Кровавые Ангелы: Омнибус - Джеймс Сваллоу

Я надеялся, что у Данте есть ответ.

— Должен быть знать или видеть — разницы мало, — сказал Данте почти равнодушным голосом, но я знал, что он пытался смягчить удар по моему самолюбию. Я одновременно ненавидел его и восхищался им за это.

— А что если в сердце моего Ордена кроется вероломство, Данте? Можно ли его очистить?

— Огнем… — ответил он ровным голосом, оставаясь нарочито нейтральным. — Мир, в котором мы живем, может развратить даже самые стойкие сердца, Ту’шан, и не просто погубить. Чтобы мы не забывали о том, что по-прежнему являемся людьми, пусть и возвышенными. Возможно, из всех Астартес, ты и твои родичи наиболее человечные. Даже ангелы могут сбиться с пути, брат. Нас нужно оценивать не потому, как мы дошли до этого, но как исправляемся.

— Я как всегда смиряюсь пред твоей мудростью.

— Не стоит. Я всего лишь говорю то, что уже знаешь. В тебе и твоих Саламандрах я вижу то же благородство, которое ты чувствуешь во мне, Ту’шан. Я восхищаюсь твоей человечностью. Это твоя величайшая сила, но и величайшая слабость. Ты такой же противоречивый, как и я.

— Я вижу только безупречную честь, брат.

Допив хараш, он наклонился вперед, и без скрывающего покрова полумрака я увидел безупречность и богоподобность его лица. Существо из подлинного света.

— Тогда приглядись получше…

Темно-красные пятна слегка портили склеру, но в остальном глаза Данте сияли неоспоримой мощью и глубокой мудростью.

Я сказал ему об этом. В ответ он грустно улыбнулся.

— Уверяю тебя, Ту’шан, это маска.

В тот момент я не понял, что он имел ввиду.

В комнату вошел Исрафел и поклонился, предотвратив дальнейшие расспросы. Пришло время ритуала.

Галерея, что вела из спартанских покоев Данте в приемный зал, была великолепной и в то же время отмеченной годами.

В центре сводчатого зала лежала плита из черного ваальского камня.

Гладкая, как обсидиан, и твердая, как дацит, она была девятиугольной формы, символизируя старый номер Легиона Кровавых Ангелов.

На плите стоял Ксаккус. Вместо доспеха Саламандр был облачен в ноктюрнийское церемониальное одеяние. Обнаженные руки и ноги демонстрировали шрамы от клеймения, грудь же закрывал металлический нагрудник. С плеч свисала длинная драконья шкура. Вторая шкура из кожи прикрывала чресла.

Склонив голову и опустившись на одно колено, подобно просителю пред наблюдающими лордами и братьями, Ксаккус ожидал представления.

Я знал, что он не опозорит меня.

Стоявший на краю плиты Вестник Исрафел заговорил чистым громким голосом, который разносился по всему залу.

— И вот мы снова здесь, два равных в верности и чести Ордена.

Хотя среди множества Ангелов было только четверо воинов моей почетной стражи, я видел в их глазах гордость, вызванную словами Вестника. Я знаю, ведь чувствовал то же самое. По крайней мере, на миг братство изгнало призрак сомнений и бремя магистра Ордена.

— Так было в первый день и так будет до самого Конца Времен. Наш договор о братстве скреплен обменом боевыми отличиями. Кровь встречает пламя, и они обретают силу друг в друге.

Исрафел снова поклонился.

— Аве Император.

Повторив его последние слова и услышав, как то же сделали Данте и наши воины, я перевел внимание на Ксаккуса.

Он медленно поднял голову, и его пламенный взгляд встретился с моим. Из-за его спины появились два молота. Саламандр ловким движением воспламенил их бойки. Пламя отбросило мерцающие тени на ваальский камень и отразилось в глазах Ксаккуса. Я увидел в них целеустремленность и силу. С могучим криком он вскочил, и сага Хугар’ата началась.

Хугар’ат был могучим, мстительным зверем, и чтобы усмирить и убить его понадобилось несколько моих Огнерожденных. Мастера городов-убежищ сделали из кожи чудовища знамя, которое я даровал Данте. Ксаккус представит его в ходе древнего ритуала.

Моргаш был одновременно церемониальным боевым кличем и агрессивным танцем, который заключался в ударах молотами о металлический нагрудник и топоте. Это был воинственное, визуальное повествование о том, как добываются трофеи.

Кровавые Ангелы продолжали смотреть, но их лица оставались непроницаемыми.

Когда удары молота резко зазвенели по залу, Данте повернулся и спросил:

— Боевой клич… пережиток древнего Ноктюрна?

