Я Распутинъ. Книга вторая - Алексей Викторович Вязовский

— Это будет наш подарок. И Вуазену и Сегену. Пущай впечатлятся и дадут добро на сотрудничество.

Остальные, малость напрягшиеся при нашем научно-технический разговоре, расслабились — все понятно, божественное откровение, расходимся.

Ну и разошлись. Времени до обеда много было, а Монпарнас близко, вот я и потащил Лену в «Ротонду». Прошлись по улочкам, поглазели на Пантеон да Люксембургский сад, на студиозусов из Латинского квартала… Эх, где мой двадцать первый век? Университет, сокурсники… Даже по жлобу Феде Быстрову порой скучаю.

Обычная парижская кафешка — стеклянные витрины, столики на улице под полосатыми маркизами — нашлась на остром углу Монпарнас и Распай. Узкая оконечность дома была скруглена, отсюда и название. Сели, заказали, огляделись — небогатая публика только-только заполняла заведение, видать богема недавно проснулась. За фигурами тут еще не следят, так что я чинно попивал кофеек, а Лена еще и заедала круассанами, когда за соседний столик приземлился совсем молодой парень с копной волос и в красном шелковом шарфе вместо галстука. Гарсон без вопросов поставил перед ним стакан воды и умчался.

— Нищий совсем? — тихонько спросил я у Лены, она кивнула. — А чего его не турнут тогда?

— Кодекс Наполеона. Никто не имеет права отказать в стакане воды. И никого нельзя арестовать за бродяжничество, если у него есть хотя бы пять франков.

Да… я-то, несмотря на исторический факультет, Бонапарта считал все больше полководцем, а он, оказывается, социальные новации узаконивал.

Волосатый тем временем потягивал воду и обводил помещение оценивающим взглядом. Убедившись, что никого, кроме нас, нельзя заподозрить в наличии лишних денег, он повернулся вполоборота, пристроил на коленях папку и принялся рисовать, поглядывая на Лену. Мы допили и доели и совсем уже собрались уходить, как он протянул нам листок и представился:

— Modigliani, artiste et Juif. Vous souhaitez acheter un portrait de votre dame pour cinq francs?

— Говорит, что он Модильяни, художник и еврей. И предлагает купить мой портрет за пять франков, — перевела Лена.

Я уточнил — его звали Амедео, тут мне карта и поперла. Еще бы, нарваться на будущего классика, ныне полуголодного и рисующего за копейки. Купил, конечно. И договорился купить все остальное, для чего придется опять карабкаться на Монмартр — сегодня нам необычайно повезло, что Амедео загулял тут, на Монпарнасе. А пока пора была идти на встречу с Бурцевым.

— А что же это вы, господин Распутин, без своих знаменитых очков? И сюртука с крестом?

Публицист оказался въедливым, ехидным мужичной в очень приличном, недешевом костюме. Но вот репутация его докатилась даже до студента-историка ЛГУ, то есть до меня: был он знаменитым разоблачителем провокаторов и полицейских агентов. Эдакая революционная контрразведка в одном лице, потому-то я и решил подбросить ему наводку. Чем быстрее придавят террористов — тем лучше, и пусть их давит не только полиция, но и сами революционеры.

— Зря ерничаете, Владимир Львович. Божьи откровения не от наряда зависят, а вот будь я в нем, завтра же по всему Парижу раззвонят, что сицилист встречается с царевым фаворитом.

— И какими же откровениями вы нас сегодня побалуете? — Бурцев сделал неопределенный жест вилкой с наколотым на него кусочком мяса.

От обеда он не отказался и наворачивал с аппетитом, приятно было на человека смотреть — кто хорошо ест, тот хорошо работает.

— Азеф.

Вилку он отложил и куда внимательней поглядел на меня:

— Что Азеф?

— Провокатор. Много худого совершил и еще больше совершит, коли не остановить. Люди к убийству привыкают, злобу множат.

— Какие доказательства? — наклонился вперед Бурцев, не сводя с меня взгляда.

— Герарди сказывал, начальник дворцовой полиции, — Борис Андреевич мне не кум, не сват и не брат, жалеть не буду, — будто набольшим в боевой организации агент стародавний. Також еще один человек подтвердил, но имя назову, коли вы обещаете про него ни-ни.

— Слово революционера.

— Зубатов, Сергей Васильевич. Виделся с ним во Владимире.

Бурцев обхватил бородку ладонью и несколько секунд думал, а потом осторожно сказал:

— Это все разговоры. Нужно как минимум письменное свидетельство.

— Тут не помогу, мне своих людей подставлять не след. А ты ищи, ищи. Есть же люди, кто в полиции да охранке служит, но совесть не продал?

Бурцев метнул на меня беглый взгляд и откинулся на спинку, скрестив руки на груди. Если я правильно понимаю — «закрылся», хочет что-то спрятать от меня… значит… значит, первичная информация у него есть.

— Лопухину пиши, — я засек второй быстрый взгляд и продолжал давить. — Преемнику его пиши. Вообще всем, до кого дотянешься, пиши, глядишь, кто и ответит.

— Это как в куче навоза жемчужину искать, — саркастически заметил Бурцев, — на одной бумаге разоришься. И с чего, кстати, такие откровения?

— Это как у нас в Сибири золотишко моют — я проигнорировал последний вопрос — Песок, песок, порода пустая, а потом раз и самородок. Даже если на сто писем ответит всего один порядочный человек, будет толк, не Азефа, так других провокаторов за ушко да на солнышко выведешь. А чтоб на бумаге не разорился — вот.

И отсчитал Бурцеву тысячу франков.

Глава 10

Пару дней заняло испытание закиси азота и вот я удостоен чести лицезреть счастливых Габриэля Вуазена и его брата. Мне долго трясли руку, думал повесят медаль на сюртук. Мощность мотора резко скакнула, но французский пепелац все одно не производил впечатления надежной истории. Ну никак у меня не получалось назвать горку тряпочек, палочек и веревочек самолетом. Летать он летал, но как те крокодилы — нызенько-нызенько. И недалеко. И так себе управлялся — хотя бы потому, что имел винт толкающий и рули высоты спереди. Вывернутая наизнанку классическая схема. О чем я не преминул сообщить Габриэлю и Шарлю. Сначала надо мной вежливо посмеялись, дескать, что этот бородатый muzhik понимает в высоком искусстве воздухоплавания, но кивок в сторону мотора и рекомендательное письмо от Кованько малость переломило ситуацию.

— Вы же воздухоплаватели, воздушный океан, так? А припомните, что легче делать — тянуть баржу или толкать ее? Вот то-то, вижу, что вы задом наперед летаете, а надо бы чтоб мотор был впереди и баржу воздушную тянул.

Так что когда я недрогнувшей рукой пробашлял строительство аэроплана привычной мне схемы, да еще с элеронами, о которых тут не задумывались, ко мне относиться стали иначе. И даже начали учить управлять этой… конструкцией. Не бесплатно, разумеется.

Страх и ужас. Это как… ну даже не знаю… во, прыгать с сарая с зонтиком вместо парашюта. Или