Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

Роханов-Ужинов полез за валидолом во внутренний карман блузы.

Тригорин: Общество Защиты Животных? То самое, члены которого совершили нападение на зоосад и выпустили на волю из клеток всех птиц? Ах, вот оно что… Тогда всё ясно, – поворачивается и смотрит на шеренгу птичьих чучел.

Дорн: ясно? Что вам может быть ясно, господин циник? Да, я защитник наших меньших братьев от человеческой жестокости и произвола, а этот ваш Треплев был настоящий преступник, почище Джека Потрошителя. Тот хоть похоть тешил, а этот негодяй убивал от скуки. Он ненавидел жизнь и всё живое…

– Что будет, что будет… – качалась в кресле Алиса, мороженое растаяло… повозила ложечкой по розовой лужице, выпила ликёр, как водку.

– Зачем это всё, зачем? – Света не спускала враждебно-холодных глаз с Тимы, – зачем это издевательство?

Дорн: ему нужно было, чтоб на земле не осталось ни львов, ни орлов, ни куропаток, ни рогатых оленей, ни пауков, ни молчаливых рыб – одна только «общая мировая душа». Чтобы природа сделалась похожа на его удушающую, безжизненную прозу! Я должен был положить конец этой кровавой вакханалии. Невинные жертвы требовали возмездия, – показывает на чучела, – а начиналось всё вот с этой птицы, она пала первой, – простирает руку к чайке, – я отомстил за тебя, бедная чайка!

К соседнему столику подлетает динноногая птичка с голым животиком и портативным компьютером с откинутой экранной крышечкой, знакомит клиента с нарастанием биржевой паники в Юго-Восточной Азии.

Все застывают, свет меркнет, одна чайка освещена неярким лучом. Её стеклянные глаза загораются огоньками, раздаётся крик чайки. Под эти звуки занавес падает и сразу же размывается.

И – вновь – вспыхивает «Золотой Век», оркестровые трубы – во весь экран.

И – скандал, грандиозный скандал! Аксёнов демонстративно отказывается вручать главный приз, кидает на пол конверт.

И – за выразительной заминкой – овация: в номинации «Хорошо забытое старое» за лучший проект десятилетия награждается… выходит лысоватый, с умными глазками за стёклами очков…

– Как, Бакунин?!

– И поэтому Чехова повторно прокручивали?

– Вы не перепутали? Разве это был Чехов?

– Главное, что неожиданно получилось! Просто детективный сюжет!

– Но под каким соусом? За что именно Бакунину опять главный приз?

«За виртуозное воплощение принципа серийности»! И совсем уж трогательно было то, что главный приз – позолоченного фавна с большим толстым конвертом впридачу – доверили вручать после заминки, вызванной принципиальным аксёновским демаршем, престарелой певичке Валечке. Элизабет Хаас и повзрослевшая модель «Девочки с лейкой» стояли в сторонке и аплодировали, на всех-всех гранях экрана взлетал божественный, с лепными ногами в белом трико…

– Ну, за Маратом ответный ход, берегись! – Света зачерпывает ложечкой розовую жижицу и выпивает ликёр, как водку.

Алиса, обхватив головку руками, покачивается.

– Марат сходить не успеет! – улыбается Тима: он на верху блаженства, сенсация состоялась, он её сотворил! Шёпотом отдаёт новые указания по мобильному телефону, выпивает ликёр, как водку.

По Алисиной щеке стекает слеза.

Стихает музыка.

Все замолкают.

– Не терзайте меня вопросами о любимом блюде! Меню из лакомств «Сон»-«Сони» такое разнообразное, что… – Бакунин, блеснув линзами, обвёл переполненный зал для пресс-конференций насмешливыми умными глазками и облизнулся.

– Будет ли продолжена…

– Непременно, серийность – наш принцип.

– Продвигается ли идея экранизации…

– Написан сценарий, подбираются исполнители.

– Определились с жанром?

– Вещь замышлялась как полижанровая, неожиданно из сценария начали выпирать элементы чёрной комедии.

– Комедии вокруг чего?

– Вокруг пяти пудов любви, разумеется! Мы, верные лозунгу «нет – попсе», не можем, однако, не думать, как и чем привлечь зрителей. При этом мы верны и другому лозунгу – «не форсировать события»! «Экшн» не всемогущ, отнюдь. Мы намерены вдумчиво вслушиваться и всматриваться в многозначительное обманчивое бездействие. Помните, у Чехова? – пишу что-то странное…

– То – у Чехова!

– Мы, – потупив взор, – как-никак соавторы.

