G.O.G.R. - Анна Белкина

— Серёгин, приехали! — мысли Петра Ивановича развеял вот этот вот противненький вкрадчивый голос и рука, что неприятно теребила за плечо. — Ты что, заснул?

Пётр Иванович встрепенулся, рывком повернул голову и посмотрел сначала в окно, а потом на того, кто его теребил. За окном виднелась просторная парковка «Росси — Ойл», а теребил его тощий Смирнянский.

— Нет, нет, не заснул, — прокряхтел Серёгин, стараясь выкинуть из головы Генриха Артеррана, чтобы не «открыть мегекость», и начал вылезать из кресла.

«Донецкое представительство корпорации „Росси — Ойл“» встретило их ну, очень неприветливо: опечатанными дверьми.

— Ну и номерок! — присвистнул Недобежкин, застопорив ход пред непроходимой печатью из тонкой белой бумаги.

— Можно сковырнуть, если осторожно, — определил Смирнянский, внимательно оглядев эту самую печать. — Только не сейчас — ночкой вернёмся, и я всё устрою.

— Я те устрою! — перепугался Недобежкин. — Ты что, хочешь вломиться туда? Надо узнать, кто тут всё опечатал и зачем!

— Ясно, что их всех уже замели! — высунулся Ежонков и потрогал папиросную бумагу печати указательным пальцем. — Такие штучки федералы вешают, когда шарашки прикрывают.

Да, пока они возились с Верхними Лягушами и «чертями» — совсем упустили из виду «Росси — Ойл». Кто-то тут уже побывал и пошустрил… На печати стоит дата: тридцатое июля. Кажется, они тогда искали «панцеры-хетцеры» в подземельях «Наташеньки»…

— Федералы? — хмыкнул Недобежкин, дойдя до широкого окна и увидев, что оно тоже опечатано. — Это какие у нас в Донецке федералы?

— Интерпол! — не задумываясь, выпали Ежонков. — Они косили под международную корпорацию, но танкера́ми сливали контрабандную нефть. Вот их и посекли, а так же — подмели. Всё коротко и ясно!

БА-БАХ! — Пётр Иванович, прямо ухом услышал взрыв гранаты около себя — такая сенсационная догадка его осенила. Мильтон, которого они с Сидоровым видели — это Генрих Артерран. Выходит, что именно Генрих Артерран следил за работой филиала под маской Мильтона. Он затеял страшенный ремонт, забраковывал проекты, наверняка, чтобы отвлечь этого тучного сонного Поликарповича от дел! Да, уж, кажется, он и есть «федерал»… Проклятая «порча» не даёт Серёгину ни словом обмолвиться про Артеррана, а когда она пройдёт… тоже ничего хорошего не будет. Проследив аналогию между Карпецом, Семёновым и Кораблинским, Пётр Иванович сделал невесёлый вывод: когда у него пройдёт «звериная порча» — он забудет всё на свете и сможет сообщить миру только слово «Бык». Ну да, конечно, «Бык» всё-таки, лучше, чем «Ме». Однако только тем, что «Ме» — это междометие, а «Бык» — уже существительное. Только вот, это существительное никак не относится к делу. Всё, финиш…

— Интермеццо у нас один остался, — буркнул Недобежкин и повернулся, чтобы уйти. — Сидоров, ты у нас спец по нему — займись.

Глава 98. Кто поймает Интермеццо?

Серёгин и Сидоров выполняли задание начальника: «занимались» Интермеццо. Сидорову пришлось по памяти восстанавливать всё, что когда-то было про него известно. Такое интересное занятие досталось сержанту из-за того, что Карпец проворонил его дело. Вот Сидоров и сидел, уткнувшись носом в бумажечку, и выписывал всех известных ему дружков «короля воров». Пётр Иванович же «гулял» по обширным просторам тридцать седьмого дела, выискивая там крупицы информации про Интермеццо. Наверное, в той тишине, которая сейчас висела в кабинете, было слышно, как скрипят их мозги, занятые разгадкой тайны, по сложности равной, наверное, теореме Ферма.

Пётр Иванович повернул голову и украдкой заглянул в бумажечку, которую Сидоров испещрил не то фамилиями, не то кличками. «Косой, Хряк, Черепаха, Троица…» — начал читать Серёгин. Читая, Пётр Иванович сразу же припоминал, не встречал ли он данные «наименования» раньше. Так, первым в списке идёт некто Косой. Косой… Косой… Косой… Да, Косой — фигура известная: целых четыре отсидки за плечами. Воровал этот Косой по-чёрному, и к тому же, очень безграмотно. Всегда множество очевидных улик, следов и так далее. Серёгин уже ловил его два раза. И сейчас, кажется, Косой опять засел на нары. У Троицы они с Недобежкиным уже бывали и узнали, что Светленко приходил к нему за фальшивыми документами. Рыбаков Александр Владимирович — вот, в кого перекрестился по этим документам «король воров». В аэропорту уже изловили десятерых разношёрстных Рыбаковых Александров Владимировичей, но никто из них так и не явился Николаем. В квартире Светленко по соседству с Сидоровым заседают Журавлёв и Пятницын в надежде на то, что кто-то придёт за исчезнувшим «фантомом» Федохиным. Кажется, их пора отзывать: Федохин-Филлипс пал смертью храбрых: наверное, за ним уже пришли…

А вот, Хряк и Черепаха — человечки «не стреляные». Кажется, не помешает нанести им визит.

