Буря слов 2 - Яна Демидович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Королева ума, Королева силы…
Ей не хватило ни ума, ни сил, чтобы спастись. Лишь красота, ныне омытая кровью, осталась у Шинэйд, предавшей друга.
«Нужно было больше… нужны были три жертвы…»
Принц – нет, уже король! – сидел в отдалении с новой фавориткой. Завтра же он сделает её королевой, напрочь позабыв о несчастной Шинэйд.
Вжих. Вжих. Вж-шинни…
«Нужны были… или… не нужны?..»
Из толпы прилетел тухлый помидор и врезался в синяк на плече. Тот самый, оставленный королём.
Вжих – точится лезвие. Вжих-ших-шинни…
Шинэйд сморгнула слёзы – и увидела трёх королев. Закутанные в нищенские обноски, они смотрели на неё из толпы. Павшие королевы, что, улыбаясь, ждали четвёртую.
Вжих-ших…
– Шинни…
«Ветер?»
Фигуру королевы Шинэйд накрыла тень. Пахну́ло мертвечиной. Конюшней.
«Палач?!»
Поняв, Шинэйд завизжала.
Лезвие легко оборвало визг.
Дух старого парка
…По нему крался паук. По сколам старого лака и островкам присохшей жвачки, мимо капель дождя, так похожих на пот. Вперёд и вверх – щекотно, неотвратимо… Медленно.
«Ну! Давай же!»
Паук подобрался к морде – и…
Вихрь, что вырвался из конской ноздри, отшвырнул нахальную тварь на десяток футов.
По пустому парку разнеслось довольное ржание. Фигура коня на карусели дрогнула, и Дух, вылетевший из неё, пулей врезался в асфальт, разметав лиственную труху. «Мерзость», – подумал он, создав мини-торнадо, и полетел дальше.
Серые сумерки, ржавые аттракционы… Скрипят, качаясь на октябрьском ветру, кабинки колеса обозрения. Сохнут, как дохлые медузы, комки сладкой ваты у запертых ларьков.
Ворча про себя, Дух облетел весь парк за минуту. Взлетел на Чёртово Колесо и сел, нахохлившись вороном. Хмуро обозрел владения.
«А ведь когда-то…»
Невидимый Дух помрачнел. Да, и этот парк помнил хорошие времена. Помнил блеск свежей краски и запах яблок, политых карамелью. Щекастую малышню у лавок с поделками и радостный визг с «Русских горок». Шум, гам, веселье. Теперь же…
Теперь парк умирал. Слегка обновляемый к лету, с каждым годом он привлекал всё меньше и меньше людей. Дети, вырастая, становились гадкими: лепили вонючие жвачки к беззащитным лошадям, ссали в кабинках аттракционов, малевали граффити на стенах… Дух пугал их: вселялся в коней карусели, раскачивал кабины, ветром дёргал за волосы. Гогоча, они роняли попкорн и горланили грубые песни. Они не боялись его. Ни капельки.
Но хуже, гораздо хуже была осень. Время, когда небо сыпало холодным дождём, а дети уходили в школу. Редко кто заглядывал сюда на выходные. Люди пили горячий шоколад в моллах и думать не думали о каком-то там парке. Дух же, привязанный к нему со дня сотворения, метался среди паутины и ледяных капель. Хоронился в фигурках, покрытых облезлым лаком и ненавидел всех.
…А потом явился он. Тот пацан, с вихром на макушке.
Сперва Дух не поверил своим глазам. Кто это сидит у карусели? Лохматое, бесформенное нечто, укутанное аж в три шарфа?
Подлететь ближе, нырнуть в коня, наклониться…
Мальчишка. Сидит, как у себя дома. В пальцах – блокнот. Рисует что-то. Художник?
Дух скривился. Пацан и правда рисовал. Причём всё вокруг: застывшие аттракционы, лавчонки… коня.
Его.
