Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет! – вскрикнула Катрин, испуганная этим гневом, нараставшим по мере того, как Арно возвышал голос. Она чувствовала, что бешенство его, подобно лаве, все сметет на своем пути, и, бросившись к нему, вырвала ребенка, стараясь заслонить его от отца.
– Нет, – повторила она тише, – я не хочу, чтобы проклятие пало на моего сына! Ты не должен, Арно, не должен говорить такие вещи!
В первый раз он повернул к ней почерневшее от горя и ярости лицо.
– Под этими развалинами лежит моя мать… я объявлен вне закона… – Он выхватил у нее из рук пергаментный лист, который она машинально сжимала, и взмахнул им перед ее глазами. – Ты умеешь читать? Предатель и изменник! Это я! Такой же предатель и изменник, как Жанна колдунья и еретичка! Позор, проклятие и эшафот! Вот чем вознаграждает король Карл своих верных слуг!
– Нет, не король, – ответила Катрин устало, – ты сам знаешь это…
– Он король! Если не может править, место ему в монастыре! Пусть примет тонзуру, а для королевства будет лучше, если на трон взойдет герцог Бургундский!
Катрин в отчаянии глядела на мужа. Видно, Арно в самом деле дошел до предела. Только в кошмарном сне можно было представить, что он согласится признать своим сюзереном человека, которого так сильно ненавидел и с кем вел беспощадную борьбу. Неужели он согласится встать под вражеские знамена, перейдет на сторону герцога Филиппа, из чьих рук она, Катрин, вырвалась с невероятным трудом, чтобы соединить свою жизнь с Арно? Крупные слезы текли по ее щекам, капая на личико маленького Мишеля. С долины, похожей на черную дыру в темноте ночи, поднялся ветер, и, казалось, сами скалы завывают от горя. Шквальным порывом ветра с дождем едва не загасило факел, который держал в руках Фортюна. Катрин вздрогнула, прижалась мокрой щекой к лобику сына и запахнула плащ, едва не спавший с плеча. Все замерли, глядя на Арно, застывшего в неподвижности перед развалинами замка. Он стоял прямой как стрела, не сводя глаз с черных камней, еще более зловещих в тусклом свете факела… Молодая женщина чувствовала, что силы ее на исходе. Арно опять ускользал от нее, он скрылся за стенами ненависти и не желал допустить ее к себе. Как достучаться до него, как успокоить? Как удержать от бессмысленного бунта?
Она знала, что лучшим оружием женщины служит слабость, и ей оставалось только это средство. Подойди к мужу, она прильнула к нему и прошептала:
– Арно, может быть, ты найдешь место для ночлега? Поднялся ветер, я продрогла. И я очень боюсь за Мишеля!
Он поднял на нее глаза, и она увидела, что в них нет гнева, а только одна глубокая грусть. Обхватив за плечи, он крепко прижал ее к себе.
– Бедная моя! Ты устала и замерзла. Малышу тоже пора отдохнуть. Пойдем! Здесь нам больше делать нечего.
Катрин воспряла духом, почувствовав прикосновение сильной руки. Лицо ее осветилось, и она с благодарностью взглянула на мужа.
– Руины восстают из праха, Арно, а время лечит скорбь!
– Но мертвых оно оживить не в силах! И моя несчастная мать… – Голос его дрогнул, и пальцы впились в плечо Катрин. Однако он быстро взял себя в руки и добавил угрюмо: – Она, конечно, до последнего защищала наш дом! Завтра я приведу сюда крестьян, и мы отыщем ее тело, чтобы предать земле, как подобает графине де Монсальви. А сейчас мы пойдем в монастырь. Было время, мы с аббатом не слишком ладили друг с другом, но в пристанище он нам не откажет.
Сев на лошадей, они уныло двинулись в обратный путь по той самой лесной тропе, где так весело мчались всего лишь час назад. Разрушенный замок остался позади, в своем трагическом одиночестве, слушая свист ветра, примчавшегося на плато словно бы для того, чтобы оплакать эти бедные руины.
Впереди на тропинке показалось желтовато-красное пятно. Внезапно оно выросло в размерах, и Катрин поняла, что кто-то идет к ним навстречу с масляной лампой в руках. Вскоре лампа и факел Фортюна поравнялись, остановились. Выглядывая из-за спины Арно, молодая женщина увидела крестьянина – такого загорелого и смуглого, такого сильного и кряжистого, что надетые на нем шерстяная рубаха и штаны напоминали кору старого узловатого дерева. Из-под коричневого вязаного колпака, натянутого на уши, торчали жесткие седые волосы, под лохматыми густыми бровями прятались глубоко посаженные темные глаза, в которых сейчас светилась неподдельная радость. У него было грубое суровое лицо: сильный подбородок, крепко сжатые губы, не привыкшие улыбаться, изогнутый хищный нос. Однако морщинки у глаз и у рта придавали ему выражение хитрости и лукавства.
Не обратив никакого внимания на Фортюна, крестьянин пошел прямо к Арно и остановился, задрав голову, перед мордой лошади. Подняв лампу, чтобы можно было разглядеть его лицо, он поспешно стянул свой колпак.
– Наш господин! – сказал он, преданно глядя на Арно. – Я сразу понял, что это вы, когда увидел всадников, которые неслись так, будто их подгонял сам дьявол! Великое счастье послал нам Господь!
Он широко улыбался наполовину беззубым ртом, и все его старое лицо сияло такой радостью, что перед ней, казалось, отступала сама темнота ночи. В глазах у него стояли слезы. Опустившись на колени в грязь, он не сводил с Арно глаз, как будто видел перед собой посланника Небес. А Монсальви, соскочив с коня, уже обнимал крестьянина, целуя его в обе щеки.
– Сатурнен! Мой старый добрый Сатурнен! Черт возьми, как я рад тебя видеть! Наконец-то я узнаю…
Старик, в свою очередь обнимая Арно, плакал и смеялся одновременно.
– Теперь, когда вы воротились, мессир Арно, все пойдет на лад! Вы покончите с этими шелудивыми псами, которые терзают наш несчастный край… Налетели как вороны!
Продолжая говорить, Сатурнен уставился на Катрин, сидевшую на белоснежной Морган, и на Сару с ребенком на руках.
– О! – сказал он с простодушным изумлением. – Какая красивая дама! В жизни не доводилось таких видывать, сеньор! Она точно…
– Это моя жена, Сатурнен, – ответил Арно с гордостью, вызвавшей у Катрин невольную улыбку. – А это мой сын! Ты можешь поцеловать ей руку… Дорогая, это Сатурнен, бальи в нашей деревне и вернейший из наших слуг. Не смотри, что он