Пётр Иванович решил начать с Хряка. Причина была прозаична: Хряк проживал куда ближе, чем этот Черепаха. В Калининском районе, в двухкомнатной квартире. А Черепаха забился в глухомань, к нему и идти не охота.

— Всё, погнали! — постановил Пётр Иванович и проворно скользнул в коридор.

Поймать Интермеццо — для Сидорова это уже сделалось делом чести. «Король воров» так часто и виртуозно ускользал из рук правосудия, что сержант, упустив его не один раз, дал себе слово: во что бы то ни стало схватить изворотливого преступника и водворить туда, где ему положено быть — за тюремную решётку. Даже если для этого придётся совершить тринадцатый подвиг Геркулеса — Сидоров не остановится. Он сразится с любыми бандитами, с «Королями», с «Динозаврами», с Генрихом Артерраном, с драконом, с вампиром, с самим Геркулесом… но достанет Николая Светленко даже из-под земли! Из тартара достанет и упечёт на нары раз и навсегда. Дав себе это торжественное обещание в двадцать первый раз, Сидоров призвал на помощь удачу и скользнул в коридор вслед за Петром Ивановичем.

Сидоров отлично знал, как проехать к тому, кто носил кличку Хряк. Он ездил к нему раз пять — тогда, когда ловил Интермеццо в первый раз. Хряк был толст и трусоват. Если напереть на него хорошенько — он расколется, как орех…

Пётр Иванович припарковал служебную машину во дворе дома, около другой машины — красных «Жигулей». Выйдя из кабины, Серёгин огляделся. Перед ним лежал обычный двор обычного пятиэтажного дома — таких дворов и домов в районе полным-полно. Там, в сторонке у древнего каменного забора, торчит зелёная беседка. В глубине двора — детвора с шумом и смехом катается с горки. На лавочке, под окнами первого этажа, собрались современные «три девицы». Они не пряли, а жеманно покуривали тоненькие дамские сигаретки и вели следующую беседу:

— Ритка… А, Ритка! У неё, вот, мальчик родился!

— Значит, свекрухой будет!

— Да подожди ещё со свекрухой, его сначала вырастить надо!

Похоже, что беседа была очень весела и содержательна, потому что все три девицы сначала замирали, развесив уши, и, помолчав секундочку, взрывались писклявым хохотом.

Пройдя мимо них, Серёгин и Сидоров углубились в прохладу подъезда. Преодолев четыре лестничных пролёта, они взобрались на третий этаж и оказались перед добротной стальной дверью.

— Приехали, — сообщил Сидоров и нажал на кнопку звонка.

Сначала там, в квартире, за этой вот дверью, висела нежилая тишина. Но, спустя несколько минут — послышались тяжёлые шаги увесистых ног, слегка приглушённые толстым ковром.

— Хто? — сыто осведомился хрипатый от излишка жирной пищи голос.

— Давай Хряк, откупоривайся, милиция! — грозно сообщил ему Сидоров.

— Ык! — икнул с той стороны двери сытый Хряк. — Ы… Меня нет дома…

— Так, давай, шевелись, а то запишу, что ты из пистолета в меня запулял! — пригрозил Сидоров, заставив Хряка вернуться и закопошиться в замках.

Хряк был огромен, словно человек-гора. На его голове, что напоминала батон, торчали неопрятные пучки засаленных волос, оба подбородка покрывала пятидневная щетина. Натянув необъятные растянутые шаровары под самые подмышки, этот запущенный толстяк крякнул:

— Простите, у меня неубрано… — и отодвинулся вглубь своей квартиры, из которой пахло, словно из конюшни.

Пётр Иванович едва сдержался, чтобы не поморщиться: милиционер должен быть бесстрастным. Перевалив «нагромождения» обломков мебели, смятой одежды, целых и разбитых бутылок, пачек от магазинных пельменей и прочего хлама, Хряк добрался до кухни.

— Садитесь, — пробухтел он, указав милицейским гостям на два уцелевших стула.

Пётр Иванович пристроился на чистом краешке стула, а Сидоров — тот вообще, отказался садиться. Брезгливо покосившись на «Монблан» из перепачканной посуды, что возвышался над ржавеющей раковиной, Серёгин спросил Хряка про Интермеццо.

Хряк с самого начала выглядел припыленным, а когда до него довели смысл визита — так вообще, едва ли не запихнул свою тушу под низкий старый стол.