Мама, не плачь (СИ) - Борисов Олег Николаевич

— Если не секрет, вы кому пальцы показывали? Звездочки не зажилят за такое поведение?

— Мориц мне повышение уже второй год пробивает. Но должности все расписаны, конкуренция дикая. Поэтому каждые полгода рисовали фигу. Повезло, что начали штат расширять. Новая позиция, куча дерьма в придачу. Никто особо на это место не претендует, вот меня волной и вынесло. А “пальцы” — плюнь и забудь. Служба собственной безопасности обычно кастрирует за что-то серьезное. Типа — бюджет годовой присвоил и не поделился. Или вздумал на пенсию уйти и не проставился кому положено… Шучу… С тобой все ровно будет. Закончишь, опыта поднаберешься на авральных припашках, где-нибудь к тридцати по выслуге тоже капитана дадут. И станешь из мягкого кресла на идиотов подчиненных покрикивать.

— Я на погоны не соглашалась, фрау Эльза.

— Думаешь, я о них мечтала? Молодая дурочка с фермы, по разнарядке поступившая на социологию. Работа со студентами, формирование общественного мнения… Херня все это. Показуха и куча гнили за красивой оберткой… Я твои фото видела. Вот там — правда, как она есть. Когда вместо молодой красивой девушки кусок исполосованного мяса. Мне со своими отметинами даже стыдно перед тобой. Вот, видела?

Эльза задрала безразмерную майку, я разглядываю рубцы на животе. Серьезно тетке досталось, без дураков.

— Этот самый Мориц пластику не оплатит? Я с соседкой в одно место каталась, меня чуть подлатали. Вот, уже лучше.

Моя очередь демонстрировать “нажитое добро”. Когда обернулась назад, помрачневшая куратор налила себе третий стакан до краев.

— Видно, хотя лучше, чем было раньше.

— Видно, кто спорит. Но хотя бы шарахаться перестали. Как мне объяснили, надо еще полгода к ним ездить каждые выходные, чтобы до конца шрамы свести.

Приговорив спиртное за три глотка, Эльза вытерла выступившие слезинки и забросила в рот пучок зелени. Продышалась и невнятно проворчала, дожевывая:

— Вроде есть у нас программа реабилитации. Даже фонды выделяли. Меня, как ветерана боевых действий, могут туда включить. Если постараться, и тебя подтяну под это дело.

— Я сама заработаю. Реакторщики очень неплохо получают и страховки у нас обычно отличные. Вы же — молодая, красивая женщина. Вам обязательно надо перышки почистить, чтобы потом на пляжах мальчиков смущать.

— Не подлизывайся.

— Даже не думала, не умею, — закончив подбирать подливку кусочком хлеба, сыто откинулась на спинку стула. — Фух, объелась. Порции у вас какие-то чудовищные, мне половины хватило.

— С собой заберешь. Я утром мясо все равно не буду. Коробки где-то у меня из пиццерии лежат, туда упакуешь на завтрак…

Через два часа Лаубе была в хламину пьяная. Но не буйствовала. Просто ворчала на погоду, шумных соседей, на голубей, засравших балкон. Под конец я с трудом сумела ее переволочь на кровать и уложила спать, укрыв толстым одеялом. Отрубаясь, Эльза хрипло скомандовала:

— Пожрать на завтра не забудь сгрести. Меня утром только на кефир хватит… И такси вызывай с домашнего номера, счет на департамент уйдет…

Жалко ее. Абсолютно одинокий человек, променявший семейную жизнь на карьеру и работу. Похоже, именно поэтому серьезно рассматривает меня на роль дочери. Две калеки, бредущие по жизни.

Набила три коробки едой, сгрузив туда пожаренный про запас стейк и овощи. Потом добыла из кармана куртки фонарик, подвесила за крючок в подсобке, разобрала патрон в светильнике. Подкрутила контакты, почистила их хорошенько. Проверила результат — все, теперь ничто не дурит, работает как надо. Можно такси вызывать и ехать в общагу.

Автопилот — дятел. Не смог понять, к какому именно входу доставить, высадил у центрального. Пришлось пилить через главную аллею, потом делать крюк влево. Зато свежим воздухом подышала.

Снег под ногами еле слышно поскрипывает, пар изо рта облачками вылетает. Расслабленно иду, нагруженная едой и размышляю, точно мне завтра в семь утра вставать или можно пофилонить и подойти ближе к десяти, или даже одиннадцати? Подсознательно понимаю, что уже в шесть-ноль-ноль вскочу и побегу трудовые подвиги совершать, но помечтать не вредно о мягкой кровати.

