Общая психопаталогия - Карл Ясперс

В своей патографии Лангбена (Langbehn) Бюргер-Принц оказывает явное предпочтение развитию личности — при том, что несколькими годами ранее (в девятом томе учебника Бумке) он же описал случай Лангбена как классическую шизофрению.

Часть 5. Больная душа в обществе и истории (социальные и исторические аспекты психозов и психопатий).

Общая психопатология

Карл Ясперс

(а) Наследственность и традиция

Соматическая медицина имеет дело с человеком только как с природным существом. Анализируя и исследуя человеческое тело, она относится к нему так, как если бы оно принадлежало животному. Психопатология же постоянно сталкивается с тем, что человек есть существо культурное. Хотя соматическая и психическая конституция человека наследуется, его реальная психическая жизнь немыслима вне традиции, передаваемой ему через ту человеческую общность, среди которой он живет. Человек, выросший вне традиции, нем, беспомощен и не обладает знаниями. Глухонемые, лишенные одного из каналов, через которые психика воспринимает воздействия извне, останутся на уровне идиотии, если их не обучить языку с помощью специальных методов. С другой стороны, благодаря правильному обучению они могут вырасти полноценно развитыми людьми. Обучение, способность к восприятию и подражанию, воспитание и среда — вот те факторы, которые делают нас существами, наделенными душой, то есть, попросту говоря, людьми.

Тем не менее граница между наследственностью и традицией в сфере психического выявляется с большим трудом. Существует мнение, что наследуются только функции и способности, тогда как реализация и содержание определяются средой. Традиция располагает поистине всеобъемлющим набором средств.

Она не просто пользуется языком: в контексте традиции любая вещь или явление — орудия труда, жилище, способы работы, ландшафт, манеры, моды, привычки, жесты, поведение, старые вещи и обычаи — обретает свой язык. Примером трудностей, с которыми сталкивается определение границ между наследственностью и традицией, может служить юнговское «коллективное бессознательное». Предполагается, что мир мифов и символов, как нечто общечеловеческое, ведет свое происхождение именно из этого слоя бессознательного; этот мир постоянно проявляет себя в сновидениях и психозах, а его исторически обусловленное развитие отражается в формах общественного сознания и верованиях. Какой природой — исторической или биологической — обладает феномен коллективного бессознательного? Согласно Юнгу, коллективное бессознательное обнаруживает себя исторически, поскольку выступает в качестве носителя человеческого содержания, наделенного исторически обусловленным смыслом. Бумке однако, призывает нас не забывать о том, что приобретенные признаки не наследуются и против этого, по существу, нечего возразить. Напоминание Бумке убедительно дезавуирует представления, согласно которым символы, приобретенные в доисторические и исторические времена, вновь и вновь, без всякого участия традиции, «выплывают» из бессознательного.

С другой стороны, если мы признаем коллективное бессознательное всего лишь биологической основой исторически развивающихся возможностей человека, любое сопоставление мифов и символов разных народов в поисках общечеловеческого содержания должно будет осуществляться в отвлечении от исторических аспектов, что само по себе невозможно. Нечто, не историческое, но в то же время общечеловеческое, не может быть постигнуто с точки зрения содержания; оно постижимо только как чистая форма. Любая попытка выхода в область содержательных интерпретаций неизбежно приведет к беспорядочному смешению понятий; примером может служить распространенное мнение, согласно которому пейзаж и климат глубоко влияют на характер психической жизни и определяют человеческие качества и поведение обитателей данной местности (так, в каждом американце будто бы живет душа индейца).

Если же «коллективное бессознательное» — это лишь наименование всеобщих практических потребностей, приведших, в частности, к тому, что искусство добывания огня возникло одновременно в разных уголках земного шара, в связи с ним были изобретены сходные орудия и в головы людей приходили сходные мысли, — значит, мы опять возвращаемся к старому спору этнологов о том, чем прежде всего определяется развитие культурных благ: элементарными, присущими всем людям мыслями или историческими перемещениями людей из одного региона в другой?

