Самая честная мошенница - Марина Серова

Позабыв о распрях, супруги засыпали меня вопросами, как, почему и когда я все это сделала.

— Отвечать не буду, потому что я должна сохранять свои профессиональные секреты, — ответила я. — Так каждый захочет стать телохранителем, и я останусь без работы.

Я заметила в руках Бурсовой какую-то толстую тетрадку, набитую то ли вырезками из газет, то ли фотографиями или тем и другим одновременно, которую она бережно прижимала к груди.

— Что это, Роза Аркадьевна? — поинтересовалась я, указав на тетрадь.

— А, так, не обращайте внимания, — вздохнула Бурсова, укрывая от меня ее, как величайшее сокровище.

— Ну и ладно, — пожала плечами я, решив проверить тетрадь, когда супруги уснут, но Роза сама не утерпела.

— Хотите посмотреть? — предложила она. Мы сели на диван, и Роза, развернув тетрадь, передала ее мне, пояснив: — Я же в «Защите детского счастья» работала с детьми, которых потом усыновляли иностранцы. Их надо было подготовить к этому, чтобы они легче пережили стресс. Знаете, как бывает, работаешь и не замечаешь, что сблизился с малышом. Ребенок становится словно родным, даже жалко отдавать.

На развороте, на который я смотрела, была фотография светловолосого шестилетнего мальчишки с очень серьезным одухотворенным лицом. Его большие серые грустные глаза были скрыты за круглыми линзами очков. Снизу стояла подпись: «Саша Коробкин». А на странице рядом — фотография, где он и Бурсова в городском парке. Они сфотографировались в повозке, запряженной пони. Лицо ребенка сияло от счастья. В руке он держал мороженое.

— Мы в парк с ним ходили, перед тем как его увезли в Италию, — Роза коснулась фотографии. — Сашка спрашивал, как там будет, а что я могла ему сказать? Супружеская пара, усыновившая его, вроде бы вменяемые, обеспеченные люди. Потом звонила туда. Его приемный отец заверил, что все в порядке, дал поговорить с Сашей, но голос у него, мне показалось, был грустным.

— Он вам что, пожаловался или подал какой-нибудь знак? — спросила я, невольно напрягаясь.

— Да нет, сказал, что все нормально, — махнула рукой Роза. — Говорил, что он с новыми родителями катался на катере по морю, ему все покупают. Кругом полно фруктов. Но у меня все равно душу перевернуло. Возможно, я себя просто накручиваю? — В глазах Розы заблестели слезы. — Сашка такая умница. В шесть лет уже умел читать. У него отец был бандитом, и его вместе с матерью убили. — Чтобы предотвратить поток слез, я перевернула страницу. Там была фотография смуглого мальчишки двенадцати лет с подписью Борис Найденов.

— Симпатичный, — толкнула я Розу в бок.

— Боря. Да, его нашли в подвале. Родители неизвестны. Жил вместе с собаками и бомжами до шести лет. Попрошайничал, — проговорила Роза, разглядывая фотографию. — Потом его забрали в детдом. Много раз сбегал. Нелюдимый, замкнутый. С трудом научился писать и читать. Никто вообще не думал, что его усыновят. Но одной паре мальчишка очень понравился, и они его забрали в Америку.

Я перевела взгляд на рисунок рядом с фотографией:

— А парень неплохо рисует.

На карандашном рисунке была изображена карикатурная версия терминатора в полный рост. Пол-лица отсутствует, вместо глаза — красный огонек, в руках помповое ружье, а у ног убитые и надпись красным: «Я убил воспитателей, они были плохими».

— Это еще безобидный, — заверила меня Роза. — Знаете, какие рисунки мне дети показывали? У меня просто волосы дыбом вставали! Все потому, что у них жизнь была хуже ночного кошмара. Каких только мне историй не рассказывали про родителей-монстров. Такое на ночь лучше не вспоминать.

