На дипломатической службе - Йозеф Вестфален

Они сидели рядом, не слишком близко, не слишком далеко, спиной к стене, подтянув к себе колени, сверху для тепла одеяло, классическая поза. Гарри засунул в рот сигарету. "Чтобы все было еще более классическим", -- сказал он.

-- Абсолютный ранний Годар, -- сказала Хелена и поправилась: -- Нет, собственно, скорее Шаброль, когда она вспоминает про то, что Гарри женатый мужчина, изменник! Хотя для Шаброля, пусть Гарри и этаблированный буржуа, он просто недостаточно стар и дороден, проговорила она, и стала играть в кошку, мурлыкая, щипнула Гарри за тощий живот. "Трюффо!" -- сказала она потом, как в фильме Трюффо.

Гарри рассказал ей про обед в столовой несколько часов назад, про женщину с идиотской двойной фамилией, про то, как она называла кинофильмом все то, что имело к ней какое-то отношение, и что он видел в этом знак прогрессирующей глупости и слабоумия. То, что он истолковывает это сравнение реальности с киноповтором как знак неспособности понять реальность. Кто вольно или невольно пребывает в состоянии непонимания реальности, неважно какой, курьезной ли, расстраивающей или кошмарной, тот воспринимает ее как фильм, то есть как нечто ирреальное, и тем самым он уклоняется от обязанности проникновения в эту реальность. То, что идет подобно фильму, невозможно рассматривать как нечто изменяющееся, а только как удивляющее, ужасающее или ободряющее. И именно такова позиция многих дипломатов.

-- Ого! - сказала Хелена. Уж не хочет ли Гарри написать "Философию дипломатии", это звучит весьма недурно. У Гарри возникло чувство, что интеллектуальные выверты ему в некоторой степени удались. И как он ожидал, Хелена ввернула ему несколько своих идей, полагая, что все заключается в проблеме симуляции. Она не переставая твердила об этой "симуляции". Похоже, в силу того, как она употребляла это слово, оно было новым понятием. В свои африканские времена Дуквиц должно быть потерял связь с этим явно центральным понятием, в то время как предметы позволяли брать себя в оборот с помощью старой доброй пары дефиниций "реальное-ирреальное".

-- Все это накипь! - сказал Гарри. Вся эта болтовня о симуляции вздор, Хелена не должна терять чувство реальности, где же тогда все эмпирическое!

Как в прежние дни рассуждений на тему эксплуатации рабочего класса Гарри и Хелена поочередно закружили в своих размышлениях на тему восприятия действительности в качестве фильма. Раньше фильм имитировал жизнь, теперь жизнь старается имитировать фильм, сказал Гарри.

-- Но ведь это же симуляция! - закричала Хелена. Гарри надо прочесть Бодрийяра.

-- Черта с два я буду его читать! - завопил Гарри. Все вздор, все научный онанизм. Он возьмет свои слова обратно, звучат они красиво, но не имеют смысла. В действительности ничего не имитируется. Никто не принимает жизнь за фильм, не одни дипломаты такие дураки, все просто сравнивают одно с другим. Речь идет о маниакальном желании сравнения, а не о крупной имитации. Нельзя демонизировать ставшее модным слабоумие. Кстати, они забыли о психологическом аспекте. Собственно, самое интересное и есть то, что так называемое ощущение действительности как фильма есть побег, предлагающий великолепное оправдание: в роли обреченного на обморок зрителя считаешь себя невиновным.

Хелена сказала, что у Гарри чертовски здорово получается идентифицировать себя с этой ролью, это и есть его собственная роль, не так ли? И все это его собственная проблема, которую он проецирует на профессию дипломата, так ей это представляется.

Гарри энергично принялся возражать. Не он начал все эти сравнения с фильмом. Он это наблюдал. И сейчас тоже, все эти Хеленины сравнения с Трюффо.

-- Как раз сейчас ты словно болтун из раннего фильма Ромера, - сказала Хелена.

Они обрадовались и засмеялись и стали вспоминать фильм, который смотрели вместе годы назад, но не название и действие, а эту преувеличенную и все-таки странным образом освежающую болтовню. Они оба были согласны с тем, что одно дело -- воспринимать действительность в отсутствии фантазии словно кинофильм, другое же -- на основании действительности вспоминать какой-то конкретный фильм, вот так Хелена вспомнила фильмы Ромера и Трюффо или соответствующие фрагменты, потому что они вместе сидят в постели. Это вовсе не симуляция, внушение, расстройство восприятия, потеря ощущения реальности, признак слабоумия или летаргии, а совсем наоборот, здоровая корыстная ассоциация, или, как Хелена вот-вот наверняка сформулирует, двое посвященных с помощью воспоминаний или цитирования сцен из фильма используют некий код, чтобы заранее определить ситуацию реальности и расставить иронические акценты. Это знак интеллекта, образованности и подвижности, ты живой и активный и обогащаешь описание, то есть полная противоположность сухим утверждениям, что арест демонстрантов в Парагвае гражданской полицией среди бела дня , которая просто заталкивала их в машины, проходил "словно в фильме", и в суматохе делегации ООН ты видишь себя "словно в кино". Тем самым Хелена -- полная противоположность этой паршивке дипломатке с гротескной двойной фамилией.

