Николай Кровавый. Трилогия (СИ) - Аббакумов Игорь Николаевич

Когда решался вопрос о численности этого батальона, то я взял за основу структуру советского танкового батальона 80‑х годов. Но тут было два варианта: 40 танков в батальоне или 31. Хорошенько подумав, я остановился на втором варианте. Как ни крути, но командиры у меня неопытные, а связь не совершенная. Чем меньше на первых порах в подчинении взводного танков, тем лучше этот взвод будет управляться в бою. Ну а по мере совершенствования техники и обретения опыта командирами, штаты можно пересмотреть в сторону увеличения.

Вторым добавочком был 18‑орудийный артиллерийский дивизион. Тут тоже пришлось выбирать: либо буксируемая 122 мм гаубица, либо САУ с 107 мм гаубицей на той же платформе что и танк… И опять я склонился ко второму варианту. 107 мм гаубица вполне нормально монтировалась в рубку. Правда, пришлось уменьшить угол возвышения. Но в принципе, осуществлять артиллерийскую поддержку она должна была неплохо. Ну и третьим добавочком была батарея из четырех самоходных противодирежабельных пушек калибром 37 мм. На том же самом шасси.

Естественно, не забыл я про то, что таким соединениям полагается многое чего. Так что ремонтно эвакуационная служба имелась, как и прочие подразделения обеспечения и тыла. Но вообще, оптимальную структуру предстояло еще найти. А учитывая, что большинство бойцов и командиров этой бригады слабо разбирались в технике то процесс приобретения должной боеспособности быстрым и легким быть не мог. И тем не менее, людей нужно было учить. Ради этого я и нагнал и заводских специалистов, и испытателей техники. Ну и конечно, в месте со мной явились слушатели Академии Генерального штаба, которым тоже предстояло со временем служить в новых для России войсках.

Постоянным пунктом дислокации Донской маневренной бригады были окрестности Минска. И никого это не удивляло. Все «знали» что казаки здесь для подавления возможного бунта. А бунт явно назревал, Причем, не только в Белоруссии. В Малороссии тоже становилось неспокойно. Как и в Балтийских губерниях. Причина народного недовольства мне была известна: местные властям очень не нравился мой указ о народном самоуправлении в сельской местности. И то, что помимо в уездах власть была тоже на принципах самоуправления, а губернские власти были под жестким общественным контролем, положения нисколько не меняло. «Чистая публика» заседавшая в уездных, городских и губернских органах власти, была сильно недовольна тем, что «быдло распоясалось». Мечтая о демократии, эта публика совсем не представляла себе всех последствий народовластия. Вот взяли и выпороли по приговору суда обычного мужика. А мужики в ответ отловили обидчика и судили его своим судом. Как правило, потерявшего берега барина ждала такая же порка на конюшне, к которой он еще недавно приговаривал провинившегося селянина. Но могли ведь и более сурово поступить. Наши демократам отечественного разлива такое положение дел не нравилось. А потому, они начали борьбу с «самовольством черни». В ответ, мужики начали писать жалобы о том, что начальство хочет лишить их тех «старых вольностей» которые дарованы народу батюшкой‑царем.

Надо же! Этим самым вольностям чуть больше десятка лет, а их в народе уже числят старыми! И кстати, отменять их я вовсе не собираюсь. Потому что благодаря им, того же конокрадства заметно поубавилось. Тут особенно досталось цыганам. По ним первым прошелся каток народной ярости. Да так прошелся, что большинство таборов сбежало в Польшу или Австро‑Венгрию. Там конечно законы суровы, но шансов выжить на порядок больше.

