Раненые Звезды 5 - Сергей Котов

меня куда-то в сторону ограды. Я покорно шёл следом.

— Тут регулярно ваши замерзали в прошлые зимы. До меня тут совсем отморозки работали, не продохнуть было, людскую жизнь ну совсем не ценили, эх! — он махнул рукой, — ну да ладно, ты не боись. Отогреемся сейчас.

Он привёл меня в небольшой домик-сторожку, которая примыкала к ограде кладбища. Внутри работал масляный радиатор. Было тепло. Кажется, я сразу поплыл.

Помню, что меня уложили на что-то мягкое, и укрыли одеялом, которое пахло мокрой шерстью.

6

Меня неудержимо тошнило. Такое редко случается во сне — но ощущения были совершенно реальными. И ещё я плакал. Вспоминать вкус крови во рту было невыносимо. Толчки солоноватых глотков…

Ещё один мучительный спазм свёл внутренности тугим комком.

— Извини, Гриш… — сквозь пелену я услышал голос Захара.

Спазмы стали потихоньку стихать.

— Другого выхода не было, — продолжал он.

Я поднял голову. Там было всё то же странное небо, как в прошлом сне. Фиолетовые облака закручивались в тугие спирали. И на их фоне улыбался Захар.

В этот раз он был одет более строго, в белый классический костюм с чёрным галстуком-бабочкой. Должен признать, ему шло.

— Я не хочу просыпаться… — признался я, принимая нормальную позу и усаживаясь на корточки.

— Ты же понял, что не совсем спишь?

Я огляделся. Яркая, сочная трава. Вдалеке — странный лес. Ощущение сна было совершенно отчетливым.

— Нет… — ответил я.

— Вспомни, о чём я говорил в прошлый раз.

Я не хотел вспоминать. Мозг пытался затянуть эту рану.

— Про то, что я в беде… — всё же сказал я.

Захар улыбнулся.

— Ты молодец, — сказал он, — выбрался даже быстрее, чем я ожидал.

Я поднял голову и посмотрел ему в глаза.

— Как мне жить? — спросил я, и тут же мне в голову пришла мысль, которая внушала надежду: — Ты… сможешь сделать так, чтобы я всё забыл, да? Сможешь?

Захар грустно посмотрел на меня.

— Гриша… ты очень сложное создание. Многомерное, — сказал он, — трогать тебя я не рискну. Это очень опасно для твоей личности. Но, если тебе будет от этого легче — всё, что ты делал, начиная с критического момента, когда ты чуть не умер от недостатка энергии — делал не совсем ты.

— Как это?.. — спросил я с недоумением.

— Мне пришлось вмешаться, — пояснил Захар, — ты слишком правильный. Помнишь, я говорил? Ты бы умер, но никогда не принял бы такого решения.

— Лучше бы я умер… — вздохнул я.

— Нет, Гриша, — он покачал головой, — совсем не лучше. Нам двоим было бы слишком тесно здесь, — он улыбнулся. Послушай меня, ещё раз. Очень внимательно. И посмотри мне в глаза.

Я снова поднял голову. Казалось, его голубая радужка светится изнутри. Это было красиво и жутко одновременно.

— Я допустил глупость, позволив себе погибнуть, — сказал он, — я это понял, когда оказался здесь. Я поддался эмоциям. Мне тоже в какой-то момент показалось, что лучше рискнуть, чем всю жизнь вспоминать гибель чужого ребёнка у себя на глазах, которую мог предотвратить. Я рискнул и проиграл. Глупо, но это так. Но остановить то, что начинается, следует любой ценой. Теперь ты — последняя надежда этого мира.

— Тогда, получается, это сделал ты… — сказал я.

— Тогда я, — кивнул Захар, — но знаешь… с этой стороны всё выглядит несколько иначе. Понимаешь, Гриша? Люди очень разные. Некоторые живут многими жизнями. Переливаются идеями и эмоциями. Много дарят. Отсюда это очень хорошо видно. Другие — мертвы внутри. От них осталась просто телесная оболочка, которая продолжает двигаться без основы и сходит с ума, не понимая, что ушло вместе с тем, что даёт смысл этой жизни.

— Я… не понимаю.

— Поймёшь в своё время, — улыбнулся он, — ты ведь тоже не собираешься жить вечно? Хотя я желаю умереть тебе в глубокой старости, когда ты воссоединишься со своими друзьями и сможешь восстановить свой родной мир.

— Я хочу домой… — вырвалось у меня.

— Ты ведь знаешь, что здешний мир — куда в большем смысле твой дом, чем та планета, которую ты оставил после катастрофы?

— Я старался так думать. Не помогло.

— Но это мой дом, Гриша, — вздохнул Захар, — и мне крайне важно исправить свои ошибки.

Я протянул руку и потрогал траву. Она оказалась неожиданно тёплой, а на ощупь напоминала шелковистую шерсть какого-то животного.

— Я… постараюсь, — сказал я, — и даже не потому, что ты обещал меня вернуть домой.

Захар снова улыбнулся.

— Твои слова вдруг заставили меня понять нечто важное про это место.

— Что же?

— Что это чей-то настоящий дом. И тут живут настоящие дети.

— Ты неизлечимо правильный, Гриша! — улыбнулся Захар, — и склонен к пафосу.

— Я? «Последняя надежда этого мира»? — усмехнулся я в ответ.

— Туше! — кивнул Захар.

— Что именно я должен сделать? — спросил я.

— Многое, — ответил Захар, — и мы не в последний раз видимся. Для начала ты должен пробраться в наш главный вычислительный комплекс.

— Постой, — перебил я, — решение идти на Динамо… оно тоже «не совсем моё»?

Захар улыбнулся и не ответил. В этом не было необходимости — ответ светился в его глазах.

— Мне не очень такое нравится, — признался я.

— Извини. Другого выхода не было, — ответил он.

— Старайся больше такого не делать, — попросил я.

— Я буду стараться, — ответил Захар, — но не могу абсолютно гарантировать, что этого не понадобится. Гриша, с этой стороны очень сложно добираться к вам. А я не хочу проиграть.

— Хорошо, — кивнул я, — стараться так стараться. Что дальше? Я должен разрушить этот центр?

— Не совсем. Тебе нужно будет запустить один из алгоритмов с защищённого терминала, который я припрятал как раз на такой случай.

Я проснулся оттого, что захотел в туалет. Но мне было так тепло и комфортно, что я терпел до последнего, стараясь не открывать глаза. Совершенно по-детски хотелось забраться под одеяло, забыть от том, что осталось там, в большом мире.

Да, после слов Захара мне полегчало. У меня не было сомнений, что это не был не просто сон. Но на душе всё равно оставался тяжеленный камень. Возможно, мне стало бы легче, если бы был способ выборочно удалить часть воспоминаний. Но, увы, такой способ мне не известен. И, скорее всего, всё пережитое мне придётся носить в своей голове до конца жизни. Если только не случится травматическая амнезия. Но это такое себе лекарство. И переживается она совсем не так, как об этом пишут