Мир Дому. Трилогия (СИ) - Шабалов Денис

Док у нас, сука, иногда просто душка. И добряк. Это все знают.

– …Двести сорок семь!..

Прежде всего нужна вода. Чистая вода приходит в больших бочках – но мы храним ее в трехлитровых флягах. Да еще держим про запас армейские, каждая по литру. Для добычи же и переноски у нас есть плоские бурдюки‑гидраторы. Тоже, кстати, не вдруг добудешь такой… Слить литр – не просто. Донести до камеры – еще сложнее. И потому вода ценнее золота. Золото тоже в ходу – на наших харчах зубы летят быстро, а золото для протезирования лучше, чем сталь. Да и понтово, засветить золотой фиксой… Фиксами, кстати, рулит Фикса, помогальник Дока. Но наковырять золота с контактов у механизмов, поступающих во Внутренний Приемный Док, куда проще, чем слить воду.

– …Четыреста три!..

Особое внимание к парням, отправляемым на выгрузку во Внешний Погрузочный. Завод отгружает очередные партии боевых машин регулярно, куда – хер знает, это интересует нас не так сильно, как хабар. И с механизмов можно дернуть полезного – каждая боевая единица комплектуется и медициной, и аккумулятором, и оружием. С оружием, понятно, такое сотворить невозможно, за ним особый контроль, и машины раздолбают любого, стоит только протянуть ручонки – но тырить медицину мы давно уже наловчились.

Меднаборы разные. У мелкого бармалея или КШР – простая аптечка; у тарантула‑кентавра‑страуса – побольше, медицинский бокс; у крупных платформ – серьезной емкости медкомплекс. Там все по‑взрослому, есть даже тяжелые препараты, типа стероидов или мощнейших обезболивающих‑стимуляторов. И хотя никто не рискнет спереть полный контейнер – каждый третий отважится вскрыть и поиметь от щедрот. Попался – твоя проблема; но если не вскроешь, оказавшись в Погрузочном, не притащишь в клювике вечером – будешь наказан. Голодом или отлучением от прошмандовок – не важно. В зависимости от отягчающих. Способ найти можно – особенно если смекалку включить. Медицина осматривается и сортируется – и несется Доку. Док отличается ярко выраженным талантом к двум вещам: упарываться веществами и лечить. Из полученного он одинаково талантливо может собрать что‑то нужное для лечения… или хрень для отправки собственного мозга познавать тайны Вселенной. По этой части он тот еще выдумщик.

– …Шестьсот сорок пять!..

Еще Пищеблок. Пищеблок должен дарить нам два рациона в сутки – ведь с отрядов Общих работ туда отправляют немало людей. Поломои, посудомои, грузчики, прочая подсобная шушера… Как номер утырит у жрунов Пищеблока пайку – не наша проблема. Но в клюве притарань. Рационы Пищеблока та еще погань – но голод не тетка, и нам они нужны.

– …Семьсот двадцать!..

Отряды Общих работ кидают повсюду, и в этом большой плюс. Мы тащим все что плохо лежит, несем все, что хреново закреплено и лишено присмотра. Наших крысюков ловят крысы других отрядов – конкуренцию не любит никто – наших крысюков ловят капо и карлы, наших крысюков ловят порой и контроллеры, торчащие здесь и там. Ловят – и наказывают, ссылая в Морильню на компост. Ловят… но отряд продолжает жить. И прежде всего – благодаря буграм. Смоле, Пану, Желтому и мне. Спаянные смесью из говна и палок – нужностью друг другу, выгодой, инстинктом выживания и, хочется верить, мизерной каплей того, что называют дружба – мы живем и жить даем другим. И мало в каком отряде есть такая спайка между бугром и номером.

– …Восемьсот одиннадцать!..

Времени все меньше – и мы шепчемся все торопливее. Считаем на пальцах, прикидываем кому и куда. Следить за нашим стадом, направлять, рулить – и, если припрет, разбираться с конкурентами из других отрядов.

– Девятьсот! Время! – ревет в коридоре капо‑два.

Сыкун тут же реагирует.

– Господин капо, Второй отряд Общих работ порядок навел!

