Сердце не камень - Франсуа Каванна

Неужто я нужен этим девчушкам? Им где-то около семнадцати-восемнадцати лет. Скорее всего, это ученицы соседнего лицея. Что же им от меня понадобилось? Хохотушка открывает огонь:

— Ну как, приятель, она ничего, училка, а?

Что ответить? Я ожидаю продолжения. Вот оно:

— А мы называем ее Крысельда.

Злость высовывает кончик носа. Готовится какая-то выходка, внимание! Я говорю:

— Да ну? И что дальше?

— У нас такое впечатление, что вы ее называете иначе.

— Пожалуйста, объясните мне, почему вас волнует, как я обращаюсь к этой даме?

Взрыв общего смеха.

— "Эта дама"! Вы, похоже, не всегда так церемонны, дорогой месье?

— Я снова задаю тот же вопрос. Почему это вас так волнует?

— Все, что касается нашей любимой Крысельды, нас волнует. Мы следим за ней. Нам не хотелось бы, чтобы она попала в лапы какого-нибудь бессовестного бабника, который причинил бы ей неприятности. Вот так.

— В чем собственно дело, девочки, тут что-то не так, мне это не очень нравится. Вполне смахивает на шантаж. Я не ошибаюсь?

— Вы читаете слишком много детективов, господин писатель.

— Это вам тоже известно?

— Нетрудно догадаться. Вы мараете тонны бумаги, с задумчивым видом грызете вашу ручку, как во время контрольной, вы гримасничаете, хихикаете сами с собой… Это не симптомы? Разве?

— Я так делаю?

Они смеются, подталкивают друг друга локтями. Брюнетка продолжает нажимать:

— Вы такой забавный! Для меня писатель — это тот, кто сидит за компьютером, ну, такая штука для обработки текстов, если вы понимаете, о чем речь. Я бы никогда не подумала, что еще существуют типы, способные писать книги от руки. И вдобавок в бистро, вроде Сартра и Бовуар! Как это романтично!.. А правда, как вас зовут? Ваш писательский псевдоним, я имею в виду. А ваши книги, где они изданы? Если их можно найти, я их уже читала. А если это так, то вы мой любимый писатель.

Что за маленькая чертовка! Можно подумать, что она знает все. Даже что я всего лишь аноним, слуга, негр. Она, похоже, насмехается надо мной. Но ведь я сам позволяю над собой издеваться. Этим сикушкам. Я взбрыкиваю:

— Ладно. Чего вы добиваетесь?

Они переглядываются. Больше не хихикают. Брюнетка — несомненно, именно за ней слово в этом сговоре — решается:

— Вот. Лизон хочет вам что-то сказать.

Лизон — рыженькая, значит, — молча кивает. Она смотрит мне прямо в глаза своими большими зелеными глазами, — рыжая с зелеными глазами, боже мой! — излучающими воплощенную Невинность.

Молоденькие девушки меня совсем не вдохновляют. Даже взрослая девушка, имеющая уже все, что полагается, в тех местах, где необходимо, для меня не женщина. Она станет однажды таковой, хочу в это верить, но до той поры я избегаю задерживать на ней взгляд и смотрю на нее только мельком, я не приглашаю ее в свои грезы. А потом, они пугают меня. Я их плохо знаю. Они такие развязные, настолько свободно ведут себя… Этот мир принадлежит им. Мир молодых. Мне только тридцать пять, а я чувствую себя в нем лишним. Выброшенным. Все идет слишком быстро. Их самих выбросят через десять лет, но пока они в своей стихии самым естественным и вызывающим образом, в мире, так сказать, выделенном из их желез внутренней секреции… Я предпочитаю их мамочек, их нежных мамочек, смягченных жизнью. Их мамочек, которые становятся моими, когда я ими обладаю. Девчонка же не может быть моей мамочкой.

Я твердо встречаю двойной зеленый луч:

— Вы хотите со мной поговорить? Хорошо, говорите.

Она краснеет. На зарумянившуюся кожу рыженькой девицы стоит посмотреть. Созвездие веснушек танцует на молочно-клубничном фоне. Прелестно. Хорошо знакомое волнение просыпается в глубинах моего существа. О-ля-ля, Эмманюэль, успокойся! Изумрудные глаза даже не моргнули. Она говорит:

— Один на один. И не здесь.

— Не здесь? Но здесь же так спокойно.

— Не здесь.

— Где же тогда?

— У вас.

Я подпрыгиваю:

— Об этом не может быть и речи!

— Вы ведете меня к себе, или я вам ничего не скажу.

— Но, малыш, — когда вы начинаете называть молодую девушку "малышом" — это верный признак того, что ваше отношение полностью изменилось, — если не ошибаюсь, это вам надо мне что-то сказать. Я же ни о чем вас не прошу. Если не хотите говорить, тем хуже для вас и тем меньше будет у меня огорчений, я это чувствую.

— Если вы не захотите меня выслушать, могут произойти неприятные вещи.

— Простите?