Краем глаза замечаю одинокую фигурку на скамейке. Успела пройти мимо, когда шестеренки в голове провернулись и я делаю плавный крен с возвратом на исходные. Катажина. Одна, без подруг и прихлебателей. Глаза красные, мордашка зареванная. Где-то серьезно протухло, чтобы наша неубиваемая староста начала проявлять человеческие эмоции. Она же двадцать четыре часа в сутки девушка с агитационного плаката.

Смела снег, уселась рядом. Коробки сбоку пристроила, икнула сыто.

— Прошу прощения, из гостей еду. На убой кормили. — Катажина насупилась еще больше, но молчит, не прогоняет. — Рулетик будешь? Еще горячий. С грибной подливкой и специями. В приправы макать можно… Лучше сейчас добить, завтра уже не такой вкусный будет.

Переложив верхнюю коробку между нами, подняла крышку, достала крохотный пельмень с коричневой корочкой. Чего у местных не отнять, так это умение лучшее из чужой кухни выдать за свое. Называется вкуснотища “прибрежный жемчуг”. Типа — раковина с мясной начинкой. Отваривается в кипящем масле, потом еще на сковородке бока подрумянишь, мелко порубленной зеленью присыплешь — и в рот. Что я и сделала. Пусть лопну, но не могу удержаться.

Сидящая рядом девушка осторожно берет кусок рулетика, пробует. Молча благодарно кивает. Похоже, давно здесь сидит.

— Катажина, ты на меня не обижайся, но я дурацкий совет дам. Если какой самец бросил, то плюнь и забудь. Конечно, у меня опыта никакого в лирических прогулках под луной. Просто ты девушка видная, в кандидатах отбоя не будет. Можешь хоть каждую неделю менять. Не рыдай, не стоит оно того.

— Меня в феврале на выборах прокатят. Потеряю значок старосты, — вздыхает в ответ.

Что я и говорила — девушка с плаката. Какие мальчики, вы что! У нее политика, лозунги и карьерный рост. И если в самом деле из занятого кресла вышибут, это очень плохо на будущих перспективах скажется.

— А что так? Ты же не косячила.

— Декан сегодня подводил итоги сессии, высказался. Типа, дурочки одни на факультетах собрались. Меня вояки девушкой года выбрали, другая топлес на столе танцует. Подгадила Шпак, сучка. Теперь и за нее отдуваться.

О, помню, о чем речь. Оторва с третьего курса. Сессию ей за папу с мамой натянули, хотя дамочка рекорд по прогулам поставила. На радостях они группой отжигали в кафешке рядом. Шпак умудрилась намешать настолько знатно, что в одних трусах на столе отплясывала. Говорят, публика была в восторге. Предки вчера кавалькадой в ректорат примчались, орали, аж окна пузырились. Ведь если любимая кровинушка после учебы где-то в неприятности влипла, то кто виноват? Учителя, само собой. Недосмотрели. Понятно, почему декан мечтает всех сожрать, кто на глаза попадется. А факультет управления на сто процентов из подобных молодых отморозков состоит. Кстати, Катажина явно переводиться будет — что ее к технарям занесло, непонятно.

— Ну и плюнь. Шпак мозги промоют дома, к февралю уже все забудут про случившееся. Еще кто-нибудь отчебучит, газетчики на них переключатся. Вроде как раз у дипломатов сессия в конце месяца заканчивается. Они каждые полгода гремят по всем углам.

— Вот именно. Шпак из старой шляхты, ее не тронут. А наказать кого-то нужно? Нужно. Вот на меня и нацелились.

Может и так. Но получается, что я сегодня в роли нештатного психотерапевта выступаю. Да и обидно будет, если Катажину срежут. Она меня больше не теребит, своими проблемами занята. Придет какая-нибудь другая пробивная, из упоротых, станет социалку требовать. Оно мне надо?

— Возьмешь с собой? Можешь всю коробку прихватить, у меня еще две… Значит, слушай сюда. Тетя Блютих плохого не посоветует. А еще я местные правила освоила, подковерные заморочки постигла… Завтра с утра наодеваешь парадку и едешь на прием к начальнику флотского училища. Вроде его кадры на спартакиаде орали громче всех?