Капо‑два уже здесь. Он стоит на пороге, ждет, пока крысы выстроятся в проходах между трехъярусными койками. Входит, придирчиво осматривая камеру и задумчиво грызя щепочку. В этих выпендрежных мелочах нашего капо особый шик – ведь эти щепочки ему делают специально. А еще у капо‑два слабость к коже. К черной коже. Гребаный садомазо… Мало кто знает, где он достает ее, и еще меньше знают, где берет средства для ухода – но стать лакеем капо‑два мечтает треть отряда. Чистить, мыть, сушить, ваксить и полировать эти его сапоги, ботинки и ремни с портупеями – дело не одного часа. И это куда легче, чем впахивать, надрываясь и зарабатывая грыжу на Общих работах. А еще у капо‑два есть стек – и он, прохаживаясь по камере, похлопывает им по черненому, напидоренному до блеска, сапогу. Стек ему сделала первая бригада нашего отряда, обтянув жесткий прут кожей – и в благодарность за это три дня номера бригады курили бамбук, отлынивая от работ. Сраные жополизы…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Чисто?.. – сквозь зубы цедит наш главкапо – и сам себе отвечает: – Чисто. Смотри‑ка… Постарались, тела, навели порядок…

Да, крысюки постарались. Но я, стоя в центре строя, чувствую на лице гримасу ненависти. С крысами тоже порой нужно вести себя осторожно: крыса, если она загнана в угол – обычно бросается. Конечно, потом будет разбор – но на любого капо можно найти управу. А дохнут эти высшие люди так же просто, как и рядовые номера. Когда‑то давно – не помню точно, в Гексагоне дни похожи как капли воды – я видел казнь капо. Даже машины и зомбаки‑кадавры не смогли его спасти. И капо, как оказалось, тоже дрожат от страха и срут в штаны не хуже крыс. И уж воняют они куда сильнее – потому как жрут вкусную тушенку, а не дерьмо спецпайков, как мы.

– Хер с вами, уроды… – тянет капо‑два. – Дождались, проглоты. На завтрак. Нале… ву! Шаг‑гом… арш!

Налево, крысюки, на жратву шагом марш! Кому‑то эта команда вместо кимвал звенящих и Гласа Божия. Жратва, вашу ж мать, как много в этом слове…

Мы маршируем по межблоковому коридору, впадающему в широченное русло транспортной галереи С‑модуля. С‑модуль – это Северный модуль. В Гексагоне, как известно, таких восемь – иногда его называют и Восьмиугольником – и я не знаю, почему Гексагон назван Гексагоном, ведь гексагон – это фигура из шести углов. Да и никто здесь не знает. Мы просто принимаем факт как есть.

– Леу! Леу! Ряаз‑два‑три!.. Леу! Леу! Ряаз‑два‑три!..

Этот лай сопровождает нас каждое утро и каждый вечер. Так же как и побудка, так же как и вообще весь наш гребаный распорядок. В Гексагоне вообще каждый день похож на предыдущий. Кроме десятого дня очередной декады. Десятый день… Я чуть прикрываю глаза и облизываюсь, вспоминая вкус крысиного шашлыка на спице. Сколько я съел? Десяток? По меньшей мере… Да и выжрал вчера немало – так что даже сейчас малость подташнивает и слегка гудит голова. Но десятый день закончился вчера, сегодня – первый день новой декады, и впереди еще девять таких же. Один в один. И оттого и у меня, и у моих бугров – настроение поганей некуда…

Мы маршируем по внутреннему коридору и втекаем в русло транспортного. Он широк, поперечником в добрый десяток метров – и в несколько потоков по нему идет движение. В основном это такие же рабочие отряды – но иногда попадаются и стройные коробки механизмов. Это четырехсотые или пятисотые – но очень редко встречаются и механизмы классом повыше, двухтонники. Или – зомбаки. Они шагают по своим, только им известным делам – и многие из нас провожают фигуры, обвешанные с ног до головы снарягой и оружием, долгими взглядами.

Батя Ефим называл зомбаков кадаврами. Но это было очень давно, так давно, что покрылось с тех пор мутной водицей реки забвения. Словно бы в прошлой жизни. Никто больше в Гексагоне не звал их так – здесь их называют «зомбаки», и название, что и говорить, в самую точку. Иногда я думаю, что даже будь у меня возможность – я вряд ли согласился бы поменяться с таким местами. Стать биороботом, машиной из костей, жил и мяса… Сомнительное удовольствие. У нас, крыс, хотя бы остались какие‑то чувства. Но что, интересно, чувствуют они? Понимают ли себя? Ощущают ли? И как вообще можно сделать человека таким зомбаком? И где с ними делают это?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мы идем по транспортному, течем сплошной серо‑грязно‑рваной заплатанной рекой, шаркаем подошвами, влажно шлепаем полубосыми ногами. Машины чужды эстетике, они не считают, что роба и ботинки должны быть опрятными и аккуратными – и от замены до замены, раз в год, номер может ходить и оборванным. Если в человеке еще осталось что‑то человеческое и он следит за собой – он раздобудет нитку и заштопает робу. Если нет – он может изорваться задолго до срока. Но ему насрать. И нам тоже. И капо во главе с Главглавами и Смотрящим. И машинам. Впрочем, им наверняка насрать вообще на все, кроме коэффициента эффективности труда.