Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Однако недовольство росло. Масла в огонь подлила космонавтика. Несмеянов считал ее успехи замечательными, прекрасно понимал политическое значение этих успехов, приветствовал планы Королева, но вовсе не собирался ставить космонавтику в положение исключительное, ломать в угоду ей научные планы множества институтов и отдавать ей лучшие людские и материальные ресурсы Академии.

Но ракетчики во главе с Королевым требовали именно этого. К 1960 году они были уже довольно сильны: Королев и Глушко стали академиками, Пилюгин, Рязанский, Кузнецов, Бармин – членами-корреспондентами Академии наук. Все они входили в Отделение технических наук, академиком-секретарем которого стал А.А. Благонравов. Б.Н. Петров был одним из его заместителей, Г.И. Петров и В.П. Глушко – членами бюро этого отделения. В отделение входили Л.И. Седов, радисты В.А. Котельников, Г.В. Кисунько и А.А. Расплетин, теплотехник Б.С. Стечкин, атомщики Н.Л. Духов, B.C. Емельянов, авиаторы А.Н. Туполев, С.А. Лавочкин, А.С. Яковлев и пока находящийся между авиаторами и ракетчиками В.И. Челомей. Это было самое многочисленное (102 академика и члена-корреспондента), а главное – самое могущественное и наиболее щедро (если не считать атомщиков) финансируемое отделение Академии – мозг военно-промышленного комплекса страны. Не считаться с ракетчиками в академических делах было все труднее. Но когда Благонравов попытался поставить вопрос на президиуме о выборах Королева в вице-президенты, поддержки там он не получил: из ЦК была «спущена» своя кандидатура: Михаил Дмитриевич Миллионщиков. Пилюгин и Бармин выступили на заседании президиума в поддержку Королева, требовали, чтобы кандидатуру Королева еще раз рассмотрели в ЦК. Келдыш молчал. Несмеянов согласился. Вопрос сняли с обсуждения. Но когда все ракетчики уехали на космодром, выборы провели. Миллионщиков стал вице-президентом, Королев – лишь членом президиума. Стало ясно, что Несмеянов без боя власть энергичной группировке из Отделения технических наук не отдаст.

Ракетчикам он был нужен, когда они только проникали в Академию и завязывали связи с ее институтами. Теперь он им мешал. Им нужен был «свой» президент, всемирно признанный, авторитетный ученый Теперь, где только могли, они на всех уровнях, вплоть до кабинета Первого секретаря ЦК и Председателя Совета Министров (с марта 1958 года B.C. Хрущев совмещал обе эти должности), упорно доказывали, что президентом необходимо избрать Келдыша. Эти слова совпадали с желанием Хрущева освободиться от упрямого Несмеянова, мешающего ему осуществлять преобразования в мире науки. Время работало на ракетчиков: победные старты укрепляли их авторитет все больше и больше. Из силы научно-технической они превращались в силу политическую. Апрельский старт Гагарина стал последней каплей, переполнившей чашу их триумфа и терпения Никиты Сергеевича. Издается Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по улучшению координации научно-исследовательских работ в стране и деятельности Академии наук СССР». Следом, 19 мая. Общее собрание Академии, разыгранное по нотам, написанным в ЦК, принимает отставку Несмеянова и выбирает рекомендованного им Келдыша президентом Академии наук. Бесспорно, что с приходом на научный престол нового президента позиции ракетчиков еще более укрепляются. Королев может радоваться: теперь, когда они так сильны, так могучи и богаты, есть ли задачи, которые были бы им не по плечу?!.. Он забыл один дьявольский закон, давно живущий в мире людей: общая слава не сплачивает. Никогда, нигде и никого – будь то маршалы Великой Отечественной или английские битлзы...

Существует средневековая притча: одного рабочего спросили: «Что ты делаешь?» «Везу тачку с камнями», – ответил он. «А ты что делаешь?» – спросили другого. «Строю Шартрский собор!» Королеву, в отличие от современных ему чиновников высшего ранга и многих его коллег, была свойственна историчность мышления. Хрущев делал на космосе политику сегодняшнего дня, укреплял свой международный, да и внутренний авторитет. Ракета была для него мастерком, которым он возводил «величественное здание коммунизма» – одно из любимых выражений Никиты Сергеевича. В более низких эшелонах власти, в ЦК, Совмине, министерствах, причастных к космонавтике, она тоже рассматривалась прежде всего как некий политический рычаг, отвечающий потребе сегодняшнего дня. Немало умных людей (обывательское мнение, будто все чиновники – дураки, ложно) с рвением замечательным подключались к новой работе, да не просто подключались, а энергично при этом отпихивали тех, кто тоже хотел подключиться. То соперничество, которое наблюдалось в США между армией, флотом и ВВС, с поправками на специфику системы, присутствовало и у нас, разве что соперники были другие. Все понимали, что космонавтика – не просто новая, сверкающая золотыми звездами научно-техническая жила, но нечто более важное – знамение времени, зеркало эпохи, а потому сулит власть, карьеру, награды, сулит радости жизни.

