Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - Гай Кей

Никто, подумал он, не путешествует так, как эрлинги. Нет другого народа, который забирался бы так далеко или был бы столь же отважным. Мир это знает. Берн глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Наступал рассвет. Бранд Леофсон отбирал людей для своего отряда.

Берн отправился на восток вместе с другими избранными.

Они три дня питались орехами и ягодами, как крестьяне в засушливое лето или во время слишком затянувшейся зимы, когда кладовые пусты. Кафал приводил их к воде, так что ее хватало для людей и для коней.

В лесу было темно даже днем. Иногда сквозь ветки проглядывал кусочек неба, из него лился свет, напоминание о мире за пределами леса. Иногда по ночам мельком виднелись звезды. Однажды в глаза людей заглянула голубая луна, и путники остановились на поляне, не говоря ни слова, зачарованно глядя вверх. Потом двинулись дальше. Они следовали за псом на северо-запад к Арберту — по крайней мере, так они полагали. Каждый из них мог лишь догадываться, где они находятся, как далеко ушли и сколько им еще идти. Пять дней мог отнять переход через лес, так сказал Алун, но это тоже была догадка.

Никто никогда этого не делал.

Они напрягали все свои силы и силы животных: их подгоняло сознание срочности и не менее сильное чувство, что лучше продолжать двигаться, чем слишком долго оставаться на одном месте. Они больше ни разу не слышали и не чувствовали присутствия бога-зверя, который приходил в первую ночь, или зеленых созданий из полумира, которые пришли потом.

Но тем не менее знали, что они здесь. И когда спали или пытались поспать (один всегда бодрствовал на страже), воспоминание об этом невидимом создании возвращалось, чудовищное и непреодолимое. Они были здесь непрошеными гостями, они живы только потому, что их терпят. Это пугало и лишало сил. Приходилось напрягаться, чтобы не вздрагивать постыдно при любом звуке леса, а все леса полны звуков.

Они знали, что пробыли здесь уже три ночи, но во всем остальном это превратилось для них во время вне времени. Однажды Ательберта посетило видение, когда он почти уснул в седле, что они трое выходят из леса в совершенно изменившийся мир. Он не знал, потому что они об этом не говорили, что Алуна мучил тот же страх, когда он встречался с феей у Эсферта, до того как отряд короля двинулся на юг.

Первые два дня они разговаривали, в основном чтобы слышать голоса, человеческие голоса. Ательберт развлекал остальных или пытался развлекать, распевая кабацкие песни, сплошь непристойные. Торкел после долгих уговоров рассказал одну из стихотворных саг эрлингов, но молодые люди почувствовали, что он делает это только ради них. К четвертому дню они ехали молча, следуя во мраке за псом.

Ближе к закату они выехали к очередной речке.

Кафал делал это по собственной воле. Каждый из них понимал, что они бы уже давно заблудились без пса Алуна. Об этом они тоже не говорили. Они спешились, утомленные до крайности, чтобы дать коням напиться. И чуть не погибли.

Змея была не зеленая. Именно Алун подошел к ней слишком близко. Ательберт, который это заметил, выхватил свой кинжал за клинок, чтобы метнуть его. Торкел Эйнарсон резко приказал:

— Стой! Алун, не двигайся!

Черные змеи ядовиты, их укус может оказаться смертельным.

— Я могу ее убить! — прохрипел Ательберт сквозь стиснутые зубы. Алун замер на месте по дороге к воде. Одна его нога осталась поднятой, так что он застыл, словно бегун на древнем барельефе в одной из вилл, которые остались после того, как родианские легионы ушли на юг. Змея не развернула кольца, ее голова шевелилась. Довольно легкая мишень для того, кто умеет метать кинжал.

— Я дал клятву, — настойчиво произнес Торкел. — Наши жизни зависят от…

В то же мгновение Алун аб Оуин очень ясно прошептал: «Защити мою душу, святой Джад» — и прыгнул в воздух. Он с плеском рухнул в воду. Речка была мелкой, он сильно ударился коленями и ладонями о камни и выругался. Змея, возмущенная, исчезла, ускользнув в подлесок.

Медвежонок, которого никто из них раньше не заметил, быстро поднял голову на противоположной стороне реки, где пил воду, попятился на несколько шагов назад и тихо зарычал на человека в речке.

— О нет! — сказал Ательберт.

Он резко обернулся, когда Кафал яростно залаял тонким голосом и проскочил мимо него. Мать-медведица уже вышла на поляну, она рычала, ее голова тяжело качалась из стороны в сторону. Она встала на задние лапы, громадная на черном фоне деревьев, из ее открытой пасти капала слюна. Они находились между ней и медвежонком. Конечно, именно так.

Кони обезумели — их оставили непривязанными. Конь Алуна бросился в реку. Торкел схватил поводья двух других и повис на них. Алун встал на ноги, с плеском бросился через речку и поймал своего дрожащего коня на дальнем берегу: ему там преградили дорогу деревья, и было некуда бежать. Он испуганно пытался встать на дыбы, почти оторвав хозяина от земли. Медвежонок, не менее испуганный теперь, попятился еще дальше, но он был слишком близко от Алуна. Ательберт подбежал к Торкелу и коням, нащупал лук у седла.

— Садись на коня! — закричал Торкел, сам с трудом взбираясь на своего. Ательберт взглянул на него. — Давай! — крикнул эрлинг. — Мы погибли, если совершим здесь убийство. Ты это знаешь!

Ательберт яростно выругался, но вставил ногу в раскачивающееся стремя. Конь шарахнулся в сторону; Ательберт чуть не упал, но удержался. На противоположном берегу Алун аб Оуин, тоже хороший наездник, вскочил на своего коня. Конь вертелся и пятился, его глаза были белыми и невидящими. Медведица шла вперед, все еще рыча. Она была огромной.

Им нужно было миновать ее, чтобы выбраться оттуда.

— Я раню ее стрелой! — крикнул Ательберт.

— Ты сошел с ума? Ты ее разозлишь!

— А сейчас она не злится? — крикнул в ответ принц. — Кровь Джада, — быстро добавил он и, проявив огромное, но такое необходимое сейчас мастерство, справился со своим вставшим на дыбы конем и, сильно перевесившись на одну сторону, погнал его мимо медведицы, которая уже почти нависла над ним.

Торкел Эйнарсон был эрлингом. Его народ жил среди кораблей, белой пены, волн на залитом луной море, прибоя на каменистом берегу. Не среди лошадей. Он все еще пытался остановить своего перепуганного, кружащегося на месте коня.

— Скачи! — крикнул Алун с дальнего берега, но это никак не помогло.

Не осталось никакого времени и пространства на поляне, чтобы скакать. Или не осталось бы, если бы худой, быстрый, как молния, серый пес не подлетел и не впился зубами в заднюю лапу медведицы. Зверь взревел от боли и ярости, с ужасающей быстротой повернулся и бросился на пса. Торкел в ту же секунду ударил пятками коня, дернул повод и бросился вслед за Ательбертом прочь с поляны. Алун, воспользовавшись этой секундной отсрочкой, присоединился к ним, с плеском переправившись через речку.