– Есть ли в сценарии хоть какие-то опоры или расплывчатость…

– Стоит ли что-то форсированно изобретать? У Антона Павловича уже есть две парных опоры, на них все психологические странности держатся… опоры, как парные конфликтующие зеркала: две соперницы-актрисы, два соперника-писателя…

– Обманчивое бездействие, конфликтуют лишь зеркала… мудрено! Судя по скорости и размаху вашей экспансии на культурном рынке, вы вовсе не робкого десятка, а перед камерой скромничаете, норовите спрятаться за чеховской спиной… ваша трактовка обещает стать очень уж зыбкой, для вас, записного новатора, непривычной…

– Прошу прощения, попробуете – полюбите!

– Но какой смысл, какой? Нести свой крест?

– Сие было б чересчур пафосно, нынче говорят – выживать.

– Кто будет главным героем?

– Само-собой, Дорн, – расстегнул потёртую кожаную курточку.

– Если не секрет, – кто его сыграет?

– Джек Николсон.

– Контракт подписан?

– Трепеща, ждём известий. Мы постоянно на связи с нашими юристами, они находятся в Голливуде.

– Назовите сумму гонорара, хотя бы порядок цифр.

– Избавьте от меркантильных подробностей, – медленно снял очки, утомлённо, с укором посмотрел в камеру.

– Кого вы видите в роли Аркадиной?

– Исключительно Мэрил Стрип.

– Вы не забыли Тригорина?

– Ничуть, Тригорина я, собравшись с духом, сыграю сам, он мне близок, – неторопливо, старательно нацепляет очки.

– Что с ролью Треплева?

– Пока не до Треплева, это же эпизодический персонаж, его убивают в начале; и хотя у нас собирается звёздный ансамбль, попробуем, наверное, молодого актёра.

– Кто может сыграть истеричку Заречную?

– Я бы не хотел раскрывать секреты, претенденток много, – опять снимает и задумчиво протирает очки, близоруко осматривается.

– С кем из знаменитостей ещё ведутся переговоры?

– Никита Сергеевич обещает воплотить образ Шамраева, его дочка сыграет Машу… аплодисменты.

– Машу из «Трёх сестёр»?

– Там она сыграет, даст бог, Наташу! – заблестел очками.

– Не будет никакого третьего срока, не будет!

– Будет!

– Нет, не будет! Конституция не пустая бумажка!

– Будет, будет!

– Не будет! И я не первый, не последний, кто верит…

– Нет, вы первый партбилет в костёр кинули! Вы – первый, первый…

– И горжусь этим! А вы-то зачем кидали? Из стадного трусливого чувства? Вас, Устам Султанович, послушать, так вы о коммунистах тоскуете…

– Кстати, после победы над путчистами вы тоже, если не ошибаюсь, свой партбилет сожгли?

– Судьба миловала, не состоял! – очки букеровского победителя солидно блестели.

– А какие бездарности после коммунистов оказывались во главе государства! За что боролись?

– Напротив, они, поочерёдно востребованные менявшимся временем, блистательно свои исторические роли играли! Один расшатывал, другой ломал, третий приступил к расчистке пощадки, строительству…

– О, он построит! Колючие заграждения и сторожевые вышки!

– Надоели ваши мании заговоров, преследований! Полицейское государство? Где вы его увидели?

– Ох и надоели ваши светлые мантры, да ладно, развязка близка, – устало отмахнулся Мухаммедханов, вернул телекамере медальный лик.

– Это правда, чистая правда вам глаза колет, а она в том, что страна стала свободной, понимаете, свободной? – психанул Эккер, попытался ухватить Мухаммедханова за грудки; на них зашикали.

Соснин снова посмотрел на экран.

– Тонкий намёк на толстые обстоятельства?

– То есть?

– Ну-у… захват власти питерскими чекистами, удушение гражданских свобод.

– Нет, – отстранённый блеск очков букеровского лауреата, – никаких параноидальных мотивов!

– Правда ли, что Андрон Сергеевич отклонил приглашение снимать картину по причине её малобюджетности?

– Неправда! Звёздная картина – по определению затратная, мы лишь хотим снимать в стилистике малобюджетности.

– Кто же снимет новаторскую картину?

К Кунину присоединяется длинноволосый, длинноносый режиссёр с шёлковым, в крапинку, платком на шее, прославившийся постановкой «Супа с котом».

Аплодисменты.

– Не боитесь ли очутиться в тени шумно разрекламированного фильма, который продюсирует Марат Унгуров и к которому вы, если что-то не путаю, успели приложить руку? Всё-таки многомиллионные инъекции, яркая сценарная заявка на возрождение Большого Стиля: гнетущий мрак и постсоветская безысходность, лирические флэшбеки.