Антология осетинской прозы - Инал Кануков

Рабочий городок строительства расположился на дне прославленной археологами Кобанской долины. В нем около пяти каменных казарм для технического руководящего состава строительства и для квалифицированных рабочих и около десяти деревянных — под склады материалов, управление и жилища неквалифицированных рабочих.

Двенадцать лет назад в мокрый ноябрьский вечер осетинский Герострат поджег в Кобанском ущелье Саппат-дзуар. Дзуар этот был рослым деревом, а священные ветки его были обвязаны белыми лоскутами; стоял он на дороге в километре от селения Кобань и в трех — от начала подъема на Кахти-Сар.

Трудны корявые зигзаги Кахти-Сара. Одолевая их, надрывно хрипят кони, наливаются кровью бычьи глаза, останавливаются покорные ослики. И Саппат-дзуар почитался, в особенности — даргавцами. Возвращаясь с плоскости домой, даргавские люди останавливались около Саппат-дзуара, оставляя под святой охраной его половину клади и, облегченные, одолевали кахтисарский подъем.

Наутро они возвращались за оставленной частью клади, которая под охраною дзуара была неприкосновенна для чужих.

На двенадцать лет поторопился Герострат. Тогда старики прокляли святотатца, собрали и бережно сложили обуглившиеся: останки Саппат-дзуара, а жертвенные лоскутки стали привязывать к густому ореховому кусту, — дорога на Кахти-Сар оставалась по-старому трудной, по-старому они вынуждены были поручать Саппат-дзуару охрану своего достояния, главным образом хлеба.

Через год-два культурное шоссе побежит по склону Кахти-Сара, посмеиваясь над старой трассой, когда-то указанной жрецу белым и черным всадниками. Бремсберг будет фуникулером, поднимающим по крутому склону освобожденных людей. Надобность в Саппат-дзуаре исчезнет.

Сейчас — буквально рядом с дзуаром — вырыто два шурфа: исследуется грунт для постройки здания Гизельдонской ГЭС.

Вечером в городке я сидел в гостях у десятника Цыпу Байматова. В комнате у него железная кровать, покрытая байковым одеялом, два некрашеных стола, застланных газетами и уставленных книгами и инструментами. Почетное место на полочке около умывальника занимают щетки — зубная и сапожная — и мыло.

Цыпу родом из Даргавса. Башня его фамилии, «известной в Даргавском ущелье по своим постоянным выступлениям за общественные интересы», в числе многих других доживает там свои последние дни, разваливается.

Цыпу в детстве научился искусству лазить по горам, пользоваться непостижимой для степных смертных возможностью взбираться по крутым скалам, недра которых таят круто заваренную руду. Тогда он первый обратил внимание на странную окраску некоторых склонов, и теперь он развертывает громадный лист вощеной бумаги, на котором собственноручно разделана им карта Даргавского ущелья. Там Найфат с Ламардоном и его форты: Даргавс, Каккадур, Джимара, Саниба, Тменикау… Цыпу водит по карте спичкой и говорит, останавливаясь на отмеченных своеобразными знаками пунктах.

Я слушаю мягкий, спотыкающийся на шипящих говор Цыпу… Смотрю за спичкой, которою он водит по карте, и картина конца Найфата ясна для меня.

Восьмой забой штольни — конечный. Над ним плакат: «Горнорабочие выполнили свой долг… Кто следующий?»

Плакат значит, что выполнена основная часть строительства — целиком пройдены 2,3 километра туннеля. Здесь туннель сомкнется с трубопроводом.

Нет и помину о Саппат-дзуаре, ветви которого белели на дне ущелья, у дороги. И новый куст его, и сложенные стариками обугленные плахи развеяны свежим ветром истории. На месте Саппат-дзуара высится сложенное из серого камня здание Гизельгэс.

Через множество неудач, через множество препятствий строительство упорно приближается к концу, не с тем, однако, эффектом, на который рассчитывали вначале. Гизельгэс будет, будут вертеться турбины, будет энергия, необходимая для Кавцинка, для Беслановского крахмально-паточного комбината, и еще будет опыт: Гизельгэс — первая высоконапорная в Союзе. Одни шли на строительство ее с инструкциями торгпрома, другие — не имея опыта. Нынешнее руководство — третье по счету — вошло в строительство, когда оно было на ходу. На его долю выпало выправить вольные и невольные ошибки (если не грехи) предшественников.

На ходу перепроектировалась станция. Значительно ниже, чем предполагали, спущен выход водонапорной штольни, расширен до семи метров (первоначально 2,5 м) диаметр выхода водосливной штольни — на случай катастрофического подъема воды в хранилище.

