Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Терри Биссон

Смутившись, монах вернул папку на прежнее место, не дочитав ее содержимое, и никогда не упоминал о ней Коричневому Пони.

Чернозуб был искренне благодарен своему хозяину, который доверял ему в такой степени, что позволял читать такие материалы, пусть даже он случайно наткнулся на них, но он также видел, что часть посланий, поступавших с равнин и уходивших туда же, были зашифрованы; как правило, они были адресованы лично Коричневому Пони. Чувствовалось, что какая-то опасность угрожает и самому Коричневому Пони, и репутации Секретариата, но в открытой почте Чернозуб не встречал никаких намеков на существо интриги. Он не имел возможности знакомиться с корреспонденцией кардинала, которой тот обменивался с Орегоном и западным побережьем, но она, конечно, была написана не на языке Кочевников. Противостояние технологических цивилизаций дальнего Запада и Тексарка насчитывало без малого сотню лет, но их разделяли расстояние и горные хребты, что не позволяло соперничать.

Наблюдая, как его хозяин сосредоточенно изучает корреспонденцию, монах подумал: «Почему кардинала практически никогда не упоминают как кандидата на папство?»

И тут он неожиданно повернулся к нему.

– Нимми, ты все время посматриваешь на меня краем глаза, я устал быть объектом твоего внимания или адресатом твоих невысказанных вопросов. Что ты хочешь знать обо мне?

– Ничего, милорд! Мне не подобает…

– Не подобает врать своему патрону. Можешь задать мне вопрос, конечно, самый неуместный. Помолчав, Чернозуб выдавил:

– Как получилось, что вы не священник, милорд?

– Да, это может быть первым вопросом. Объяснись с недавним монахом, Элия Коричневый Пони, расскажи ему, что когда-то был женат и, когда папа Линус собрался посвятить тебя в священники, прежде чем сделать кардиналом, ты отказался, сказав, что

Серина, может, еще жива, хотя ты знал, что она мертва. Она была похищена разбойниками из числа Кочевников, такими, как те, с кем мы встретились в Пустой Аркаде. Похищенных женщин они не оставляют надолго в живых. Вот, Чернозуб, ты и всколыхнул волну. Хочешь поднять весь океан?

– Мне стыдно, что я осмелился спросить.

– Не унижайся. Дело в том, что мое призвание – быть юристом, а не священником. Есть много священников, которые предпочли бы быть юристами. Мне довелось попрактиковаться в законах и участвовать в диспутах. Не знаю, почему я счел это своим призванием. Применять законы и спорить в диспутах – это то, что я умею хорошо делать. Плюс политика и ее противоречия. В любом случае, я бы не был хорошим священником. У меня нет ни склонности, ни умиления перед этим призванием. Я могу куда лучше служить Церкви в качестве пастушьей собаки, вступая в драку ради стада или покусывая за пятки отстающих, собирая гурт воедино. Нет ни одного шанса, что Серина осталась жива. Я по-своему любил ее, но так и не принес ей счастья. И будь она сейчас жива, она бы не вернулась ко мне. Но я не могу доказать, что она мертва.

– У вас не было детей?

– Сын. Он учится в семинарии святого Мейси в Новом Риме.

– И вы кардинал-дьякон… – поперхнувшись, Чернозуб невольно прикрыл рукой рот.

Коричневый Пони рассмеялся.

– Дьякон церкви святого Мейси в Новом Риме? Да. Использование родственных связей? Меня назначил папа Линус. Не спрашивая меня? Конечно же, он задавал мне вопросы. О чем еще ты хотел бы знать?

– Простите, что я позволил себе полюбопытствовать.

– Можешь не извиняться. С интересом смотреть мне в спину – это не значит любопытствовать. Ты хороший парень, Нимми. Ты знаешь свое место и работаешь, не разгибая спины. Я наполовину увеличиваю тебе жалованье.

– Пятьдесят процентов… – Чернозуб остановился.

– …От ничего так и останутся ничем. Ладно, можешь соответственно увеличить текущие расходы, а я скажу Джардону, чтобы он оплачивал их. А теперь займись отправкой этих писем на Восток. Я предельно занят, выясняя, кто приехал на конклав и как они будут голосовать. На другие дела у меня нет времени.

Когда он не работал, монах впадал в состояние, близкое к отчаянию. И дело было не в том, что его терзал ужасный грех из-за Эдрии, а в том, что он вел себя совершенно безалаберно. Он был готов посвятить Господу Богу каждый день своей жизни, но если бы Бог был у него в сердце, он бы никогда не оказался на сеновале вместе с ней. И не важно, что их занятия не завершатся рождением ребенка. То есть это вообще не было бы грехом, если бы он не посвятил себя Богу, а любовь к ней означает, что Богу достанется меньше любви. Не так ли? Он презирал не столько само действие, сколько слабость своего характера. «Но неужели я пошел в монастырь лишь для того, чтобы добиться моральной безупречности? Нет, конечно же, нет. Тогда для чего?»

