Греховные радости - Пенни Винченци

Нет, он, конечно, не бросится сразу же: дескать, спасибо, дедушка, да, дедушка, я согласен, жду не дождусь. Он подумает.

А то, что она рассказала ему насчет Фредди, действительно любопытно. И даже несколько пугающе. Если Шарлотта ничего не перепутала, то она может лишиться своего местечка под солнцем. И места в правлении банка тоже. Это еще одно соображение в пользу того, чтобы он принял сделанное ему предложение; тогда они с Шарлоттой могли бы объединить свои силы. Все это еще, конечно, происходит подспудно и покрыто мраком неизвестности; пока это еще не факт, а так, скорее одни предположения. Но здравое зерно в них есть. Фредди всегда ненавидел Шарлотту, она и раньше рассказывала Максу, что он проявляет к ней какую-то болезненную, ненормальную ревность; а сейчас, когда Малыша не стало, банк оказался к тому же в уязвимом положении. Макс и сам это отлично видел и понимал. А если и Фред коньки отбросит… Господи. Просто кошмар.

Но для человека, на которого обрушились такие удары, голос у Шарлотты был что-то очень уж бодрый. Она сказала, что Гейб Хоффман здорово ей помог, а потом понесла какую-то девчоночью чепуху. Ну что ж, может быть, они наконец-то сошлись. Макс всегда считал, что им давно надо было это сделать. Хоффман — это то, что надо. Не то что этот мерзкий Фостер. «И как только Шарлотта могла спутаться с подобным типом», — подумал Макс, гоняя по тарелке корочку пирога. Какая же она все-таки была наивная! Правда, она ему и до сих пор больше напоминала старосту класса, особенно с этими ее резкими начальническими интонациями; с его точки зрения, она была совершенно несексуальна; впрочем, возможно, кому-то именно такие и нравятся. Может быть, школьницы как раз были одним из «пунктиков» Джереми Фостера. Но в общем-то, все это к делу не относится. Шарлотта сказала ему, что вернется примерно через неделю и хочет, чтобы он к тому времени что-нибудь решил. И добавила, что Фредди грозится приехать в Лондон вместе с этим Дрю — или как его там — и ей бы очень хотелось, чтобы Макс был рядом с ней в их лондонском отделении.

Конечно, оставалась еще такая проблема, как Джемма. Ей наверняка не понравится, что он собрался уходить от Мортона. Джемме импонировало, что Макс работал у ее отца, — это увеличивало меру ее власти над ним. Иногда Максу даже казалось, что все их взаимоотношения были для Джеммы просто еще одним украшением, чем-то таким, в чем она могла показаться на людях, выгодно подать себя. Ей нравилось быть его подругой, нравилось, что они составляли удачную пару — одновременно и современную, соответствующую всем самым новейшим течениям всяческой моды, будь то в одежде, знакомствах, манере поведения, стиле жизни, но в чем-то и традиционную, типичную, не шокирующую никого в их окружении. Ей нравилось, что им открыт доступ не только в мир самой высокой моды, не только в те круги, где вращаются Джерри Холл, Ясмин Ле-Бонг, Гелдофы, поп— и рок-звезды, редакторы и журналисты журналов мод, но и в мир самой отборной английской аристократии. Джемма встречала упоминания о себе в газетах; такие журналы, как «Арена», «Вы», цитировали ее высказывания о ней самой и Максе; вместе с ним она фигурировала на страницах светских новостей «Татлера» и «Харперса», посещала приемы, балы, междусобойчики. Все это действовало на нее возбуждающе; ей казалось, что они могут пойти куда угодно, попасть на любые страницы, что всему этому нет никакого предела, и это ее зачаровывало.

Когда Макс выложил ей свои новости, Джемма вначале расстроилась, потом рассвирепела. Сперва ее большие карие глаза наполнились слезами; потом, когда приступ слезливости прошел, она обрушилась на Макса:

— Как ты можешь? После всего, что папа для тебя сделал! Честное слово, я не понимаю тебя, Макс.

— Джемма, дорогая, он же мне не за красивые глаза платит. Да, он дал мне старт в жизни. Огромное ему спасибо за это. Но я ведь и сам кое-чего добился. Я не был для него обузой. Скорее, наоборот. Даже зарабатывал для него деньги. А теперь я хочу… ну или мне кажется, что хочу… попробовать чего-то добиться самостоятельно.

— Самостоятельно?! Ну уж конечно. В банке у своего дедушки. И с сестрой, которая будет водить тебя за ручку. По-моему, в этом есть что-то жалкое. Честное слово.

— О'кей, — легко согласился он, — значит, я жалкий человек. — Ему вдруг страшно захотелось ее. С ним часто так бывало, когда она оказывалась в особенно яростном или неистовом состоянии. — Послушай, дорогая, я еще подумаю об этом, хорошо? А сейчас, пожалуйста, давай поедем ко мне и я доставлю тебе маленькое удовольствие.

— Нет, — сердито отрезала Джемма. — Не поеду. Пока ты мне не пообещаешь… ой, Макс, прекрати! Не надо!

Его рука уже забралась к ней под юбку и поглаживала ее по бедрам — по тонким, шелковистым, великолепным бедрам. Он продвинулся чуть повыше, нащупав края ее чулок; Джемма всегда носила чулки и пояса с массой всяких оборочек. Такой уж она была девушкой. Макс сразу же позабыл о банке, обо всем остальном. Он чувствовал только одно: необходимо как можно быстрее добраться с ней до дома.

— Не спорь, дорогая. Пойдем.

— Но… ну ладно, может быть. Поговорим об этом в машине.

Она все еще дулась, но уже улыбалась. Выходя из ресторана, Макс чувствовал себя неудобно: такая у него была эрекция.

— Черт, — спохватился он, когда они отъехали, — только сейчас вспомнил. У меня нет ключа, я отдал его Томми. Придется по дороге заехать и взять. Он сейчас у Энджи.

— Ой, Макс, не надо. Почему бы нам не поехать ко мне?

— Не могу. Я должен быть дома. Завтра мне по делам прямо с раннего утра. Заедем, это недолго.

В этот момент они остановились перед светофором; рука Макса моментально оказалась у Джеммы в трусиках и принялась поглаживать ее. Она была восхитительно влажной.

— Господи, ты просто чудо, — проговорил он.

— Ой… ну ладно, хорошо, — ответила Джемма. Она всегда была очень отзывчива на лесть.

— Макс! — удивилась Энджи, открыв ему дверь. — Как мило! — Она негромко подхихикивала, была сильно пьяна и явно крепко накурилась. — Заходи. Мы тут пьем текилу. И немножечко курим.

— Заходить я не буду. — Макс широко улыбнулся ей. — А как же бридж?

— О, с ним покончено. Заходи, пожалуйста. У меня есть подарок для Джеммы ко дню рождения. Да и просто мне будет приятно, если ты зайдешь. — Выглядела она великолепно: раскрасневшаяся, со взъерошенными волосами, большие зеленые глаза ее блестели, взгляд то скользил по лицу Макса, то переходил на его фигуру. — Макс, пожалуйста! — Она подалась к Максу и поцеловала его; от нее исходил терпкий, возбуждающий, жаркий запах. Макс заколебался.