседник. – Кто был выбран нашей прекрасной гостьей?

Построение фразы и интонация, с какой она была произнесена, показались Ангелике странно зловещими.

– Атанасиус. Хотелось, чтобы Харусек или Атенштедт, но… выбор сделан.

Ангелика хотела спросить, что означала эта замысловатая церемония, но, прежде чем она смогла справиться со смущением, Цвак решительно направился куда-то в темноту.

– Ожидайте, пани Чернова, – только и сказал он, скрывшись из освещенного круга. Из темноты донеслись вскоре звуки открываемого замка, металлического шороха и скрежета пружин. Потом послышались шаги. Только шаги не одного, а двоих.

Цвак вернулся к свету, приведя с собой молодого человека с бледным, удивительно гладким лицом. Ангелика не смогла сдержать удивленного вздоха – перед ней стоял юноша, как две капли воды похожий на куклу, которую она выбрала.

– Йехова Элохим Эмет, – произнес Цвак, коснувшись лба юноши. Тот вздрогнул и окинул помещение взглядом. Из темного угла донесся довольный смешок.

– Теперь мне нужны вы, – обратился к Ангелике кукольник. – Подойдите сюда.

Уверенными движениями он достал из какого-то ящичка, одного из многих в стене над верстаком, небольшую стальную коробочку. В коробочке оказались тонкая длинная игла и несколько чистых пузырьков с притертыми пробками, из тех, что используют аптекари. Откупорив один, он вооружился иглой.

– Вашу руку, будьте добры.

Ангелика, сдерживая дрожь, повиновалась. Тут же цепкая старческая рука ухватила ее за пальцы, сжав безымянный так, что стало даже больно. Потом Цвак быстрым движением уколол ее, глубоко вонзив иглу в подушечку. Ангелика тихо вскрикнула.

– Тише, – прошептал Цвак, поднося сосуд к пальцу. – Тише.

Несколько капель крови медленно стекли в стеклянное нутро. Кукольник отпустил руку женщины. Достав откуда-то небольшую темную бутылку, он налил из нее чего-то прозрачного, что, смешавшись с кровью, тут же стало бледно-розовым, а потом обрело глубокий пурпурный цвет. Довольно кивнув, Цвак закрыл пробку.

– У меня есть для тебя работа, Атанасиус, – произнес он, оборачиваясь к застывшему неподвижно юноше. – Нужно отыскать одного человека.

Кукольник протянул пузырек, который юноша осторожно взял двумя пальцами левой руки и медленно поднес к глазам. Казалось удивительным, как долго и внимательно он рассматривает жидкость внутри.

– Теперь можно и мне выходить.

Скрипнуло кресло, и в круге света появился тот, кого Цвак называл Шафранеком. Это был средних лет мужчина, горбоносый и слегка сутулый, в потертом пиджаке и круглых зеленых очках. На руках его были перчатки с обрезанными пальцами, на ногах – старые, растоптанные башмаки. Клочковатая щетина покрывала щеки и подбородок, но кожа над верхней губой была удивительно чистой.