Водосливная штольня — сквозная рана в хребте Кахти-Сара, поднятого богом, по уверению жрецов, чтобы люди обессиливали и падали — молились бы. На деле хребет Кахти-Сара хрупок и рассыпчат и постоянно грозит завалить вход в штольню.

Кахти-Сар — не массив… Кахти-Сар — порождение грандиозного обвала, обрушившегося в ущелье, разделившего его на два: верх — Даргавское плато, низ — Кобанская котловина.

Ливни и ветры веков забили щели между валунами песком, илом, травами. Так образовалась громада Кахти-Сар, такая громада, что если строить плотину в 47 метров высотой, если задержать в водохранилище на Даргавском плато 15 000 000 кубометров воды, Кахти-Сар, «как кисель», сползет вниз.

Плотина будет не в 47, а в 16 метров; емкость водохранилища уменьшается с 15 миллионов кубометров до десятков тысяч.

Мы лишаемся возможности иметь такой запас воды, при наличии которого в течение круглого года можно бы регулировать равномерный напор воды на все три агрегата силовой станции, — она будет многомощной летом и маломощной зимой.

4000 киловатт!

Вместо проектировавшегося постоянного напряжения в 22 500 киловатт.

Горнорабочие выполнили свой долг. С величайшим упорством, одолевая тысячи препятствий, сгорбившись в тесной и мокрой штольне, вслед за ними выполняют свой долг бетонировщики. Арматурщики ухитрились экономить материал и время — додумались, что можно не отхватывать железо для каждого кольца отдельно (это было кропотливо и накладно), но тянуть железо вдоль окружности штольни спиралью (легко и быстро!).

…Весна. На склонах гор стаял снег, они — как медные: обнажился прятавшийся под зимним снегом осенний багрянец. В какой уже раз я поднимаюсь на Кахти-Сар, такой мучительный и все же любимый! Я знаю, что на кряже меня ждет радость — нежданно вырастает буйный, массив снежного Зариу-хоха, исполосованный синими рубцами обвалов. На дальних склонах мрачные ступенчатые аулы, обожженные близким солнцем, обвеянные ветром снежных вершин.

Когда-то кряж Кахти-Сара был «естественной» северной границей Даргавской Осетии. Внизу, в Кобани, жили ногайцы, и на Кахти-Саре стоял сторожевой осетинский аул.

Была борьба на Кахти-Саре, был еще «Кудз-аппаран» — «Сброс собак» — утес, с которого сбрасывали в пенистый Пурт изменников.

Никто не знает, почему ушли из Кобани ногайцы. Говорят, что ушли, спасаясь от чумы, и осели на первой крупной реке, оказавшейся на пути, — Кубани. С Даргавского плато спустились тогда в Кобань осетины. Кануковы захватили верхнюю башню (стоит она полуразрушенная на скале, нависшей над дорогой), Тулатовы — башню, защищавшую вход в Кобан с севера. Вместе с башнями захватили две эти фамилии мягкую и жирную землю Кобанской долины и предназначили всем другим людям быть подвластными.

Началась новая борьба — между подвластными, с одной стороны, Тулатовыми и Кануковыми — с другой. Подвластных возглавил Кермен, который еще ребенком прославился в Кобани силою. Он пастушествовал и голыми руками задушил волка, подбиравшегося к стаду. Тогда Хамурза Тулатов призвал Кермена, снял с себя пояс и кинжал и надел их на парня — приблизил его к себе. И когда вырос Кермен, Хамурза подарил ему коня, брал его с собою в набеги. Подарок пошел впрок: храбр, хитер и смел был Кермен. Возвращался как-то с плоскости Кермен, увидел — открыта дверь в его мельницу. Заглянул — сидит в мельнице мать и плачет.

— Что случилось, нана?

— Вчера был передел земли, а тебе не дали долю. Теперь ты, конечно, будешь биться с ними, а их много, они одолеют тебя, — погибнешь ты!

Взял мать из мельницы Кермен. Утром вышел на нихас Кермен.

— Какие новости?

— Никаких.

— Как же: говорят, что вы землю переделили?

— Да, переделили.

— А где моя доля?

— Тот, у кого доля есть, свою долю знает.

— Узнаем мы, у кого какая доля.

Ничего больше не говорил Кермен, а на второе утро вооруженный пошел мимо нихаса, перебрался на тот берег реки, крикнул оттуда:

— Прощайте вы, оба Кобана! Теперь увидите вы, у кого какая доля будет!

Хамурза один понял, что будет от ухода Кермена.

— Кто вернет его, за того отдам свою красавицу дочь!

Пошел один кобанец вслед за Керменом, раздумывает:

«Если позади буду идти, скажет, что погоня, перегоню — скажет, что засаду готовлю».