Солдаты далекой империи - Максим Хорсун

Убежден, что на борту корабля чужаков отыскались бы весьма любопытные артефакты. Судя по судну, наука синеголовых была развита никак не слабее человеческой. Но ни я, ни Гаврила не рискнули даже приблизиться к мертвому исполину. Что скрывали отсеки, запачканные кровью и мозговым веществом несчастных нелюдей? Ружья, разящие убийственными лучами? Снадобья, в мгновение ока исцеляющие любые раны? Ни одна человеческая душа об этом не узнает. Корабль синеголовых подавлял и размерами, и чужеродностью. Он нависал над «Дельфином», точно стальной айсберг. Его круглые борта были покрыты чем-то похожим на серую чешую.

— Ну что, пошли? — в который раз спросил я Гаврилу.

Боцман кивнул.

…Тогда мы не догадывались, что видим «Дельфин» в последний раз…

Шуршал под ногами песок, щелкал гравий, катилась дорожка. Мы грызли на ходу сухари, пили вино и воду. Как и в первый раз, переход осилили за два дня, проведя одну ночь в памятных нам ямах. И снова в небо стрелял искрами костер из перекати-поле, а небо стреляло в нас метеоритами.

Благодаря боцману мы вышли точь-в-точь к месту крушения «камбалы». Гаврила обладал исключительным чувством направления. Сам бы я еще день или два блуждал по пескам, и не факт, что нашел бы разбитый летун.

Возле присыпанной песком «камбалы» не оказалось ни души. Мы присели у овражка, в котором однажды довелось укрываться от песчаной бури. Закурили в угрюмом молчании. Разговаривать не хотелось: на язык лезли предположения одно мрачнее другого. Мешки с провиантом, которые мы надеялись вручить морякам, давили в спины потерявшим смысл грузом.

— Может, они не дождались? — обронил боцман.

Принялись искать следы лагеря. Разбрелись в стороны, и вскоре стало ясно, что на днях здесь произошли действительно страшные события.

Вот они — подтверждения наихудших опасений. Как это ни печально. Даже жуть пробирает оттого, сколько их здесь — подтверждений…

Я заметил несколько луж застывшего стеклянистого вещества. Постоял над одной такой, почесал затылок, размышляя: что же это, собственно, может быть? Как будто какая-то энергия заставила песок плавиться и кипеть… Причем на участках с относительно малой площадью. Хоть убей, не припомню, чтобы раньше я видел здесь подобное.

— Доктор! Доктор!!! — позвал Гаврила.

О черт! Не жди радостных вестей, если здоровяк-боцман изволит так кричать!

Так и есть: в одной из сверкающих на солнце луж, распластанное в стекле, словно муха в янтаре, лежало человеческое тело. Покойник был обожжен до неузнаваемости, и только уцелевший фрагмент белой фланелевой рубахи позволял опознать в нем моряка.

— Это Данька Кот, — сказал Гаврила и перекрестился. — Упокой, Господи… По зубам узнаю… Сам ему повыбивал…

— Группа, ушедшая на запад! — догадался я и сжал кулаки. Было горько на душе, скверно, отвратно. Опоздали! Сели в калошу! Опоздали!

— Что это за оружие, Гаврила? Что способно расплавить песок?

— Это не пироксилин, — мрачно ответил Гаврила, — не шимоза… Я, доктор, всего-то работаю по морской части. По оружию тебе бы с Северским переговорить.

— Северский!.. — Я нервно заходил туда и сюда. — А где Северский? Может, и его нынче узнаешь только по выбитым зубам?

Гаврила пожал плечами: — Ты, доктор, держи себя в руках! Не девица, чтоб истерики закатывать. Давай искать: может, еще кого найдем.

Нашли: двоих матросов, столь же дьявольски изувеченных. Смерть настигла их одновременно. Очевидно, моряки пытались спастись бегством, но заряд, выпущенный из неведомого орудия, вплавил их тела в стекло и… друг в друга. Они превратились в темную, пугающую скульптуру, которая по драматизму и динамике поз, прости Господи, далеко оставила позади античный «Лаокоон».

И тогда, признаюсь, меня охватило глухое отчаяние. Я грешным делом решил, что погибли все. Ведь если мы не нашли тел отца Савватия, Лаптева и Северского, это не говорит в пользу того, что они живы. Возле разбитой «камбалы» нам делать было больше нечего. Решительно — нечего. Разве что ждать возвращения «хозяев».

Я поднял свой мешок с земли, повесил его за спину. Бросил боцману:

— Гаврила! Возвращаемся на «Дельфин».

Боцман насупил брови:

— Зачем это? — Нужно подумать, что делать дальше, — ответил я сквозь зубы. Мне не хотелось тратить время и силы на разъяснение очевидного. — В живых остались только мы…

— На пробковом матрасе понравилось спать? — спросил Гаврила.