— Неприятные вещи для Крысельды.

— Так… Вы не робкого десятка.

— Так оно и есть.

Вмешивается брюнетка:

— Мы знаем, где вы обитаете. Дом, этаж, дверь, все.

— Вот это да! Вы, похоже, дочки сыщиков?

— В сыщиках нет надобности. Вас нетрудно выследить.

Я все понял, и я говорю, что думаю:

— Вы две маленькие мерзавки!

— А это, старичок, не открытие. Не расстраивайтесь, мы прекрасно договоримся. Послушайте, вот план. Вы возвращаетесь домой, как всегда. Мы приходим к вам через полчаса. Лизон скажет вам то, что ей надо, а я буду смотреть передачу "Цифры и буквы" в соседней комнате с бутылочкой кока-колы. У вас, конечно, есть телик и холодильник с кокой внутри?

— Зачемприходить вдвоем?

— Потому что, если молодая девушка в одиночку посещает одинокого мужчину, это может разрушить обе репутации. В данном случае не без оснований, старый сатир! Посмейте только не согласиться.

— Ну, это неопасно! Незрелые плоды для меня…

— Все, точка, сделаем именно так. Вперед!

Я смотрю в зеленые глаза. Зеленые глаза говорят: "Вперед!"

— Я слушаю вас, гм… Лизон. Так ведь?

— Да.

— В чем же дело?

Мы присели на диван, на самый краешек. Стефани — брюнетка — на кухне, за неимением телевизора, намазывает себе тартинки паштетом и, за неимением коки, наливает красного столового вина в пивную круж­ку. Лизон опускает свой красивый носик. Без своей подружки она кажет­ся значительно менее самоуверенной. Я повторяю:

— В чем же дело? Я вас слушаю.

На ней не вездесущие джинсы, а облегающее платьице, которое не совсем мини, но все же в достаточной степени обнажает ее хорошенькие круглые коленки и открывает взгляду начало белых ослепительных ляжек. Ну вот и попробуй думать о чем-нибудь другом! О чем-нибудь другом, кроме красного руна, пламенеющего руна в конце туннеля, о густой эссенции сока златовласки, томящегося в глубине глубин, откуда до моих испуганных ноздрей доходят легкие, но ужасно знакомые запахи… Ладно, успокойся, Эмманюэль, послушай лучше, что это дитя должно тебе доверить. Она как раз собралась с духом и выпаливает, не отрывая глаз от пола:

— Я хочу заняться любовью с вами.

Я ошеломлен, и очень сильно. Хотя… Мне ведь сразу показалось, что эта история пахнет постелью. Но осторожно, поберегись, приятель! Я никогда не считал себя донжуаном. Я соблазняемый, а не соблазнитель. Я знаю свои возможности. Что это за жареная перепелочка, готовая сама упасть мне прямо в рот? А вторая дурочка, там, в кухне? Да уж, забавная проделка! Пока я перевариваю новость, она уточняет:

— Простите меня. Я неправильно выразилась. Я должна была бы сказать: я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью.

Она права, тут есть нюанс. Но мне не хватает здесь Элоди, для того чтобы она прочла нам курс сравнительной семантики.

— Но… Но мы даже не знаем друг друга! — Это все, что я нахожу для ответа.

— Я вас знаю.

— Вы меня знаете, вы меня знаете… Чепуха! Вы следили за мной или что-то в этом роде… Это вовсе не значит знать!.. Наконец, черт возьми, вы меня не любите, я вас не люблю, я вижу вас в первый раз…

— Я вам не нравлюсь?

Она спрашивает меня, вперившись в меня парой таких глаз, которыми я наделил бы ангелов, если бы я был Господом Богом и мне пришлось бы создавать ангелов. Тяжко. Я бормочу:

— Это не так…

Она обретает уверенность. Теперь она полна решимости.

Она сдержанная девочка, но, кажется, знает, чего хочет, и получает это:

— Послушайте. Я не прошу у вас вашей любви. Я не навязываю вам своей. Я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью, это очень просто.

— А я не хочу. Нет и нет! Прежде всего мужчина не всегда пребывает в состоянии готовности. Это не всегда срабатывает, когда желательно. Ты знаешь об этом, девочка? Тебе-то достаточно раздвинуть ноги, хочется тебе или нет, безразлично, получаешь ты наслаждение или нет, но ты сама всегда можешь доставить удовольствие. Мужчина — это совсем другое. Это не машина…

— Вы боитесь оказаться импотентом?

В точку!

— Ну, конечно же… Такое всегда возможно, знаете ли.

Она спокойно расстегивает верх своего платья, встряхивает плечами. Ткань спадает и обрамляет венчиком две нагие юные дерзкие грудки молочной белизны, прозрачные, голубоватые, с лиловатыми прожилками. Я глотаю слюну. С трудом. Мне удается оторвать глаза от этого гибельного зрелища, но только для того, чтобы утонуть в двух зеленых озерах там, повыше. Везде ловушки. Мне удается произнести: