Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Часто одного воспоминания о безволосом попе было достаточно, чтобы Саймон вскочил и начал яростно размахивать мечом. Слудиг отступал, сосредоточенно прищурившись, пока ему не удавалось усмирить ярость ученика и вернуть его к уроку.

Мысль о Прейратсе напоминала Саймону, зачем он должен научиться драться: конечно, искусное владение клинком не способно помочь в борьбе с алхимиком, но оно даст ему возможность продержаться, пока он снова не доберется до Прейратса. У этого священника достаточно грехов, за которые ему предстоит ответить, но Саймону хватало смерти доктора Моргенса и его собственного изгнания, чтобы вновь и вновь скрещивать деревянные мечи со Слудигом в снегах Пустынной равнины.

Вскоре после рассвета на четвертый день пути от Озера голубой глины. Саймон проснулся, дрожа от холода под хлипким прикрытием набросанных сверху ветвей, под которым проводила ночь четверка. Кантака, согревавшая ему ноги, ушла к Бинабику. Потеря меховой грелки была достаточной причиной, чтобы окунуть Саймона в хрустальное утро. Зубы его стучали от холода, пока он выбирал из волос хвойные иголки.

Слудига не было видно, а Бинабик сидел у остатков вчерашнего костра и смотрел на восточный край неба, как бы обдумывая появление солнца. Саймон проследил за его взглядом, но не увидел ничего, кроме бледного светила, которое крадучись появлялось из-за дальних вершин Тролльфельса.

Кантака у ног тролля подняла голову, когда Саймон со скрипом приблизился к ним по снегу, и снова положила ее на лапы.

— Бинабик! Ты не заболел? — спросил Саймон.

Казалось, тролль сначала не услышал его, потом он медленно повернулся, легкая улыбка играла на его лице.

— Доброе утро тебе, друг Саймон, — промолвил он. — Я вполне здоров.

— А-а. Я просто… Ты так пристально смотрел.

— Смотри, — Бинабик протянул вперед руку по направлению к востоку.

Саймон повернулся, чтобы снова взглянуть туда, прикрыв рукой глаза от солнечных лучей.

— Я ничего не вижу.

— Посмотри очень получше. Посмотри на последнюю вершину справа. Вон там, — он указал на ледяной склон, накрытый тенью от встающего за ним солнца.

Саймон вглядывался некоторое время, не желая признаться в неудаче. Почти отчаявшись, он вдруг различил что-то: темные линии на стеклянной поверхности горы, похожие на грани драгоценного камня. Он прищурился, пытаясь разглядеть детали.

— Ты об этих тенях? — спросил он наконец. Бинабик восторженно кивнул. — Ну? И что это такое?

— Это больше, чем просто тени, — тихо проговорил Бинабик. — То, что ты видишь, это башни утраченного города Тумет'ай…

— Башни внутри горы? А что это за Тумет'ай?

Бинабик притворно нахмурился:

— Саймон, ты с неоднократностью слышал это название. Каких же учеников брал доктор Моргенс? Ты разве не помнишь, как мы с Джирики говаривали об «Уа'киза Тумет'ай ней-Рианис»?

— Вроде бы, — сказал Саймон смущенно. — Но что это?

— Песня о падении города Тумет'ай, одного из девяти городов ситхи. Эта было рассказывание о том, как покидывали Тумет'ай. Тени, которые ты видишь, — это его башни, стоящие среди льда уже многие тысячи лет.

— Правда? — Саймон вглядывался в темные вертикальные полосы под молочно-белым покровом льда. Он безуспешно пытался увидеть в них башни. — Почему его покинули? — спросил он.

Бинабик провел рукой по шерсти Кантаки.

— Имеется ряд причин, Саймон. Если пожелаешь, я расскажу тебе об этом очень позже, когда будем ехать. Это будет помогать ускорить время.

— Зачем вообще они построили город на ледяной горе? — спросил Саймон. — Это глупо.

Бинабик сердито взглянул на него:

— Ты имеешь беседу, Саймон, с тем, кто родился в горах — это ты, есть вероятность, способен помнить. Мужчина имеет необходимость обдумать слова, прежде чем произнести их.

— Извини, — Саймон попытался подавить усмешку. — Я не знал, что троллям и вправду нравится жить там, где они живут.

