Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

— Это письма того поляка, — сказала Софи, вглядываясь в лицо Анны при неровном свете свечи в попытке разгадать, что за мысли ходят сейчас в голове той. Когда она держит в руках письма того, ради кого Анна когда-то оставила жениха. И от этой мысли Софи вдруг похолодела, понимая, что в этот раз боль Андрея будет совсем другой, если Анна поступит так же, как тогда. С трудом подавила в себе желание вырвать эти письма из рук своей собеседницы, жалея о своем порыве поддаться зову совести, который привел ее сюда.

— Я только об одном прошу вас, — прошептала Софи тогда, надеясь хоть как-то повлиять на решение Анны в эту минуту. — Если есть надежда, что мой брат составит хотя бы толику вашего счастья, то, быть может, не стоит… Вы ведь ведаете, он для вас все сделает. Все для вашего счастия… Стоит ли ради неизвестности… стоит ли ныне…

— Софи, — Анна вдруг сжала плечо той, пытаясь унять ее волнение, которое явно охватило ту с головы до ног. А потом улыбнулась ободряюще. — Только единственный человек способен составить мое счастие, и эта персона — ваш брат. И вам нет нужды тревожиться более о том, что вы скрыли их от меня. Даже получение их в срок не повлияло бы на мою будущность.

Она не стала говорить Софи, не желая огорчать ту, что все-таки хотела бы узнать об этих письмах еще тогда, после Пасхи. Только для того, чтобы посоветоваться с мадам Элизой, и чтобы та нашла возможность прекратить приход этих посланий, бросающую тень на имя Анны, пусть и в глазах мелкого чиновничьего люда Гжатска и дворни Милорадово. И это при исключительном случае, когда о письмах не узнал бы никто их круга Анны… Она даже разозлилась в тот миг на Лозинского, не выбирающего средств, не думающего ни о ком и ни о чем, кроме собственных желаний.

Анна постаралась удержать эту злость при себе, даже движением бровей не показать свое недовольство Софи. Обняла ту, поддаваясь неожиданному порыву, чтобы этим объятием показать, что не держит зла на будущую невестку, а напротив, благодарна, что та сохранила в тайне от всех эти злосчастные письма. Однажды письма от этого адресата уже едва не разрушили ее счастье, и Анна ужасалась мысли, что поступи Софи иначе, покажи эти письма кому-либо… нет, даже думать о том этой ночью не хотелось!

После ухода Софи, с которой Анна рассталась, уверенная, что отныне их расположение друг к другу только окрепнет после этого откровения, Анна недолго размышляла, держа в руках ровные прямоугольники писем. Правда, неуемное любопытство, отличительная черта ее нрава, все же взяло вверх на короткий миг, и она вскрыла письмо, лежавшее поверх остальных. Но первое же короткое «Аннеля» обожгло сильнее огня воспоминанием о былых ошибках и о том прошлом, что довелось пережить в этих стенах. О тех моментах, которые навсегда изменили привычный ход ее жизни.

Сжечь, тут же пришло решение в голову. Уничтожить в пламени свечи, как она бы желала стереть любое напоминание о том, что приносило с собой только горечь и боль. Анна взяла свечу со столика и перенесла ее на столик к зеркалу, подвинула к себе тазик для умывания и, поджигая письма одно за другим, стала бросать те в него. Вспыхнуло яркое пламя, которое разгоралось все сильнее и сильнее, пожирая яростно бумагу. Анна не могла не взглянуть на отражение этого огня в зеркале, которое сделало в этот миг углы спальни за ее спиной такими темными и пугающими, а ее собственное таким мистически волнующим. И сразу же вспомнилось гадание давешнее и силуэт мужской, который так пугал ее ранее. Теперь даже тени страха не появилось в душе, когда она смотрелась в зеркало. Потому что отныне знала, что если кто и шагнет к ней из темноты комнаты, никогда не причинит ей вреда, а если и заключит в свои руки, то только благость принесет ей это объятие.

Следующее утро разбудило Анну солнечными лучами и удивительно ясным небом. И это великолепие утра только добавило какого-то подъема в ее душу, наполнило ее удивительной радостью. Как вчера во время возвращения в усадьбу быстро билось сердце, будто снова нашептывая слова: «Vite! Vite!». Анне не терпелось встать под венцы, чтобы после этого мига соединения под церковными сводами никогда более не размыкать рук и не обмениваться втайне от окружающих взглядами, обещающими и влекущими, кружащими голову. По крайней мере, прошлым вечером, когда она ловила на себе подобный взгляд Андрея, Анна не могла не торопить время, подгоняя минуты и часы, оставшиеся до венчания.

— Какая ты красивая! — восхищенно и с легкими слезами в голосе от трогательности момента прошептала Вера Александровна, ожидающая, пока Анна будет готова ехать к венцу.

Анна улыбнулась уголками губ, пытаясь подавить неожиданную нервозность, которая вдруг охватила ее, как только Глаша, закалывающая последний цветок из числа укравших аккуратные локоны Анны, отступила от нее, в последний раз поправив складки кружева фаты.

— Я уверена, твои maman и papa смотрят нынче на тебя с небес и радуются твоему счастью, — Вера Александровна, видя, как подозрительно заблестели глаза племянницы, тут же бросила Глаше: «Ну-ка, подуй-ка барышне на глазки!», и продолжила. — Ну, что ты так растрогалась! Негоже слезы лить в такой день. Хотя нянюшка наша только и говорила мне в день венчания, чтобы хотя бы слезинку уронила. Чтобы после не плакать, будучи женой…

И замолчала, вспомнив, что даже слезы в день венчания не смогли сделать так, чтобы брак с Крапицким был хотя бы сносным, если не сумел стать счастливым. Но то единственное хорошее, что получила в своем замужества — две дочери и только…

— Ну, будет-будет! — похлопала ободряюще по плечу племянницу Вера Александровна. — День-то какой нынче. Даже вон солнце за окошком радуется счастью твоему… Не хмурь так лоб, забудь о слезах! Глаша, ступай тряпицу смочи водой ледяной да барышне к щекам приложи. Излишняя краснота ни к кому ни к лицу. А я в молельную… пойду-ка гляну, подготовили ли все там. Ты туда сразу же, душенька, после ступай. Там благословлю тебя перед венцом, в молельной.

Анна осталась одна, скорее обрадованная подобным мимолетным одиночеством, чем раздосадованная им. Ей надо было перевести дыхание, успокоиться, а сделать это выходило у нее лучше всего, когда она оставалась наедине с собой.

Дом опустел. Приглашенные на обряд венчания и последующее торжество после уже уехали в колясках к церкви вместе с женихом и его семьей. Даже дворня отложила свои дела, чтобы если не в самом храме, так в притворе или вовсе — заглядывая через распахнутые двери в церковь, посмотреть на церемонию, толкаясь среди сельских. Только Анна и Вера Александровна должны были выехать позднее остальных, после благословения первой к венцу, которое по причине старшинства в роде должна была провести тетя Анны. Да еще остались только кучер, что повезет их в церковь, работники конюшни, запрягавшие коляску невесты, украшенную цветами и лентами, девушки, убиравшие Анну к венцу, и поварята, которым велено было наблюдать за огнем в кухне.