«Припугнуть? А то чего расселся?» – подумал Дух. Но мальчишка вдруг чихнул. И сказал – громко так, с чувством:
– Ненавижу осень!
«Ладно… Посмотрим ещё…»
И он посмотрел. И сегодня, и на следующий день, и ещё…
Пацан приходил в любую погоду. Приходил даже красноносым, больным. Сбегал из школы, украшенный синяками, сбегал от тех, кого не мог назвать друзьями… Рисовал, делал записи. Дух наблюдал.
Странный, странный мальчишка…
Он бродил по парку дотемна. Гладил крутые бока фальшивых коней. Холил и лелеял их, отдирая жвачки. Дух летал за ним, как незримый шлейф, и, не переставая, удивлялся. Смотрел через плечо в блокнот, где крупными, детскими буквами было написано: «МЕЧТА». Где, раскрашенные карандашом, оживали новые-старые аттракционы. Как в сказке.
«Глупый, – думал Дух, легонько касаясь пшеничного вихра. – Славный такой… Но глупый мальчишка».
А потом он исчез. Испарился, точно сам был духом.
В тот день, свиваясь в кольца, Дух взмыл на самый верх и завертелся на Колесе. Север, юг, восток, запад. Крыши, улицы, машины и дома.
«Где же ты, где? Куда делся?!»
Ответа не было. Осень вступила в свои права: забрызгала грязью, засыпала мокрыми листьями… Передала эстафету лютой зиме. И снова – по кругу, опять, по новой…
Парк держался ещё семь лет. Ветшал себе потихоньку. Дух больше не ждал: всё чаще, словно кот, сворачивался в коне-«гнёздышке». Не носился как угорелый, пугая людей.
…Но однажды пришлось прервать спячку.
Дух вздрогнул, когда рядом хрустнуло. Затем ещё раз. И ещё. Вылетев из коня, увидел толпу в касках.
– Шустрей, ребята!
«Вот и всё, – подумал Дух. – Вот и занавес».
Парк пришли вычищать. Вон, уже лавочки по доскам разобрали…
Тяжёлая кувалда врезалась в голову первого коня, и Дух сжался. Щепки вместо мозгов, разбитые копыта и глаза…
«Изверги, – ошпарило гневом. – Я вам не дамся!..»
Дух с криком метнулся на красномордого толстяка, но…
– Не смейте! Кто вам позволил?!
Дух замер в полёте. Обернулся.
Мужчина. Молодой, в очках. И в голосе что-то… что-то…
Дух вдруг увидел вихор. Заметил знакомый шарф.
– Вот. Сюда посмотрите.
Люди загомонили, встав в кружок. Бумаги, корочки, уважение в глазах…
– Извините, сэр, – робко улыбнулся толстяк. – Мы ж не знали!
Порхая на месте, Дух слушал голос. Слушал слова: покупка, проект, бизнес… Весенний ветер нёс по асфальту крупинки попкорна, клочки афиш – и детских рисунков.
Поворчав, люди в касках ушли. У карусели остался один, в костюме. Он пригладил волосы. Улыбнулся в пустоту.
И, погладив по морде коня, сказал:
– Привет. Я вернулся.
Колючая принцесса
Принцессе не нравился лес. Чужой, густой… терпко пахнущий человеком.
Даже ручьи здесь были другими, не как дома. В них отражение её уродства казалось хлеще: кожа светлее, глаза голубее… а уж губы и вовсе – будто сплющенные розочки. Противно!
Принцесса скривилась. Зачерпнула побольше грязи – так, чтобы под ногти попало, – и принялась мазать лицо. Когда-то она уже делала это. В другом месте, в другое время принцесса размяла в горсти пучочек зловонных трав и вымесила тесто вперемешку с глиной. Обмазалась им с ног до головы – да так и предстала перед Шорком.
«Я гоблин!» – гордо заявила она.
Шорк только расхохотался…
Потом она ещё не раз делала это. Порой – от тоски, порой –