Я кивнул. Ксаккус выбросил перед собой один из молотов, а второй поднес ко рту, затем запрокинул голову и выплюнул струю пламени.

Я заметил, что некоторые из Ангелов едва заметно вздрогнули от этой зажигательной демонстрации, и скрыл свою гордую улыбку.

— Ксаккус говорит на старом языке, — пояснил я Данте. — Языке символов древнего Ноктюрна. Тысячелетия назад шаманы земли обучили ему первых племенных королей. Немногие из ныне живущих могут столь бегло говорить на нем.

Пламя угасло, и Ксаккус ударил молотами по опаленному нагруднику. Еще до того, как стих звон удара металл о металл, Саламандр опустил молоты и, поклонившись владыкам, поднял мантию Хугар’ата. Он высоко воздел ее, словно копье, и в последний раз проревел, подражая предсмертному воплю зверя.

И все закончилось.

На минуту воцарилась тишина, а затем вернулся Исрафел.

Он принял предложенное Ксаккусом знамя Хугар’ата. Саламандр поклонился и сошел с ваальского камня, затем началась часть ритуала Кровавых Ангелов.

Их ряды, выстроившиеся вдоль стены, разошлись и пропустили Абатора.

Простое красное одеяние не могло скрыть той загадочности, которой Абатор обладал, будучи библиарием. На нем были одежды трибуна, а не псайкера, а в сильной, бледной руке он сжимал длинный свиток из мятого тонкого пергамента.

В другой была шкатулка, достаточно длинная, чтобы вместить гладий.

— И вот пришли Ангелы на Гекатомбу и осевшую цитадель Рэгуса Малифакта.

В голосе Абатора, рассказывающего о смерти темного чемпиона, звенела дрожь, напоминая о его талантах.

Долгое и многословное повествование библиария было полной противоположностью грубоватому выступлению нашего сородича.

Абатор рассказал, как Кровавые Ангелы впервые прибыли в Гекатомбу и каким почти абсолютным было господство Рэгуса Малифакта. Его казнил сам Данте, сначала сломав меч чемпиона, а затем зарубив его самого.

Кровь врага пролилась в этом самом зале, а обитающий в его теле демон был изгнан обратно в Око.

— Его кости обратились в прах, а сущность навеки сгинула, — продолжил монолог Абатор, оторвав взгляд от развернутого пергамента и посмотрев на присутствующих.

— Здесь, — продемонстрировал он шкатулку, — покоится сломанный меч Рэгуса Малифакта, ставший безвредным металлом и символом триумфа лорда Данте над…

Он прервался так неожиданно, что я сначала не смог понять, в чем дело.

— Абатор…? — начал Данте.

Среди зрителей послышался редкий озадаченный шепот.

Абатор уставился себе под ноги, на только что появившуюся чудесным образом трещину в ваальской плите.

Я, как и Данте и несколько других космодесантников тоже это увидел, но мое внимание было приковано к шкатулке.

Она также раскололась, и через трещины в камне сочился странный несвет, похожий на естественную темноту, только более глубокую. В помещении раздались звуки, напоминающие царапание ногтями по камню. Я расслышал голоса, хотя они говорили на языке, чуждом материальному миру.

Мое внимание приковали тени вверху, которые избегали несвета и сливались в формы с изогнутыми спинами и длинными кривыми рогами.

Кровавые Ангелы потянулись за клинками. Когда некоторые из боевых братьев наполовину обнажили мечи, один из них неожиданно свалился в сильном апоплексическом припадке.

Абатор выронил пергамент и шкатулку и предостерегающе поднял руку, когда Данте собрался подойти к нему.

— Не приближайтесь, милорд, — напряженным от усилия голосом. — Что-то непра…

Его голова откинулась назад, тело забилось в конвульсиях, а из горла фонтаном хлынула кровь. Абатор упал на колени. Пламя охватило его глаза, а вскоре и все тело.

— Абатор! — закричал Исрафел.

Я почувствовал руку Зад’ира на своем плече. Вместе с ним подошли Иканий и Вулканис, чтобы защитить меня.

Ксаккус наблюдал за смертью Абатора с другой стороны плиты.

Извергаемая библиарием кровь источала дымящиеся завитки пара. Сливаясь, они затвердевали, и постепенно начали проявляться формы.

Зал наполнился нестройным эхом извлекаемых из ножен клинков.

Я услышал щелчки болтерных затворов.

Данте надел посмертную маску, а я — личину оскалившегося дракона. Увидев врагов, я закричал:

— Демоны!

Слово все еще звенело в ушах, а мой молот уже был руках, и я атаковал врагов.

Твари в кровавом дыму были обитателями варпа. Гибкие, с багровой и твердой, как адамантий, кожей, они были воинами, с которыми мой народ сражался на протяжении многих веков.