Гарри следовало бы всегда думать о побочных вещах, сказала Хелена, курьезная двойная фамилия достойна лишь краткого упоминания. Кроме того, она бы не хотела называться Хелена Дуквиц, ее прекрасную фамилию Грюнберг она бы не забыла даже в угоду Гарри, она, пожалуй, назвала бы себя Хелена Грюнберг-Дуквиц, пусть это звучит по-идиотски, однако благодаря Рите этой проблемы больше не существует. Верно, сказал Гарри, кстати, у Риты тоже была двойная корейско-индусская девичья фамилия, а именно Рита Нурами-Ким. Однако похожей на Риту Хейворд, экранную страсть ее отца, ее не назовешь.

Благодаря этому они опять вернулись к сравнениям и фильмам, оба были того мнения, что иногда возникают такие ситуации, которые можно назвать не иначе как бунюэлевскими. Существуют феллиниевские типы, есть определенная категория нервозности, которая присуща Вуди Аллену, и к некоторым безнадежностям уже подходит слово "бергманский". Фильмы и режиссеры давали отличные сокращения для обозначения определенной ситуации. Некоего строящего из себя важную шишку телемодератора не назовешь лучше чем Лорио (7), потому что никто кроме Лорио не сумел бы более метко превратить в сатиру эту невероятную болтовню. А некоего действительно фатального управляющего похоронной конторы или заправилу от строительства в таких условиях невозможно было описать никаким иным словом как "Польт", потому что никакой другой актер кроме самого Польта· (8) не мог лучше сыграть таких типов.

Потом Хелена начала говорить о "создании тривиальных мифов" и об "архетипах", а Гарри сказал "Чушь, архетипы!", а Хелена сказала, что Гарри пока еще сохранил эту убедительную манеру говорить "Чушь!". Они оба считали, что это возможно и есть один из смыслов искусства - его применимость к более точному описанию действительности. Это относится не только к фильмам, ведь существуют же чеховские женщины, те что в этом особенном сочетании надежды и отчаяния глядят вдаль. И существует летняя дорожка в лугах, немного слишком идиллическая, словно написанная Хансом Фомой (9).

Гарри наслаждался беседой. Здесь он чувствовал себя дома. Что за сумасшествие жениться на Рите. Он пышно описал, как женился на Рите, как его индусский папаша подал ему ее как девственницу и как она, глотая противозачаточные таблетки, маскировала свое бесплодие, образовавшееся после аборта, про то, как Гарри это обнаружил и как легко после этого можно было шантажировать Риту, про то, как он время от времени пользовался возможностью шантажа, когда просил ее надеть эту невероятно возбуждающую юбку, в которой увидел ее при знакомстве, и встать в этой юбке перед зеркалом также самодовольно как тогда, когда между ними пробежала искра, про то, что она не понимала ни одной из его шуток, но подчинялась его непонятным желаниям, про то, что его это возбуждало, про то, что его мучили угрызения совести из-за того, что он пользовался ею в этом странном ритуале, про то, что возбуджение перевешивало над угрызениями совести...

"Прекрати!" -- закричала Хелена, при этих описаниях в ней просыпается похоть. Нет, он пока не прекратит, сказал Гарри, именно сейчас он дойдет до фильма: каждый раз, когда Рита надевала свою азиатскую юбку и послушно позировала перед зеркалом, он вспоминал один старый фильм Хичкока, в котором один сумасшедший американец пытается так одеть свою новую подругу, как выглядела его предположительно умершая возлюбленная. (10)

"Из царства мертвых" (11)

-- сказала Хелена, замечательно, с Ким Новак и Джеймсом Стюартом.

Правильно, сказал Гарри, а Ким Новак - платиновая блондинка с большим бюстом, а у Риты, слава богу, маленькая грудь и темные волосы. И он надеется, что не обладает этой фальшивой водянистой голубизной глаз, как у Джеймса Стюарта. И все-таки он не мог, приближаясь к стоящей перед зеркалом Рите, вставая рядом с ней, вытаращившись на нее, когда дело принимало тот сладострастный оборот, не думать об остекленевшей одержимости во взгляде Джеймса Стюарта и о том, как спокойно выдерживала Ким Новак этот маниакальный ритуал. И пусть это самый дешевый американский иллюстрированный психоанализ, воспоминания о фильме мешали его удовольствию.