Конечной целью монаха было установить прямую связь с Божественным провидением. Но ставить ее перед собой означало потерять ее. Его задачей было избавиться от своего эго, с помощью ритуальных молитв и медитаций окончательно похоронить сознание, в каком бы растерзанном состоянии оно ни было, и обрести опыт общения с живой бесформенностью и пустотой, в которой только и может зародиться Бог, если Ему заблагорассудится явиться. Экхарт говорил об этом еще две тысячи лет назад: «Бог в душе дает рождение Своему Сыну». Только добившись полной внутренней пустоты, можно ожидать, что Христос проснется в монахе и они окажутся лицом к лицу. Но для Чернозуба в душе бодрствовал кто-то еще, и он чувствовал себя очень одиноким из-за этого.

Глава 9

«Третья ступень покорности значит, что ради любви к Богу лицо полностью подчиняется своему Владыке, подражая Господу, о котором апостол сказал: «Он покорен даже в смерти».

Обрадовавшись прибавке средств на текущие расходы, Чернозуб решил сразу же, как только толпа гостей покинет город после избрания папы, поменять местожительство, но шло время, а он продолжал жить вместе со студентами. По указанию кардинала Вушин должен был через несколько дней съехать отсюда.

Когда во вторник на страстной неделе монах вернулся домой после работы, то стоило ему показаться в дверях, как Аберлотт крикнул «Лови!» и что-то кинул ему. Чернозуб попытался схватить, промахнулся, и когда предмет шлепнулся о стену, нагнулся поднять его – да так и застыл в полуприседе.

– В чем дело? – спросил студент. – Это не твое? А она сказала, что это принадлежит тебе.

Подняв предмет, Чернозуб повернулся и уставился на Аберлотта.

– Она? – выдохнул монах.

– Монахиня. Господи, да в чем дело? Ты стал белый как снег.

– Монахиня?

– Еще бы. Думаю, чуть ли не из самого строгого ордена. Коричневое одеяние, белые сандалии, словно она босиком. Так это не твои четки? Она сказала, что ты их оставил в карете кардинала.

– Она была джином?

– Джином? Насколько я заметил, нет. Наголовной повязки у нее, конечно, нет, при обете безбрачия ее не требуется. Кроме лица, рук и ног рассмотреть ее не удалось. Пожалуй, если подумать, она довольно хорошенькая. Сомневаюсь, чтобы она была джином. А ты ждал именно джина?

Сев на постель, Чернозуб уставился на бусины четок и маленькое распятие. Серебро бус и распятия было тщательно почищено и отполировано и бусины были ярче, чем он их помнил.

– Она говорила что-нибудь еще?

– Насколько я припоминаю, нет. Мы немного поговорили о конклаве. Вроде я пытался пофлиртовать. Она была очень мила, но сдержанна. Ах да, она спрашивала, где ты, но как-то рассеянно. Это все.

– Что ты ей рассказывал?

– Я сказал, что в это время ты обычно в Секретариате. Хотя не думаю, что она специально искала тебя. Ушла она в другом направлении. Думаю, просто хотела вернуть четки. Интересно, что ей было нужно в карете кардинала?

– Ограбить ее, – прошептал он.

– Что ты сказал?

Чернозуб прилег на койку и закрыл глаза. После долгого молчания он сказал:

– Спасибо, Аберлотт.

– Не стоит благодарности, – и студент вернулся к чтению.

Может, монахиня в самом деле была настоящей. Эдрия передала ей четки, вот и все. Женщина-джин вполне может сойти за монахиню, тем более без наголовной повязки, но по законам Денверской Республики, как, впрочем, и всюду, сознательно выдавать себя за члена религиозного ордена, скрывая свое происхождение, было преступлением. Людей с генетическими нарушениями преследовали почти повсеместно. Их защищали только законы Церкви – но и они не простирались настолько, чтобы разрешать подделку под религиозное обличье. И если Церковь еще могла протестовать против дискриминационного законодательства светских властей, она никогда не осмелилась бы решительно выступить против евгенических законов, запрещавших смешанные браки между здоровыми людьми и «Детьми Папы». Не сопротивлялась она и введению законов, определявших право граждан на деторождение степенью родственной близости к кому-то из уже известных уродов. В светских судах могли быть использованы как свидетельства церковные данные о крещении, ибо, выдавая документы о крещении, священники были обязаны ознакомиться с родословной родителей. Прежде чем пара получала от светских властей лицензию на право вступления в брак, и он и она должны были в обнаженном виде пройти медицинское освидетельствование в магистрате. Кочевники, естественно, руководствовались своими правилами, но и они достаточно нетерпимо относились к деформациям, дурной наследственности и т. п. Неполноценных детей они просто убивали сразу же после рождения.