Кстати, практика народного суда уменьшило и число конфликтов с евреями. Но тут все просто. Во‑первых, евреи тоже имели право судить своих обидчиков народным судом, а во‑вторых, очень много евреев переселилось на Ближний Восток и в Аргентину. Кроме того, половина евреев, живших в Российской Империи, отошли от нас вместе с теми землями, из которых было образовано Польское королевство. Как говорится: меньше народу, больше кислороду. В общем, в качестве фактора раздражения они были вовсе не на первом месте. И тем не менее, бунт в этих местах возникнуть мог. Но тут возникал вопрос: кто его будет давить? Все были уверены, что этим займутся казаки. А кому еще? Тем более, что губернаторов я лишил права использовать армейские части для подавления возмущений. В общем, пускать в ход полицию можно было сколько угодно, но армейские части, только по моему личному распоряжению. Теоретически, помощь полиции могли оказать иррегулярные формирования, которыми формально являлись казачьи части. А на практике, этого не получится сделать. Почему? Да потому что использовать казаков в роли карателей я перестал. Причем сознательно. Я ведь помнил о том, чем была для казаков наша Гражданская война. В «лихие девяностые» их потомки много исполнили жалобных арий о том, как им большевики устроили геноцид. Так ведь не на пустом месте это возникло! Казаков ведь не по холодному расчету вырезали. Не за то, что они якобы верно служили самодержавию. Чего в помине не было. Их ненавидели. И было за что. Но их жалельщики предпочитают не вспоминать о том, что послужило причиной этой ненависти. А вот прекрасно про это знаю. А потому, чтобы и в этом времени их не резали, перестал их озадачивать полицейской службой, в надежде, что старое забудется, а нового не будет. Пусть лучше с внешним врагом воюют.

А с внутренними врагами пока что полиция справляется. Ловит их на «горячем» и в кутузку. А там, у смутьяна имеется возможность изменить свою жизнь к лучшему. Кто то едет осваивать Заполярье. Но это не для всех. Только ценные кадры, на исправление которых можно надеяться. Те же, кто под видом революционной борьбы просто воровал – этих ребят этапом на Гавайи. На Гавайях конечно теплей, чем в Заполярье, но многие бы предпочли Север топтать. Почему? Да потому, что на Севере хоть и трудно приходится, но там тебя ценят. И коль работаешь как человек, то и жить будешь по‑людски. Народец наш давно уже понял, что во владениях Макарова каторги нет. И жалование людям за работу платится, и выслуга идет, и социалка приличная. Единственное ограничение – обязательный срок работы. Да многие и сверх срока остаются там. А на Гавайских островах мрак и ужас. Там на твою прежнюю жизнь всем плевать. И хорошие места давно уже заняты. А потому выбор у сосланных невелик: работа на плантациях сахарного тростника, на разделке рыбы или становиться попрошайкой. Так что это райское место наши казнокрады давно уже не считают райским.

Отдельной категорией идут всякого рода извращенцы. Те кто попался на содомии, растлении малолеток или изнасиловании. Этим ребятам ничего кроме Бельгийского Конго не светит. Специальный пароход их отвозит в тамошние владения Леопольда и Серафимы. Вот там их уже ожидает самая настоящая каторга. С неграми‑надсмотрщиками.

Ну а настоящие борцы с самодержавием, которые не запятнали себя чем – либо позорным, но при этом и ценной специальностью не владеющие, до недавнего времени отправлялись воевать в Америку. Правда, сейчас их везти туда стало трудно, поэтому решено Америку заменить Южной Африкой. Пусть воюют за свободу буров! А заодно цивилизуют тамошние края.

Так или иначе, я у революционеров отнимаю самый буйный контингент. Правда, революционеры пошли какие то не такие, какие были в моем времени. Почему? Да потому, что борцы за счастье народное сейчас активно сотрудничают с властями. Любить самодержавие они не научились, но и государство не расшатывают. А вот настоящих врагов моего правления, скорее всего стоит считать реакционерами. Почему? Да потому, что они считают, что Георгиевская клика, подмявшая под себя слабого государя, слишком заигрывает с вольнодумцами и потакает презренной черни. Именно эти недовольные, мечтают о массовой порке на конюшне обнаглевших хамов и приходе к власти людей европейского склада. Кстати, Феликс Эдмундович уже выявил среди них людей, начавших сотрудничать с иностранными спецслужбами.

Но бог с ними со смутьянами. Мне сейчас императорский смотр проводить предстоит. И лишний раз убедиться в том, что «славные» традиции этих мероприятий возникли задолго до моего рождения. Так оно и есть. На командира бригады, полковника Дузя свалилось все вышестоящее начальство, которое только может быть. Тут и Ридигер с сопровождающими его лицами, и окружное начальство, и брат Георгий с чинами из Генерального штаба… Когда собирается столько важных персон, то ничего хорошего проверяемого не ждет. Я это понимаю и потому, после положенных по уставу церемоний, стараюсь несколько разрядить обстановку.