Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо

защищал Рейнье. Генерал Рейнье, чей армейский корпус почти целиком состоял из немецких воинских контингентов, был свидетелем того, как дезертировала саксонская кавалерия, поэтому он с подозрением относился и к саксонской пехоте, которую он поместил около французской пехотной дивизии генерала Дюрютта. Французы должны были надзирать за саксонской пехотой. Однако маршал Ней был слишком доверчив и приказал генералу Рейнье развернуть саксонские батальоны и отправить их на поддержку французского полка, защищавшего деревню Паунсдорф. Но едва саксонцы оказались на некотором расстоянии от французских линий, как, заметив на равнине вокруг Паунсдорфа прусские знамёна, они бросились в этом направлении во главе со своим командиром, недостойным генералом Русселем. Несколько французских офицеров, которые не смогли понять подобное предательство, думали, что саксонцы собирались атаковать пруссаков. Поэтому генерал Грессо, начальник штаба Рейнье, бросился к ним, дабы умерить то, что считал избытком пыла саксонцев, но он обнаружил перед собой только врагов! Подобное предательство со стороны наших союзников привело к образованию ужасной пустоты в самом центре французской армии. И, кроме того, это предательство сильно подняло дух союзников. В довершение всего вюртембергская кавалерия сразу же последовала примеру саксонцев.

Бернадотт не только принял в свои ряды вероломных саксонцев, но и потребовал помощи их артиллерии, для того чтобы усилить действие собственной. Он даже уговорил английского представителя при главной квартире союзников одолжить ему ракетную батарею, которую тот привёз с собой. Бывший маршал Франции приказал направить эту батарею против французов.

Едва саксонский корпус оказался во вражеских рядах, как он подтвердил своё предательство, начав против нас общую канонаду всей своей артиллерией. Командующий этой артиллерией, оказавшись среди русских, воскликнул, что после того, как он истратил половину своих боеприпасов для французов, теперь остаток этих боеприпасов он израсходует против них! И действительно, он засыпал нас градом ядер, из которых значительную часть получил мой полк. Я потерял при этом около 30 моих людей, среди них был капитан Бертен, один из самых замечательных офицеров: ему снесло голову ядром.

И это был Бернадотт — француз, человек, которому его французская кровь принесла корону! Это он наносил нам таким образом последний удар!

Среди всего этого поголовного предательства король Вюртемберга оказался благородным исключением, потому что, как я уже говорил, он предупредил Наполеона, что обстоятельства вскоре заставят его покинуть лагерь императора. Но даже после того, как он принял это крайне важное решение, при его выполнении он использовал самые благородные методы, приказывая тем из его частей, какие находились по соседству с ним, начинать действия против французов, только объявив им об этом за 10 дней. Даже став врагом Франции, вюртембергский король изгнал из своей армии генерала и многих офицеров, которые увели свои войска в ряды пруссаков во время битвы при Лейпциге, и отобрал все награды у полков-перебежчиков.

Тем временем Пробстхайда продолжала оставаться местом самых кровавых боёв. Старая гвардия, развёрнутая позади этой деревни, готова была лететь на помощь её защитникам. Прусский корпус под командованием Бюлова попытался продвинуться вперёд, но был раздавлен. Однако в этом бою мы потеряли храброго генерала Дельмаса — достойного воина и одного из самых благородных людей. Поссорившись с Наполеоном, с момента создания Империи, он провёл 10 лет в отставке, но попросил вновь принять его на службу, как только увидел, что родина в опасности.

Посреди ужасной канонады и ожесточённых атак противника французы по всей линии не уступали свои позиции. Так, на левом фланге маршал Макдональд и генерал Себастьяни сохранили за собой территорию, расположенную между населёнными пунктами Пробстхайда и Штёттериц, несмотря на многочисленные атаки австрийцев под командованием Кленау и русских под командованием Дохтурова. Внезапно наши войска, размещённые в этом пункте, были атакованы массой всадников из более чем 20 тысяч казаков и башкир. Усилия башкир в основном были направлены против кавалерийского корпуса генерала Себастьяни.

В мгновение ока эти мерзкие варвары с громкими криками окружили наши эскадроны и забросали их стрелами, которые, впрочем, не принесли нам особого вреда, потому что башкиры, не умеющие подчиняться никаким командам, не знали, как строиться в ряды, и в шуме и беспорядке двигались как стадо баранов. Из-за этого беспорядка башкирские всадники не могли стрелять горизонтально, не убивая и не раня своих же товарищей, скакавших перед ними. Поэтому башкиры пускали свои стрелы по дуге в воздух, и стрелы при этом описывали большую или меньшую кривую, в зависимости от того, насколько удалённым от себя лучники считали врага. Однако такой способ пускать стрелы во время боя не позволяет точно прицеливаться, поэтому 9/10 стрел падают впустую, а то небольшое количество, какое достигает противника, при подъёме уже теряет почти всю силу, что сообщает стреле тетива лука. Поэтому, когда стрела попадает в цель, она имеет лишь силу собственного веса, а он совсем невелик, из-за этого стрелы обычно наносили только очень лёгкие ранения. И, наконец, поскольку у башкир не было никакого другого оружия, они были самой неопасной воинской частью, какая только существует в мире.

Тем не менее они налетали на нас массами, и поскольку чем больше ос убивают, тем больше прилетает новых, то некоторое количество стрел, выпускаемых в воздух, всё же наносило кое-какие тяжёлые ранения. Так, один из самых смелых моих унтер-офицеров по фамилии Меслен был пронзён стрелой насквозь. Стрела вошла в грудь и вышла из спины! Бесстрашный Меслен схватил эту стрелу двумя руками, сломал её и сам вырвал оба обломка стрелы из своего тела. Однако это не могло его спасти: он скончался через несколько мгновений. Мне кажется, это был единственный пример смерти от стрелы, пущенной башкиром. Однако среди моих людей и лошадей многие всё же слегка пострадали, и даже сам я был неопасно ранен этим смехотворным оружием.

У меня в руке была сабля. Я отдавал приказы одному из офицеров и протянул руку, чтобы указать ему пункт, куда он должен был направляться, как вдруг почувствовал, что моя сабля встретила какое-то странное сопротивление, одновременно я ощутил слабую боль в правом бедре. Оказалось, что из него торчит стрела длиной в 4 фута, вошедшая на палец в моё тело. В пылу боя я не заметил, как эта стрела попала в меня. Я приказал доктору Паро извлечь эту стрелу и спрятать в один из ящиков полкового лазарета, потому что хотел сохранить эту стрелу на память. Мне очень жаль, что она потерялась.

Вы хорошо понимаете, конечно, что, будучи ранен столь легко, я не собирался покидать полк, тем более что момент был критический… И в самом деле, подкрепления, приведённые Бернадоттом и