Пушкинский некрополь - Артамонов Михаил Дмитриевич

О поразительной творческой энергии Вельтмана, его необыкновенной работоспособности писал М. П. Погодин: «Он принадлежит к числу тех московских типических тружеников, которые работают с утра до вечера в своем кабинете, никуда и никогда почти не выходят из дому, кроме случайных необходимостей, не знают никаких на свете удовольствий и всецело преданы делу. Подражателей им желать бесполезно, ибо могут ли найтись охотники корпеть над письменным столом или за книгами часов по 15-ти в день?..»

Наряду с сочинительством неугомонный Вельтман всецело отдавался и научной работе. Из печати вышло множество его научных трудов по русской истории и мифологии славянских народов, по истории Скандинавии (последнее занятие – дань уважения отцу, выходцу из Швеции). Кроме того, он проявил свои достоинства и на гражданском, и на общественном поприще. Будучи участником русско-турецкой войны (1828–1829), Вельтман явил чудеса храбрости. С 1842 года он помощник директора Московской Оружейной палаты (директором был М. Н. Загоскин, известный романист), а в 1852 году, после кончины Загоскина, – директор Оружейной палаты в Московском Кремле. Как уже говорилось, в 1854 году Вельтман стал членом-корреспондентом Академии наук, в 1861 году – членом-корреспондентом Русского археологического общества; он был также членом «Общества истории и древностей российских» и «Общества любителей российской словесности».

На стихи Вельтмана писали музыку композиторы А. А. Алябьев («Как денница появится…», романсы «Не для меня» и «Тайна»), А. С. Даргомыжский (два хора для незаконченной оперы «Рогнеда»), В. Всеволожский, И. Иогель и др. А песню его «Из повести в стихах «Муромские леса»:

Что отуманилась, зоренька ясная, Пала на землю росой? Что ты задумалась, девушка красная, Очи блеснули слезой? —

часто поют и в наши дни.

С Филиппом Филипповичем Вигелем (1786–1856) Пушкин познакомился вскоре после окончания Лицея, и встречались они в литературном обществе «Арзамас», членами которого состояли, у Олениных и других общих знакомых (1817–1820). Дальнейшие встречи происходили на Юге, в Кишиневе и Одессе (1823–1824). В ту пору Вигель был чиновником по управлению Новороссийской губернией и Бессарабской областью. Их общение носит почти дружеский характер. Пушкин читает Вигелю первые главы «Онегина». Вигель был посвящен в детали взаимоотношений Пушкина с И. Н. Инзовым и М. С. Воронцовым и иногда заступался за поэта.

После отъезда Пушкина на север Вигель повышен в должности, теперь он бессарабский вице-губернатор (декабрь 1824 – июнь 1826), затем недолго керченский градоначальник. Позже переводится на службу в Департамент иностранных вероисповеданий, сначала на должность вице-директора, а затем директора.

По возвращении Пушкина из ссылки их встречи возобновляются. Так, они виделись в Москве – в феврале 1827 года в Итальянской опере и в марте 1829 года у А. Я. Булгакова, а также в Петербурге – в декабре 1829 года у Карамзиных и 5 февраля 1830 года в доме Вигеля.

Летом 1832 года в письме Пушкину Вигель одобрил его проект издания «политической и литературной газеты», попутно предупредив поэта об интригах С. С. Уварова. 7 января 1834 года, после визита Вигеля, Пушкин записал в своем дневнике: «Я люблю его разговор – он занимателен и делен, но всегда кончается толками о мужеложстве». По-видимому, этим обстоятельством и были навеяны строки стихотворения «Из письма к Вигелю»:

Проклятый город Кишинев! Тебя бранить язык устанет. Когда-нибудь на грешный кров Твоих запачканных домов Небесный гром конечно грянет, И – не найдут твоих следов! Так, если верить Моисею, Погиб несчастливый Содом.

Явный порок Вигеля побудил поэта ввести в послание эпизод из Библии: города Содом и Гоморра были истреблены именно за этот грех, распространенный среди тамошних жителей. А заканчивает свое послание Пушкин добродушно-шутливыми строками:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390}) Однако ж кое-как, мой друг, Лишь только будет мне досуг, Явлюся я перед тобою; Тебе служить я буду рад — Стихами, прозой, всей душою, Но, Вигель – пощади мой зад!

