Оно - Стивен Кинг

— Немного пугаю тебя, да? — спросил Хэнском, не отрывая взгляда от Рикки Ли. Он отодвинул пивной стакан и аккуратно положил руки на стойку, перед тремя серебряными долларами. — Но ты испуган не так, как я, Рикки Ли. Молись Господу, чтобы тебе никогда не испытать такого страха.

— А в чем дело? — спросил Рикки Ли. — Может… — Он облизнул губы. — Может, я могу помочь?

— В чем дело? — Бен Хэнском рассмеялся. — Знаешь, ничего особенного. Сегодня вечером позвонил мой давний друг. Его зовут Майк Хэнлон. Я все о нем забыл, Рикки Ли, но меня это особо не испугало. В конце концов, я знал его ребенком, а дети забывчивы, так? Конечно, забывчивы. Можешь поспорить на свою шкуру. Испугало меня другое. На полпути сюда до меня дошло, что я забыл не только Майка. Я забыл о том, что был ребенком.

Рикки Ли молча смотрел на него. Не понимал, о чем говорил мистер Хэнском… но он боялся, все так. Сомнений тут быть не могло. Страх действовал на Бена Хэнскома странным образом, но был настоящим.

— Я хочу сказать, что забыл все. — Костяшками правой руки он легонько постучал по стойке, подчеркивая свои слова. — Ты когда-нибудь слышал, Рикки Ли, об абсолютной амнезии, когда ты даже не знаешь, что у тебя амнезия?

Рикки Ли покачал головой.

— Я тоже. Но сегодня вечером, когда я ехал в «кэдди», воспоминания внезапно обрушились на меня. Я вспомнил Майка Хэнлона, но только потому, что он позвонил мне по телефону. Я вспомнил Дерри, но только потому, что оттуда он звонил.

— Дерри?

— Но это все. А поразило меня то, что я не думал о том, что был ребенком с… даже не знаю, с каких времен. А потом воспоминания хлынули потоком. В том числе я вспомнил, что мы сделали с четвертым серебряным долларом.

— И что вы с ним сделали, мистер Хэнском?

Хэнском посмотрел на часы, внезапно соскользнул со стула. Чуть покачнулся… самую малость. И все.

— Не могу больше тратить время. Сегодня я улетаю.

На лице Рикки Ли тут же отразилась тревога, и Хэнском рассмеялся:

— Улетаю, а не сажусь за штурвал. Сегодня — нет. Рейсом «Юнайтед эйрлайнс», Рикки Ли.

— Ох. — Наверное, на лице его тревога сменилась облегчением, но ему было без разницы. — И куда летите?

Рубашка Хэнскома оставалась распахнутой. Он посмотрел на перекрестные белые линии старого шрама на животе и начал застегивать пуговицы.

— Думал, что говорил тебе, Рикки Ли. Домой. Я лечу домой. Отдай эти доллары своим мальчишкам. — Он двинулся к двери и что-то в его походке, даже в том, как он подтянул штаны, ужаснуло Рикки Ли. Сходство с умершим и не вызвавшим всеобщей скорби Грешэмом Арнольдом вдруг стало таким явным, что создалось ощущение, будто он видит призрак.

— Мистер Хэнском! — в испуге выкрикнул он.

Хэнском обернулся, и Рикки Ли быстро отступил на шаг. Ткнулся задом в столик под зеркалом. Зазвенели стаканы, стоявшие рядышком бутылки стукнулись друг о друга. Он отступил на шаг, потому что со всей очевидностью понял — Бен Хэнском мертв. Да, Бен Хэнском где-то лежит мертвым, в кювете, на чердаке, а возможно, висит в чулане с ремнем на шее, и носки его ковбойских сапог стоимостью в четыре сотни долларов на дюйм или два не достают до пола, а рядом с музыкальным автоматом стоял и смотрел на него призрак. На мгновение (только на мгновение, но этого хватило, чтобы гулко бьющееся сердце покрылось коркой льда) он убедил себя, что может видеть сквозь этого человека столы и стулья.

