Магам можно все (сборник) - Марина Дяченко

— Сейчас, — хмыкнул Юстин.

Девушка протянула руку:

— Дай.

— Не дам. Босиком не убежишь.

Девушка мельком взглянула на небо — тучи тем временем сгустились, солнце не проглядывало.

— А я и так не убегу. — сказала она почти шепотом. — Давай, мажь меня дегтем… Чего уж там. Вперед.

Юстин нахмурился. Помолчал, глядя круглопятой в глаза; бросил ей туфли тем мгновенным плавным движением, каким дед учил его метать ножи:

— На!

Она поймала. Проглотила слюну; обулась, нарочито не глядя на Юстина. Выпрямилась, вскинула подбородок; Юстин сроду не видел благородной дамы, но подумал в эту минуту, что именно так, вероятно, благородные дамы и выглядят…

— Прощай, — сказала девушка так горделиво и таким низким голосом, что Юстин подумал: пробасила.

— Прощай…

Она повернулась и пошла прочь. Не шла — выступала, будто по ковровой дорожке; на десятом шаге споткнулась о корень и чуть не упала. Зашипела от боли.

Обернулась.

Юстин стоял, не двигаясь с места.

— У тебя поесть найдется?

— А что, черешни не сытные?

— Дались мне твои черешни… У меня ноги вон все исцарапанные. И колено болит.

Юстин остановился:

— Слушай, откуда ты взялась? Среди ночи, под утро? Одна? Отсюда до ближайшего хутора целый день топать, если пешком… А до города все два дня… Где твой экипаж? Где твоя лодка?

— Лодка?

— Но ты же сказала, что морем добралась?

Девушка некоторое время пыталась придумать убедительную ложь. Не придумала. Поморщилась:

— Давай присядем.

И она уселась прямо на траву, требовательно уставилась на Юстина снизу вверх, и он вынужден был последовать ее примеру. Девушка посмотрела, насупившись, Юстину в глаза, вытащила откуда-то из-за пояса маленький ножик и, вспарывая траву и землю, очертила вокруг себя и Юстина широкий круг.

Последовала долгая пауза.

— Это зачем? — спросил наконец Юстин.

— Это у меня привычка такая, — серьезно ответила девушка. — Так вот, что же я хотела тебе сказать… У тебя поесть найдется?

— Хлеб, — медленно сказал Юстин. — Сыр… Но это все в доме, а там дед… Деду про тебя говорить или как?

Девушка опустила глаза:

— Нет, деду про меня лучше не говорить… А у вас в доме нету такой штуки, чтобы погоду предсказывать?

— Есть паук заговоренный… На сегодня дождь обещал.

Девушка застонала. Помотала опущенной головой, так что коротко — до плеч — остриженные волосы закачались светлым шатром:

— У-у-у… А на завтра?

— Он дешевый, — сказал Юстин. — Только на один день предсказывает.

Помолчали.

— Ты забыл, как меня зовут, — сказала девушка.

— Ага, — признался Юстин.

— Анита.

— Вот теперь точно не забуду.

— Это хорошо, что я тебя встретила, а не деда, — серьезно сказала Анита.

— Дед тоже добрый, — нерешительно возразил Юстин.

Анита хмыкнула. Некоторое время было очень тихо.

— Птиц не слышно, — сказал Юстин. — Плохо.

— Наездники, — сказала Анита. — Я… Слушай, ночью страшно было. Их в саду вашем гоняло штук шесть.

— Ага, — сказал Юстин. — Мне дед велел сторожок наладить, так они сторожок сорвали…

И опять стало тихо.

— А вот почему люди наездников боятся? — спросила Анита. — Ну ладно, они могут загнать курицу, поросенка там… если не намазать заговоренной смолой. Ну, ворон загоняют… Крыс… А люди почему боятся?

— Горевестники, — коротко ответил Юстин. — И потом… Птиц нет, саранча приходит. Яблоки созреть не успеют, про вишню я уж молчу… А зачем ты круг нарисовала?

— Это такой символ доверия, — сказала Анита. — Ты меня за черешни свои простил… Ну и я тебе благодарна. Так, в общем.

— А откуда ты взялась?

Анита вздохнула:

— Слушай… Будь другом. Принеси мне поесть, а заодно посмотри, что там твой заговоренный паук показывает. А я тебя здесь обожду. Хорошо?

Юстин помолчал, потом без слов поднялся и пошел к дому. Дед был в сарае; не окликая его, Юстин потихоньку вошел в дом, отрезал хлеба, сыра и кусочек колбасы, налил в небольшой кувшин молока и, подмигнув Огоньку, пустился в обратный путь.

На полдороги вспомнил, что забыл посмотреть на паука. Возвращаться не стал; тучи, против ожидания, перестали сгущаться и даже слегка разошлись, так что в голубое окошко брызнул на какое-то мгновение луч солнца…

Потом серые перья сомкнулись снова.

Когда Юстин со свертком и кувшином, добрался до места, где оставил Аниту — там уже никого не было. Только пустой круг, нарисованный ножом.

— Дед… А когда круг рисуют на земле — это зачем?

Дед скосил на Юстина здоровый глаз:

— Да разные заклятия бывают… От чужого уха, или от чужого глаза, или от дурного помысла. А тебе зачем?

— Да так, — сказал Юстин, и дед не стал расспрашивать. Вздохнул только и вернулся к своей работе — рубашку штопал.

— Да так, — повторил Юстин виновато. — Девушка тут была…

Дед поднял бровь.

— Да, — Юстин поерзал. — И главное, непонятно, откуда взялась. Ноги нежные, туфли господские, новенькие. Ни экипажа, ни лошади, платье такое, будто только что из дому. На берегу следов нет… Я специально на берег ходил. Песок нетронутый с прошлого дождя…

— Горевестники, — сказал дед, пряча лицо глубоко в бороду. — Так я и знал.

— Так ведь нету никакого горя…

— Девушка ниоткуда — это не радость, сынок. Радость — это когда девушка настоящая, здоровая, усталая, потом пахнет; когда ты знаешь, чья она и откуда пришла… А это не девушка, сынок, это мара, или русалка, или еще какая-то гадость, ты вот что… Давай-ка оберег тебе сочиню какой-нибудь.

— Она живая, — растерянно возразил Юстин. — Ноги расцарапала… И тяжелая такая…

Дедова бровь поднялась еще выше.

— Она на меня с дерева упала, — виновато пояснил Юстин.

Здоровый дедов глаз смотрел пристально, слепой — отрешенно.

Всю следующую неделю шел, иногда прекращаясь, дождь. Трава в саду поднялась по пояс; паук-предсказатель упрямо сидел в левом нижнем углу паутины, что во все времена означало облачность, дожди и непогоду.

Дед все-таки уехал на ярмарку. Угнездился в телеге, прикрывшись от неприветливого неба куском рогожки, и Юстин на несколько дней оказался ответственным за все хозяйство и всю скотину.

Поздно вечером, закончив наконец-то все дела и забравшись на холодную печку — они с дедом никогда не топили летом, — Юстин долго мерз, кутался в отсыревшее одеяло, стучал зубами и, вспоминая Аниту, сжимал в кулаке изготовленный дедом оберег — смолистый шарик с торчащими из него перьями.