Сочинения - Оноре Бальзак

– Что с вами? – спрашивал Кротта. – Дорогой господин Бирото, мужайтесь! Ведь не все еще потеряно! Вы получите к тому же обратно свои сорок тысяч франков: у заимодавца такой суммы не оказалось в наличии, и она вам выплачена не была – есть основание требовать признания договора недействительным.

– Бал… орден, векселей на двести тысяч… пустая касса… Рагоны… Пильеро… И жена все это предвидела!

Поток бессвязных слов, порожденный нахлынувшими мучительными мыслями и невыносимыми душевными терзаниями, точно градом побил все цветники «Королевы роз».

– Я хотел бы, чтобы с меня сняли голову, – вырвалось наконец у Бирото, – она ни к чему мне… только мешает.

– Бедный панаша Бирото! – воскликнул Александр. – Неужели вам грозит разорение?

– Разорение!

– Ну, не падайте духом, нужно бороться!

– Бороться! – повторил парфюмер.

– Дю Тийе был у вас приказчиком, он человек с головой, он вам поможет.

– Дю Тийе?

– Пойдемте же!

– Господи! Я не хотел бы в таком виде возвращаться домой, – сказал Бирото. – Вы ведь мне друг, – если только существуют на свете друзья, – вы всегда мне внушали симпатию, вы у меня обедали, – ради моей жены прошу вас, Ксандро, помогите мне сесть в фиакр и поедемте со мной.

Новоиспеченный нотариус с трудом втащил в фиакр бесчувственное тело, именовавшееся Цезарем Бирото.

– Ксандро, – сказал парфюмер прерывающимся от слез голосом, ибо из глаз его в эту минуту хлынули слезы и голове его, словно сжатой железным обручем, стало немного легче, – поедем ко мне, вы поговорите вместо меня с Селестеном. Друг мой, скажите ему, что для меня и для моей жены это вопрос жизни. Пусть никто, ни под каким видом, не болтает об исчезновении Рогена. Вызовите Цезарину и попросите ее следить, чтобы при жене не заговорили об этой истории. Нужно остерегаться наших лучших друзей – Рагонов, Пильеро, всех, всех…

Кротта был поражен изменившимся голосом Бирото, он понял, какое значение для парфюмера имело это распоряжение. Улица Сент-Оноре была по пути к дому судьи, и Александр исполнил просьбу парфюмера; Селестен и Цезарина с ужасом увидали в глубине фиакра безмолвного, бледного и словно отупевшего Цезаря.

– Все это должно оставаться в строжайшей тайне, – сказал им парфюмер.

«Ага, – подумал Ксандро, – он, кажется, приходит в себя, а я уж было решил, что ему конец».

Совещание Александра Кротта со следователем длилось долго; послали за председателем нотариальной палаты; Цезаря, словно тюк, перетаскивали с места на место; он не шевелился и не проронил ни слова. В седьмом часу вечера Кротта отвез парфюмера домой. Мысль о том, что ему придется предстать перед Констанс, вернула Цезаря к жизни. Молодой нотариус проявил к нему участие: он прошел вперед и предупредил г-жу Бирото, что с мужем ее приключилось нечто вроде удара.

– У него помутилось в голове, – сказал он с жестом, которым обычно показывают, что человек тронулся, – придется, вероятно, пустить ему кровь или поставить пиявки.

– Этого следовало ожидать, – сказала Констанс, бесконечно далекая от мысли о разорении, – он не принимал в начале зимы прописанной ему микстуры, а два последних месяца работал как каторжный, словно ему нужно было заработать на кусок хлеба.

Упросив Цезаря лечь в постель, жена и дочь послали за стариком Одри, врачом, лечившим Бирото. Одри напоминал мольеровских лекарей: опытный врач и любитель старинных рецептов, он пичкал своих больных всякими снадобьями не хуже любого знахаря. Он явился и, ограничившись наружным осмотром Цезаря, предписал поставить ему немедленно горчичники к подошвам ног: он нашел признаки кровоизлияния в мозг.

– Чем же это могло быть вызвано? – спросила Констанс.

– Сырой погодой, – ответил доктор, которому Цезарина успела шепнуть несколько слов.

Врачам нередко приходится изрекать заведомые глупости, чтобы спасти жизнь или честь окружающих больного здоровых людей. Старый врач, много на своем веку повидавший, понял все с полуслова. Цезарина вышла за ним на лестницу спросить о режиме для больного.

– Тишина и покой, – ответил врач, – а потом, когда голове станет легче, попытаемся дать ему что-нибудь укрепляющее.

Госпожа Бирото провела двое суток у изголовья мужа, который, казалось ей, часто бредил. Его поместили в нарядной голубой спальне жены, и, глядя на драпировки, мебель, на всю дорого стоившую роскошь, Бирото бормотал какие-то непонятные Констанс слова.