— Саймон, — строго сказал Бинабик, — я думаю, тебе очень лучше пойти подготовить лошадей.

— Ну, Бинабик, — сказал наконец Саймон, — что это за девять городов?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Они ехали уже час, наконец оторвавшись от горы и погрузившись в белое море Пустынной равнины, следуя тому, что Бинабик назвал Старой туметайской дорогой — широким трактом, который когда-то связывал обледеневший город с его братьями на юге. Теперь дороги почти не было видно, лишь несколько больших камней все еще стояли по обеим сторонам пути, и порой можно было наткнуться на кусок, мощеный булыжником, сохранившийся под снегом.

Саймон задал этот вопрос совсем не из желания узнать еще немного из истории: его голова и без того была так забита странными именами и названиями, что в нее уже не помещались мысли, — но безотрадное пространство вокруг, бесконечные снега, редкие купы деревьев вызвали в нем желание послушать рассказ.

Бинабик, ехавший немного впереди, что-то шепнул Кантаке. Выпуская из пасти клубы пара, волчица приостановила свой размашистый бег и позволила Саймону поравняться с ней. Кобыла Саймона испугалась и отскочила. Кантака мирно затрусила рядом, а Саймон похлопал лошадь по шее, тихонько ободряя ее ласковыми словами. Несколько шагов она прошла, нервно крутя головой, а затем продолжала путь, лишь изредка тревожно фыркая. Волчица, со своей стороны, не обращала на лошадь никакого внимания, нагнув голову и принюхиваясь к снегу.

— Молодец, Домой, молодец, — Саймон погладил лошадь по плечу и почувствовал, как под рукой движутся ее мощные мускулы. Он дал ей имя, и она теперь подчиняется ему. Его наполнила тихая радость. Она теперь его собственная.

Бинабик улыбнулся, заметив гордость на лице Саймона.

— Ты проявляешь уважение к ней. Это хорошо, — заметил он. — Слишком часто люди видят в стремлении услужить неполноценность или слабость. — Он усмехнулся. — Те, кто так думает, должны выбирать скакуна вроде Кантаки, которая может их при желании съесть. Тогда они испытают почтительность и смирение. — Он почесал загривок Кантаки. Волчица на миг замедлила бег, чтобы показать, как она ценит внимание, потом снова пустилась бежать по снегу.

Слудиг, ехавший прямо перед ними, обернулся.

— Ха! Ты будешь еще и наездником, не только бойцом, а? Наш Снежная Прядь станет самым храбрым кухонным мальчиком в мире!

Саймон смущенно нахмурился и почувствовал, как кожа напряглась возле шрама на щеке.

— Меня не так зовут.

Слудига рассмешило его смущение:

— А что плохого в имени Саймон Снежная Прядь? Это же настоящее имя, честно заслуженное.

— Если тебе это оказывает тебе неприятность, друг Саймон, — сказал Бинабик, — мы будем именовать тебя иначе. Но Слудиг имеет справедливость: ты получал такое имя за заслуги, его давал тебе Джирики — принц царствующего дома ситхи. Ситхи имеют больше проницательности, чем смертные, по крайней мере иногда. Имя, которое они давали, нельзя отбрасывать с небрежностью, как и прочие их подарки. Имеешь в памяти, как ругал Белую стрелу над рекой ситхи?

Саймону не нужно было напрягать память. Тот момент, когда он свалился в Эльфевент, несмотря на последовавшие странные приключения, оставался черным пятном в его памяти. Это случилось конечно из-за его идиотской гордыни — оборотной стороны его мечтательного характера. Он пытался продемонстрировать Мириамели, как легко он воспринимает дары ситхи. Даже мысль о его тогдашней глупости была болезненна. Каким он был ослом! Как он может рассчитывать на симпатию Мириамели после этого?

— Я помню, — вот все, что он сказал, но радость исчезла. Каждый может ездить верхом, даже мечтатель-простак. Зачем раздуваться от гордости просто из-за того, что можешь удержать уже и без того закаленную в боях кобылу? — Ты собирался рассказать о девяти городах, Бинабик, — сказал он без энтузиазма.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тролль поднял бровь, уловив печальную нотку в голосе Саймона, но не стал заострять на этом внимания, а остановил Кантаку.

— Обернитесь на минутку, — сказал тролль, обращаясь к Саймону и Слудигу.