Я сплюнул под ноги, поправил ремень охотничьего ружья. Не понравился мне тон компаньона, очень не понравился. Не понравилось и то, как он глядел на меня: с высокомерием, граничащим чуть ли не с презрением. С чего бы это? По-моему, я не раз доказывал, что не лыком шит и что университетское образование нисколько не мешает мне тянуть лямку теперешнего существования наравне со всеми.

— Что ты имеешь в виду, Гаврила? — спросил я глухим голосом. — Быть может, у тебя есть план?

7

Смеркалось. Длинные тени протянулись через пустошь. Их отбрасывали отдельно стоящие каменные глыбы. Отшлифованные ветром, подточенные протекавшими когда-то здесь водами, глыбы походили на круглые грибы-навозники, которые французы почему-то называют шампиньонами.

Мы с боцманом лежали в пыли под низкой шляпой такого «навозника» и по очереди припадали к окулярам бинокля. Пригорок, темнеющий на севере, было трудно не узнать. Перед нами на расстоянии в полторы версты находился вал, а за ним — русло канала. На валу заканчивались работы. Видимость была превосходная, и мы с Гаврилой разглядели фигуры вооруженных лопатами людей. Рабы спустились с гребня и растворились среди земляных насыпей, окружавших главное возвышение. Через какое-то время в небо устремилась тонкая струйка дыма: в лагере развели костер.

— Вот, значит, куда привела судьба любезного Георгия Ивановича, — пробормотал я.

— Как думаешь, в этом лагере — наши? — спросил Гаврила, отвинчивая крышку фляги.

— С такого расстояния точно не поймешь…

Гаврила сделал большой глоток, зафыркал, завертел головой, как лошадь.

— Дай и мне глотнуть, — попросил я.

Боцман молча передал флягу. Мы договорились жестко экономить провизию и еще жестче — воду, ведь никто не мог знать, когда удастся по полнить запасы. Я долго боролся с жаждой: не пил с самого утра и поэтому жадно припал к горлышку. В тот же миг глотку ожгло пламенем — я будто хлебнул кипятка! Дыхание перехватило, из глаз ручьями хлынули слезы. Я заперхал, разбрызгивая проглоченное.

— Да тише, ты… — Гаврила схватил меня за шею, пригнул к земле. — Ты чего?

— Это же… спирт!.. — прокашлял я, когда горло немного отпустило.

— Надо же, доктор! Догадался! — саркастично заметил Гаврила. — Смерти моей хочешь! Почему не предупредил?

— Потому что фляга с водой — у тебя!

Я пощупал пристегнутую к поясу емкость. Действительно… Еще неделя или другая среди ржавых пустошей, и я начну пускать слюни и забывать, как меня зовут.

— Поглядеть бы на лагерь вблизи, — сказал Гаврила. — Вот только как это сделать? Подождем, покамест стемнеет.

Мы посмотрели вверх: на небе зажигались первые звезды.

— «Червелицые» никогда не спят. — Я пожал плечами. — И цилиндрам темнота не помеха. Вспомни, как они разделались с Тарасом и остальными беглецами.

Гаврила смахнул с приклада винтовки рыжую пыль.

— Стало быть, сделаем так, чтобы заметили нас в последний момент. И… чему быть — того не миновать.

…До полуночи мы блуждали по пустоши, не решаясь приблизиться к валу. Звезды светили старательно, ярко. И все же темень была, что на Земле в новолуние — ни зги не видать. Мы решили углубиться на восток, отойти версты на две от открытого нами лагеря, а затем одним броском добраться до вала.

Наконец настал момент проверить удачу. Мы сняли заплечные мешки, спрятали их под каменным грибом, надеясь вернуться на это место до утра. — С Богом! — Гаврила перекрестился и первым бросился к невидимой в темноте гряде.

Я побежал, взяв правее: как будто нырнул в ночное море. Мы мчали, петляя, словно два зайца. Кровь шумно плескалась под черепом, и дыхание сбивалось. Каждую секунду я ожидал увидеть вспышку выстрела либо стремительную тень несущегося наперерез боевого механизма «хозяев».

С разбега вклинились в земляную насыпь. Вжались в холодный, ощетинившийся иглами гранитных осколков склон. Замерли, вслушиваясь в ночь, но какое-то время не слышали ничего, оглушенные собственным хриплым дыханием. Я не мог справиться с нервозностью и постоянно поглаживал указательным пальцем спусковой крючок охотничьего ружья. Но было тихо. Лишь что-то ухало в канале: вероятно, какая-то южная живность, облюбовавшая болотистую поверхность обнаженного дна.

Через пять минут мы разделились. Обошли насыпь с двух сторон. Бесшумно, будто нас тому учили, перебрались через нагромождения валунов, кучи щебня и оказались под валом. К счастью, мы рассчитали верно: эта территория была необитаемой.