– Он помешался, – сказала она дочери, когда Цезарь, приподнявшись на своем ложе, стал торжественным голосом повторять отрывки из параграфов торгового устава.

– «Если траты признаны чрезмерными!..» Снимите драпировки!

После трех ужасных дней, когда боялись за рассудок Цезаря, здоровый организм туренского крестьянина взял верх – в голове у Бирото прояснилось; врач предписал ему сердечные средства и усиленное питание. Однажды, выпив чашку крепкого кофе, Бирото ощутил прилив бодрости и почувствовал себя здоровым. Тогда слегла Констанс.

– Бедняжка! – сказал Цезарь, видя, что она заснула.

– Мужайтесь, папа! Вы такой выдающийся человек, вы, конечно, справитесь с бедой. Все уладится. Ансельм вам поможет.

Слова эти были сказаны таким нежным голосом, Цезарина вложила в них столько любви, сделавшей их еще проникновенней, что они могли бы вернуть мужество самому удрученному человеку, – так спетая матерью колыбельная песня убаюкивает ребенка, у которого режутся зубки.

– Да, дочь моя, я буду бороться; но никому об этом ни слова – ни Попино, хоть он и любит нас, ни дяде Пильеро. Я первым долгом напишу брату; он, кажется, каноник, викарий собора и, верно, ничего не тратит, у него должны водиться деньги. Откладывая хотя бы по тысяче экю в год, он вполне мог скопить за двадцать лет до ста тысяч франков. В провинции священники пользуются большим влиянием.

Цезарина принесла отцу маленький столик; торопясь подать ему все необходимое для письма, она захватила также и оставшиеся приглашения на бал, отпечатанные на розовой бумаге.

– Сожги все это! – крикнул купец. – Только дьявол мог внушить мне мысль дать этот бал. Если не удастся избегнуть катастрофы, все будут считать, что я плут. Да, да, сожги! Без возражений!

Письмо Цезаря Франсуа Бирото

«Дорогой брат!

У меня сейчас такие тяжелые деловые затруднения, что я умоляю тебя прислать мне все деньги, какими ты можешь располагать, даже если бы тебе пришлось их занять для этого.

Твоя племянница Цезарина, – я пишу это письмо в ее присутствии, пользуясь тем, что моя бедная жена уснула, – просит передать тебе привет и нежно тебя целует».

Эта приписка сделана была по просьбе Цезарины, которая отнесла письмо Раге.

– Отец, – сказала она, вернувшись, – здесь господин Леба, он хочет поговорить с вами.

– Господин Леба! – испуганно воскликнул Цезарь, словно, разорившись, он стал преступником. – Судья!

– Дорогой господин Бирото, я принимаю в вас слишком горячее участие, – сказал, входя, богатый суконщик, – мы так давно знаем друг друга, вместе были избраны первый раз в судьи, я не могу не предупредить вас, что у некоего ростовщика Бидо, по прозвищу Жигонне, имеются ваши векселя, переданные ему банкирским домом Клапарона без поручительства. Эти два слова – не только оскорбление, это – смерть вашему кредиту.

– Господин Клапарон желает вас видеть, – доложил вошедший Селестен, – может ли он к вам подняться?

– Сейчас мы узнаем, чем было вызвано это оскорбление, – сказал Леба.

– Сударь, – обратился парфюмер к вошедшему Клапарону, – это господин Леба, член коммерческого суда и мой друг…

– Ах, сударь, вы, стало быть, господин Леба, – перебил Клапарон, – господин Леба из коммерческого суда, господин Леба, к которому хорошо бы попасть на хлеба, есть ведь столько Леба…

– Он видел векселя, которые я вам выдал, – перебивая болтуна, продолжал Бирото, – вы уверяли, что они не будут пущены в обращение, а он их видел с надписью: «без поручительства».

– Ну что ж, – сказал Клапарон, – они действительно не будут пущены в обращение. Они находятся в руках человека, с которым мы вместе ведем множество дел, – у папаши Бидо. Потому-то я и сделал надпись «без поручительства». Если бы векселя должны были быть пущены в обращение, вы бы сделали на них обыкновенную бланковую надпись. Господин судья поймет мое положение. Что такое эти векселя? Цена недвижимости. Кем эта недвижимость должна быть оплачена? Бирото. Почему же вы хотите, чтобы я поручился за Бирото своей подписью? Каждый из нас должен внести свою долю. Так разве недостаточно нашего общего обязательства перед продавцами? Я придерживаюсь незыблемого коммерческого правила: не предоставлю без надобности своего поручительства, как не выдам расписки на не полученную еще сумму. Нужно все предусматривать. Кто даст свою подпись, – платит. А я не хочу быть вынужденным платить трижды.