Для настоящих «генералов космоса», таких, как Пилюгин, Глушко, Рязанский, т.е. людей, действительно очень преданных работе, космонавтика давала возможность полной, без оглядки на финансирование и снабжение, реализации своих идей, и всякий победный старт, как это было и в прежние, докосмические годы, рассматривался ими, прежде всего, как торжество личных научно-технических принципов. И на их «фирмах» были люди, понимающие, что на космосе можно погреть руки, сделать «модную» диссертацию, организовать отдел под своим руководством, но, в принципе, таких было немного, и не они определяли общий настрой. Королевская гвардия тех лет – это молодые инженеры, вчерашние выпускники МВТУ, МАИ и Физтеха, романтики и бессребреники, не помышляющие ни о степенях, ни о наградах, люди, бесконечно увлеченные работой, преданные ей, гордящиеся ею и ничего, кроме нее, в жизни не имеющие. По меткому выражению академика Л.А. Арцимовича (которое авторы «Девяти дней одного года» вставили в сценарий своего фильма), такие люди «удовлетворяли собственное любопытство за счет государства». Но при этом и они, в подавляющем большинстве своем, лишь «возили тачки с камнями», а Королев «строил Шартрский собор». В ОКБ многие досадовали, когда в напряженные дни окончательных испытаний «семерки» Королев и сам отвлекался, и других отвлекал на создание этого ничтожного ПээСа, а Сергей Павлович говорил убежденно:

– Вспомните меня: этот спутник в музеях будут показывать!

Возможно, холодный аналитический мозг Келдыша мог оценить масштабы этой работы, значение ее скорее чувствовали, чем понимали, такие ясные умы Академии, как Капица, например, но в полной мере ощущал ее историчность, мне кажется, только Королев. Летописцы-техники справедливо сравнивают достоинства и недостатки конструкций Королева, Янгеля, Челомея, обнаруживают, что Челомей при жизни Королева сделал ракету самую мощную, а межконтинентальная машина Янгеля была дешевле «семерки». Исследования такие полезны и нужны, сравнивать необходимо, но, мне кажется, духовные устремления этих конструкторов и Королева, уровень восприятия ими содеянного, отношение к космонавтике не как к области реализации технических совершенств, а как к исторической данности – другие. Отсюда и неформальное, глубоко личное восприятие Королевым творческого наследия Циолковского, отсюда – внимание ко всему, что отражало первые вехи эпохи космоса, будь то книги, фильмы, выставки, памятники или даже просто почтовые марки с изображением спутника. Отсюда постоянные призывы к консолидации усилий всех, кто может (а по Королеву это означает – кто должен!), еще более расширить космические исследования...

А может быть, все проще и это элементарная жажда власти, стремление подмять всех под себя? Да! И это было! И это должно быть, ибо всякий, по-настоящему увлеченный человек неминуемо стремится к власти для торжества своих идеалов. Но именно для торжества идеалов, а не для торжества честолюбия... Когда Королеву предложили перевести его с должности Главного конструктора на должность Генерального конструктора, он же не согласился, хотя это был очевидный шаг к самоутверждению и настоящий праздник карьеризма.

– Я работаю так, как все, – сказал тогда в Совмине Сергей Павлович. – Без своих коллег я ничто и поэтому не могу и не хочу выделяться среди них...

Он был последовательным сторонником общих трудов и общей славы.

Но оказалось, что эта общая слава, достигшая пика гагаринской весной, этот золотой дождь наград и иных знаков внимания, эти победы в Академии – все это возымело реакцию, обратную той, которую ожидал Королев. Это не сплотило Совет Главных, а отдалило этих Главных друг от друга.

Примерно через два года после смерти Королева Валентин Петрович Глушко говорил мне на космодроме:

– Ну, что вы всё: Королев! Королев! А что такое Королев? Это тонкостенная металлическая труба. Я ставлю внутрь ее свои двигатели, Пилюгин – свои приборы. Бармин строит ей старт, и она летит...