Стальное зеркало - Анна Оуэн

Вылететь россыпью, остановиться, якобы впервые обнаружив врага. Переговариваться так, чтоб слышали — но стреляли, не доставая. Продвинуться вперед и тут же отступить — а зачем нам рисковать, зачем бросаться в бой, у нас за спиной настоящая сила. Построиться цепью и — по кругу, выстрелил или метнул камень, и тут же отъехал, уступая место следующему. Древняя тактика, еще от варваров. Древняя и действенная. Пока арелатцы соображают, по кому стрелять, пока выбирают, куда нацелить кулеврину — такой хоровод уже успевает сменить место. Вреда мы причиняем немного, впрочем, и до нас не достают. Зато тем, кто удерживает берег, уже ясно: неприятности. Пока небольшие, но скоро будет хуже. И нужно поторопиться, благо, со второй половиной моста почти закончили. Пока там аурелианская армия доберется, ее уже будет ждать сюрприз. Да и этим нахалам покажем, как швыряться чем ни попадя…

И тут очередное попадя перелетает через верхний край бывшего плота — и там, за краем, взрывается. Очень много лишнего можно уложить в чужое снаряжение, если в твои обязанности входит проверка лошадей. Много, но недостаточно для настоящей атаки. К счастью, настоящая нам и не нужна, достаточно, чтобы противник поверил, что ему нужно торопиться.

Взрывается раз, взрывается два… пауза, еще раз. Редко, неравномерно, заставляет ждать и бояться. То ли камень летит, то ли очередной подарок. Сейчас арелатцы передают по цепочке на тот берег, что держаться без подмоги считают неразумным. Чего ждать-то? Пока всех не перебьют и за мост не примутся?

Вот теперь можно слегка отступить — и подождать. Благо, с небольшого обрыва выше по течению видно и банку, и наплавные мосты. На дальний как раз ступает небольшой отряд, десятка три, как Мартен и говорил. Не конница, а эти новые арелатские части, изобретение Его Величества Филиппа. Отлично подготовленные стрелки с наилучшими аркебузами. Жаль аркебуз, утопят же.

С конницей проще было бы. Да и эти выберутся, лодки друг с другом сцеплены хорошо. Вот они пошли, кажется, в ногу даже… говорят, где-то во Франконии так мост обрушился. Пошли, пошли… и мост пошел. Дернулся, и повело его влево, по течению, в океан. Целиком — нет, не целиком. Дальний конец держится еще…

Бегут, поняли, нет, и он оборвался. Ветер небольшой, а течение сильное. Быстро сносит. Но беззвучно почти, до нашего берега не долетает. Даже красиво. А с той стороны лодки и не спускают, и тех, что с банки, не ждут — оказывается, у них что-то под берегом наготове стояло, молодцы.

И луна все это освещает с удовольствием, хотя совсем уже съежилась и скукожилась.

Теперь они могут двинуть к банке только кавалерию, вплавь. Но это будет совсем уж глупостью. Хоть вода и не такая уж холодная. Но течение — и начинающийся отлив. Их будет сносить в море, как сносит ставший сейчас огромным плотом мост. К тому времени мы скинем с нашего берега ту сотню, что еще тут сидит, не забыв поблагодарить за дополнительные пушки — а там и наши подойдут, и встретит арелатцев надежный заслон.

Но атаковать никто не собирается. Те, что устроились на банке, переправляются к себе кто вплавь, кто на лодках, не пошедших на строительство моста. А оставшиеся на нашем берегу — перестают стрелять.

Сейчас кто-нибудь на том берегу сопоставит время явления призрака с расстоянием до ближайшего соляного аббатства… и рассчитает более или менее точный срок подхода наших сил. Правильно. За час-полтора мост им не восстановить, даже если они вовремя поймают уплывшую секцию — значит коней и людей губить нечего.

— Кузен, отправляйтесь парламентером. — С призраком они вряд ли захотят разговаривать. К тому же призрак хочет отдохнуть, ибо его ждет путь отсюда на север — а ребра, наспех затянутые полотном, все-таки болят, и, что хуже, мешают дышать полной грудью.

— Что мне им предлагать?

— Да что хотите.

Это все как бы не война. Школьные игры в мяч часто кончаются худшей кровью. Как бы и не война. Разошлись. Обошлось. Повезло. За этим касанием — нежелание бить иначе, как наверняка. Уверенность в себе. Большая сила.

Наверное, так мавры, пришедшие из пустынь, когда-то смотрели на франков. У них в небесах, на земле, вокруг, под носом, повсюду — чудо, настоящее, неописуемое, невообразимое… а эти бледные дети севера не понимают. Каждый день ныряют по уши, черпают ведрами, полощут в нем белье — и не замечают, не чувствуют, что это чудо, льющееся по земле и с неба, скапливающееся во рвах и канавах. Вода. Невиданное ее множество. Столько, сколько не бывает… а они даже не могут понять, какое это диво, небыль, сказка!..

Жан де ла Валле смотрел на каледонца, как мавр на франка. У него перед носом, за спиной, по левую и правую руки, и даже над ним, поскольку разговор шел на крыльце, происходило чудо, а этот… нет, не франк, франк здесь я, в общем, этот дикий неотесанный каледонец не понимал и понять не мог.

— Господин коннетабль всегда так делает, — второй раз пожимает плечами Гордон. И хоть кол на голове теши — для лагерного укрепления, хороший такой кол. — И господин герцог Беневентский говорит, что так правильно.

Да, как же тут забудешь… И господин герцог Беневентский. Если два божества из трех — третье, к счастью, застряло в своей Каледонии и пить с ним придется не скоро — на чем-то сошлись, то, значит, так оно и есть, и всегда было. Было… пожалуй, что и было. При Гае Марии, например. Хотя кто его знает, получали ли тогдашние центурионы простенькие и слепому внятные кроки с маршрутом на следующие три дня?

В другое время наступать по разным дорогам имело бы смысл еще и из-за снабжения. Сейчас это вопрос только скорости… но черт меня побери, пять лет назад это бы просто не получилось. Потеряли бы друг друга. Отец говорил, губит инициативу. Да пусть губит, в конце концов. Если оно воюет хоть вполовину так хорошо, как ходит… зачем нам эта инициатива? Впрочем, Жан не очень понимал, о какой загубленной инициативе может идти речь. Раньше понимал, теперь перестал. Вот часть армии движется по территории, только что оставленной противником. Ежечасно, ежеминутно возникает огромное число вопросов, которые нужно решать. И столько из них, сколько можно, решается внизу. Теми, кто должен их решать. До верха, до командующего этой частью, доходят только самые важные, там, где без него действительно не обойдешься. Доходят — никто не лезет вперед чертей в преисподнюю, нарушая субординацию. Это оно и есть?..

Конечно, играет Жан за отца, хороший командир, которому приходится уметь все, рано или поздно будет уметь все. Но сколько их — таких хороших? И станут ли они хуже, если им не придется — каждому — сызнова решать одни и те же простые задачки, будто это первая в мире война?