Как бы там ни было, хотя наследственность и историческая традиция на практике не дифференцируются так же отчетливо, как и в теории, речь должна идти о двух совершенно различных предметах. Существует постоянное воздействие наследственности, но существует и постоянное воздействие исторической традиции. Наследственность у людей, как и у животных, передается неосознанно и на правах причинно обусловленной необходимости. Унаследованные признаки в отсутствие подходящих внешних стимулов могут так и не проявиться; но позднее, через много поколений, они могут обнаружить себя, если только возникнут подходящие для этого условия среды. В сфере наследственных связей ничто не «забывается». С другой стороны, все, укорененное в истории, может передаваться только через традицию: лишь благодаря традиции оно становится доступно каждому просыпающемуся вновь сознанию. Каждый человек есть то, что он есть, только потому, что в свое время был заложен совершенно определенный исторический (то есть не просто общечеловеческий) фундамент. Но все историческое может быть утрачено; оно забывается, если традиция погибает и последующие поколения теряют возможность судить о ней на основании документальных свидетельств и продуктов творчества. Функции без употребления «дремлют», но они могут ожить в психозах и сновидениях. Что касается исторически обусловленных элементов содержания, то они могут быть забыты по-настоящему, а их повторное обретение возможно только вследствие нового контакта с живой традицией. Во все времена некоторые свойственные человеку возможности оставались нереализованными и, так сказать, «погребенными»: но способы их воскрешения принципиально различаются в зависимости от того, идет ли речь о возможностях, передаваемых наследственным путем, или о потенциале, скрытом в культурной традиции. То, что передается посредством традиции, несомненно, может быть полностью забыто; соответственно, исторические связи могут быть необратимо разорваны.

(б) Человеческая общность

Традиция, как и вся жизнь человека, осуществляется в рамках общности (Gemeinschaft). Только в общности индивид реализует себя. Общность постоянно воздействует на жизнь индивида. Напряженные отношения индивида с общностью — один из понятных источников психических расстройств. Общность, которая осознает себя, строится на рациональных началах, самоорганизуется, обретает особую, свойственную только ей одной форму, называется обществом (Gesellschaft).

В той мере, в какой психическая жизнь человека обусловливается общностью и обществом и, благодаря действующим в обществе взаимосвязям, творит особого рода структуры, она выступает в качестве объекта социальной психологии. Эта дисциплина, во-первых, описывает различные уровни развития психической жизни, от первобытности до цивилизованного состояния'; во-вторых, она занимается конструированием идеальных типов через выявление в каждом обществе повторяющихся связей, что служит необходимым условием генетического (психологического) понимания (к таким связям относятся отношения господства—подчинения, социальная дифференциация и т. д., в-третьих, она занимается конкретным описанием отдельных народов.

Социальная психология — это наука о том, как переживания отдельного человека воздействуют на других людей или сами испытывают воздействия с их стороны. Этот психологический подход желательно не смешивать с подходом собственно социологическим, заключающимся в исследовании структуры общества, но не содержательного аспекта переживаний его членов; в научных исследованиях, однако, такое разделение по существу не соблюдается. Социология и психология лежат в одной плоскости и на практике стремятся к слиянию.

(в) Расширение рамок психопатологии: от социального анамнеза к обработке исторического материала

Социальная среда, в которой живет человек, в настоящее время характеризуется чрезвычайным разнообразием. Различные условия среды приводят к существенным расхождениям в психическом развитии даже при наличии сходных предрасположенностей. Аналогично, проявления аномальной предрасположенности и способы проявления психозов должны варьировать в зависимости от того, в каком обществе, в каком культурном слое они имеют место. Это означает, что психиатр, в отличие от специалиста в области соматических заболеваний, должен владеть подробным социальным анамнезом больного. Психиатр должен знать, каково происхождение его больного, каков его жизненный багаж, в какой ситуации он находится и каковы оказываемые на него влияния; только при этом условии психиатр может достичь углубленного видения конкретного случая, который — на уровне исходной предрасположенности — может быть идентичен какому-либо иному случаю с совершенно иным набором внешних проявлений. Чтобы глубоко понять эти связи для каждого случая, психиатр нуждается в знании социально значимых обстоятельств жизни своих больных. Ему необходима картина возможных социальных расслоений и кругов. Если его собственных наблюдений оказывается недостаточно, ему на помощь могут прийти многочисленные автобиографии, в особенности принадлежащие перу представителей трудящихся слоев населения'. Последние в настоящее время количественно преобладают и поэтому вызывают к себе преимущественный интерес. Очевидно, однако, что психиатр, руководствуясь социальной типологией своих пациентов, должен интересоваться и другими социальными кругами.