— Что такое, Рикки Ли?.

— Н-н… ничего.

Бен Хэнском смотрел на Рикки Ли. Под глазами висели лиловые мешки, щеки горели от выпитого виски, ноздри покраснели, как при простуде.

— Ничего, — вновь прошептал Рикки Ли, но не мог оторвать взгляда от этого лица, от лица человека, который умер, погрязнув в грехе, и теперь стоит перед дымящейся боковой дверью ада.

— Я был толстым, а наша семья — бедной, — заговорил Бен Хэнском. — Теперь я это помню. И я помню, что то ли девочка, которую звали Беверли, то ли Заика Билл спасли мою жизнь с помощью серебряного доллара. Я до безумия боюсь того, что еще могу вспомнить, прежде чем закончится этот день, но мой испуг не имеет ровно никакого значения, потому что я обязательно все вспомню. Все воспоминания остались, они растут в моем сознании, как большой пузырь. Но я еду по одной причине: всем, что у меня когда-то было и есть сейчас, я обязан тому, что мы тогда сделали, а в этом мире принято платить за то, что ты получаешь. Возможно, поэтому Бог создал нас сначала детьми, чтобы мы были ближе к земле. Он знал, что тебе придется часто падать и разбиваться в кровь, прежде чем ты выучишь этот простой урок. Ты платишь за то, что получаешь, тебе принадлежит то, за что ты платишь… и рано или поздно то, что тебе принадлежит, возвращается к тебе.

— Вы ведь вернетесь на уик-энд, да? — спросил Рикки Ли онемевшими губами. Тревога его росла, и он смог найти и ухватиться только за эту соломинку. — Вы появитесь у нас в этот уик-энд, как и всегда?

— Не знаю, — ответил мистер Хэнском и улыбнулся жуткой улыбкой. — На этот раз я отправляюсь куда дальше Лондона, Рикки Ли.

— Мистер Хэнском!..

— Отдай эти монеты своим мальчишкам, — повторил Хэнском и выскользнул в ночь.

— Что за черт? — спросила Энни, но Рикки Ли не обратил на нее внимания. Он откинул перегородку, выскочил из-за барной стойки, подбежал к одному из окон, выходящих на автомобильную стоянку. Увидел, как вспыхнули фары «кэдди» мистера Хэнскома, услышал, как заработал двигатель. Он выехал со стоянки, подняв шлейф пыли. Красные фонари превращались в красные точки, по мере того, как «кэдди» уезжал все дальше по шоссе 63, а ночной ветер Небраски разгонял поднятую пыль.

— Он столько выпил, а ты позволил ему сесть за руль большого автомобиля и уехать, — набросилась на Рикки Ли Энни. — Ну, ты и гусь, Рикки Ли.

— Не бери в голову.

— Он же убьется.

И хотя именно так Рикки Ли думал пятью минутами раньше, он повернулся к Энни, когда задние огни «кэдди» скрылись из виду, и покачал головой:

— Сомневаюсь. Хотя судя по тому, как он выглядел, для него было бы лучше, если б убился.

— Что он тебе сказал?

Рикки Ли снова покачал головой. Все, сказанное мистером Хэнскомом, смешалось в кучу, а в итоге получался пшик.

— Не важно. Но не думаю, что мы еще его увидим.

Если вы хотите узнать все, что нужно знать об американце или американке, принадлежащих к среднему классу и живущих в самом конце второго тысячелетия, вам нужно всего лишь заглянуть в его или ее шкафчик-аптечку — так по крайней мере говорят. Но, Господи Иисусе, загляните в тот, что открывает Эдди Каспбрэк, сдвигая дверцу-зеркало, стирая тем самым свое бледное лицо и широко раскрытые глаза.