В 1830-х годах Пушкин и Вигель были частыми посетителями «суббот» В. А. Жуковского. Летом 1836 года Вигель передал Пушкину для опубликования в «Современнике» свою статью о Польше, но цензура не пропустила ее. В конце того же года поэт попросил В. Ф. Одоевского прислать для журнала другую статью Вигеля – «критику на Булгарина», о которой ему было известно от автора. Уже после смерти поэта Вигель писал о нем В. Ф. Одоевскому: «Я также знал его, дивился ему и всей душой любил его».

Корнильев (Карнильев) Василий Дмитриевич (1793–1851) – литератор, коллежский асессор, хорошо знал А. С. Пушкина, Е. А. Баратынского, А. А. Дельвига и М. П. Погодина. Познакомился с Пушкиным в 1818 году у Карамзиных. В 1826 году в Москве Корнильев присутствовал у П. А. Вяземского на чтении Пушкиным «Бориса Годунова». Наездами в Петербурге он часто бывал у Дельвига, где встречался с Пушкиным. Сохранилась его записка к Пушкину по поводу смерти дяди поэта – В. Л. Пушкина: «Корнильев приезжал разделить горесть о потере лучшего из людей». В 1817–1819 годах Василий Дмитриевич служил в Министерстве юстиции, в 1825-м вышел в отставку, стал управляющим делами и имениями князей И. Н. и Е. А. Трубецких.

Прасковья Петровна Кроткова (1805–1860) – болдинская соседка поэта, в 1830-х годах жила в Москве, где она и встречалась с Пушкиным. Сохранилась запись рукой Пушкина народной песни «Как у нас было на улице», сделанная в 1833 году у Кротковой, и, вероятно, тогда же поэт подарил Прасковье Петровне свой портрет работы В. Ваньковича.

Среди знакомых Пушкина была и Варвара Николаевна Репнина (1808–1891) – княжна, дочь Н. Г. Репнина, малороссийского генерал-губернатора, с 1834 года члена Государственного совета. Сохранилось ее письмо к матери от 22 декабря 1831 года из Петербурга о придворном бале в Аничковом дворце с упоминанием о Н. Н. Пушкиной, которая, по ее словам, «действительно великолепна». Сохранилось два письма Пушкина к ней и одно письмо Репниной к поэту.

Прямых свидетельств знакомства Пушкина со скульптором Николаем Александровичем Рамазановым (1817–1867), учеником Б. И. Орловского, нет. Но еще учась в Академии художеств (с 1827 года), он изваял небольшую статуэтку «Немец, загулявший на празднике», которая разошлась во многих отливках и, возможно, была известна Пушкину. Это ему, Николаю Александровичу Рамазанову, рассказывал В. А. Тропинин о судьбе своего пушкинского портрета.

Скульптор был хорошим знакомым Н. В. Гоголя, а в 1854 году создал вызывающий интерес и уважение посмертный бюст великого писателя. Он автор нескольких монументально-декоративных работ, выполненных для Храма Христа Спасителя и Большого Кремлевского дворца. Большой заслугой Рамазанова явилось собирание материалов по истории русского изобразительного искусства. В 1863 году в Москве вышла его книга «Материалы для истории художеств в России», не потерявшая своей ценности и в наши дни.

Достаточно сложные отношения были у Пушкина с Семеном Семеновичем Хлюстиным (1810–1844) – племянником графа Ф. И. Толстого («Американца»). С. С. Хлюстин – офицер лейб-гвардии Уланского полка, участвовал в русско-турецкой войне (1828–1829). В 1830 году вышел в отставку и служил чиновником для особых поручений при Министерстве иностранных дел (вместе с братом поэта – Л. С. Пушкиным); он помещик села Троицкого Медынского уезда Калужской области, сосед Гончаровых по имению Полотняный завод. Был дружен с М. Ф. Орловым и переводил на французский язык его книгу «О государственном кредите». По свидетельству А. Н. Гончаровой, Хлюстин владел «прелестной библиотекой». Он был действительным членом Общества испытателей природы и членом-сотрудником Общества любителей словесности при Московском университете.