Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Уильям Форд Гибсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Боковое зрение должно быть шикарное, вот только заживут мышцы, – сказал Тигр.
Я видел, как старательно он потянулся за своим двойным эспрессо. «Сэндаевские» глаза славятся дефектами глубины восприятия и проблемами с гарантией, среди прочего.
– Тигр завтра едет в Голливуд.
– А оттуда прямиком в Тиба-Сити? – снова улыбнулся я; на этот раз он улыбаться не стал. – Получил предложение, Тигр? Должно быть, познакомился с кем-нибудь из агентов?
– Пока еще только присматриваюсь, – негромко ответил Тигр.
Затем он встал и ушел, на ходу бросив Рикки быстрое «пока». На меня даже не посмотрел.
– Зрительные нервы у него начнут, наверно, отмирать месяцев через шесть. Слышала о таком, Рикки? Эти «Сэндай» много где запрещены – в Англии, в Дании… Свои нервы ничем не заменишь.
– Эй, Джек, может, без лекций? – Она стащила один из моих круассанов и откусила самый кончик.
– Малыш, я же твой советчик.
– Ну… да… Тигр, может, звезд с неба и не хватает, но о «Сэндай» знают все. Просто другие он себе пока не может позволить. Пойми – это его попытка выкарабкаться. Если он получит работу, то найдет чем их заменить.
– Этими? – Я постучал пальцами по брошюре с рекламой «Цейса». – И сколько это стоит, Рикки? Ты же не совсем дура, чтобы так рисковать.
Она кивнула:
– Я очень хочу «Айконы».
– Если пойдешь к Бобби, скажи ему, чтобы сидел тихо, пока не получит от меня весточку.
– Хорошо. Это что, дело какое-то?
– Дело, – ответил я. Хотя это было просто сумасшествие.
Я допил кофе, она прикончила оба моих круассана. После этого я проводил ее до квартиры Бобби. А потом пятнадцать раз позвонил, меняя после каждого звонка таксофоны.
Дело. Это было хуже, чем сумасшествие.
На подготовку рейда у нас ушло шесть недель. И все эти шесть недель Бобби не уставал повторять, как сильно он ее любит. Приходилось вкалывать вдвойне, чтобы как-то отвлечься.
В основном я висел на телефоне. Каждый из тех пробных пятнадцати звонков породил еще не меньше пятнадцати. Я искал некий сервис, без которого, как мы с Бобби считали, мировая подпольная экономика просто не могла бы функционировать; сервис, обслуживающий не более пяти клиентов зараз. То есть никак себя не рекламирующий.
Короче, мы искали самую крутую в мире прачечную, способную отмыть онлайновый трансфер в несколько миллиардов баксов и благополучно забыть об этом.
Все звонки оказались впустую. В итоге верную наводку дал мне тот же Финн. Я тогда отправился в Нью-Йорк, чтобы купить новый «черный ящик», а то со всеми этими звонками мы запросто могли разориться.
Я как можно туманней описал ему нашу задачу.
– Макао, – предложил он.
– Макао?
– Семья Лун Хум. Биржевые маклеры.
У него даже оказался их телефон. Правильно говорят: хочешь найти одного барыгу – спроси у другого.
Эти ребята Лун Хумы оказались такими тертыми, что мои робкие попытки сближения восприняли как тактический ядерный удар. Бобби пришлось дважды слетать в Гонконг, чтобы все четко с ними обговорить. Наши деньги таяли, и довольно быстрыми темпами. Я по-прежнему сам не знал, почему сразу не отказался от всего этого. Хром я боялся, а к богатству был всегда равнодушен.
Я говорил себе, что спалить «Дом голубых огней» не такая уж плохая мысль, место уж больно гнилое, и все-таки дело было не в том. Я не любил «Голубые огни», потому что однажды провел там крайне тягостный вечер, но мы охотились на Хром не поэтому. По совести говоря, уже где-то на полпути я решил, что этот рейд закончится нашей гибелью. Даже с программой-убийцей шансов у нас практически не было.
Бобби с головой ушел в составление набора команд, которые мы рассчитывали загнать в слепое пятно Хромова льда. Вводить их придется мне, ведь, когда дело завертится, руки у Бобби будут полностью заняты тем, чтобы не дать русской программе сразу перейти к разрушению ядра данных. Переписать мы ее не могли: слишком она была для этого сложной. И поэтому он собирался попробовать удержать ее хотя бы в течение двух секунд, которые понадобятся мне.
Я договорился с уличным бойцом по имени Майлс. Он должен был в ночь рейда повсюду сопровождать Рикки, не спускать с нее глаз, а в определенное время позвонить мне. Если меня вдруг не оказалось бы на месте или же мой ответ был бы не таким, как мы условились, я велел ему сразу же хватать Рикки и сажать ее в первый попавшийся поезд в «трубе», идущий куда-нибудь подальше. Я дал ему конверт с деньгами и запиской, чтобы он все это передал ей.
Бобби даже в голову не приходило подумать о том, что может случиться с Рикки, если наша затея провалится. Он все твердил мне, как сильно он ее любит, и куда они уедут, и как там будут тратить деньги.
– Дружище, для начала купи ей пару «Айконов». Больше ей ничего не надо. Для нее симстим, похоже, всерьез.
– Брось, Джек, – сказал он, оторвавшись от клавиатуры. – Работа ей теперь не нужна. Все у нас получится. Она – моя удача. Ей никогда в жизни не придется больше работать.
– Твоя удача, – повторил я чуть слышно. Все это меня не радовало; я и не мог припомнить, когда меня вообще что-либо радовало. – А когда ты в последний раз виделся со своей удачей?
Он ее не видел давно, я тоже. Мы были слишком заняты.
Мне ее недоставало. Эта тоска напомнила мне ночь, проведенную в «Доме голубых огней». Я отправился туда в тот раз потому, что тосковал после очередной потери. Для начала, как водится, я нажрался, а потом ударил по вазопрессиновым ингаляторам. Если ваша подруга вдруг решает сделать вам ручкой, бухло и вазопрессин, пожалуй, самое убойное сочетание из всего арсенала мазохистской фармакологии. С бухла вас прошибает на слезу, а вазопрессин ничего не дает забыть. Вы помните все, что было. В больницах эту штуку используют для борьбы со старческой амнезией, но улица любой вещи находит собственное применение. Короче, за свои кровные я приобрел суперинтенсивное воспроизведение давешних любовных неурядиц. Вся незадача в том, что поровну получаешь и хорошее и плохое. Хочешь животный экстаз – получай. А в придачу и то, что она тебе ответила и как она ушла, так ни разу и не оглянувшись.
Я не помню, что меня толкнуло в «Голубые огни» и как вообще я оказался в этих тихих, заглушающих шаги коридорах. Правда