— Ну и как Борис, прижился за границей? — спросила я. — Даже по фотографии можно сказать, что характер у него не сахар.

— Я не знаю, — помрачнела Роза. — Приемные родители оставили свои телефоны, но, когда я стала звонить, ни один из номеров не отвечал. Старалась навести справки, тоже ничего не получилось. Он как в воду канул. А Михайловская сказала, что ничего страшного, люди просто не хотят, чтобы их беспокоили.

— Может, действительно ничего страшного не случилось, — попыталась я успокоить Розу. — Вы же говорили, что родители выглядели вменяемыми.

— Не знаю, не знаю, — протянула она, перевернув страницу. — А это Соня.

С фотографии на меня глядела худенькая девочка. На лице одни глаза. Черные длинные волосы по пояс. На рисунке по соседству красовалось какое-то взлохмаченное чудовище с глазами разной величины, кривым носом и разинутым ртом, из которого под разными углами торчали кривые зубы, выведенные детской рукой.

— Это, должно быть, какой-нибудь людоед, — попыталась угадать я.

— Нет, это она меня нарисовала, — сказала Роза, обиженно надув губы.

— Ну вообще-то похоже, — сказала я и сделала вид, что сравниваю рисунок с оригиналом.

— Да хватит вам издеваться! — воскликнула Роза и тоже улыбнулась.

Мне же было страшновато спрашивать о судьбе девочки. Роза слишком остро реагировала. Только беспокоилась я напрасно. На листе был укреплен конверт. В нем было около двадцати фотографий Сони, где она была со своими новыми родителями и тремя сводными братьями. Глядя на них, я поняла, что такой счастливой по принуждению быть невозможно.

— Я с Соней до сих пор перезваниваюсь, — подтвердила мою догадку Роза. — Ей повезло. Приемная семья давно желала иметь девочку, но у матери после рождения трех сыновей возникли проблемы, и они решились пойти на усыновление. Отличная семья. Немногим так везет.

Мы листали альбом еще около часа и настолько увлеклись, что не заметили, сколько прошло времени. Олег Николаевич, проворчав что-то типа: «Делать вам нечего», расстелил себе постель на полу и лег спать. Мы же с Розой взахлеб обсуждали приемных родителей из иностранных государств, листая тетрадь. Правильно ли вообще разрешать вывозить детей за границу, если нет никакого контроля за их дальнейшей судьбой? Перед моими глазами прошло более ста пятидесяти фотографий детей. И это только малая толика всех усыновленных. С некоторыми Роза даже не успела толком пообщаться. Их отправляли в спешном порядке по приказу Михайловской. Судьбы некоторых потрясали. Со слезами на глазах Роза показывала фотографии тех детей, которые пропали.

— Михайловская ответит за каждого из них. Я не успокоюсь, пока не отомщу!

— Предоставьте это другим, от греха подальше, — предложила я, — у вас и так полно неприятностей.

Особняком за обложкой тетради лежала фотография смуглой шестилетней девочки. Черные волосы, треугольной формы лицо и выдающиеся на восточный манер скулы — очень симпатичная.

— А вот эта на вас похожа, — указала я на фотографию.

— Правда? — Роза заулыбалась и покраснела от удовольствия. — Все так говорят. Правда чудо настоящее. Бог не дал мне возможности иметь детей, а она выглядит как моя дочь. Мы когда по улице гуляли с ней, так все и говорили.

— Ее тоже удочерили? — спросила я.

— Нет, но собираются, — упавшим голосом ответила Роза. — Хорошая семья, Юльке будет хорошо с ними.

— Вижу, она вам не безразлична, — заметила я, — что же вы сами ее не возьмете?

— У вас нет детей, Евгения Максимовна, поэтому вы не знаете, какая это ответственность, — сказала Бурсова с серьезным лицом.

Я только улыбнулась, не стану же я объяснять, что мои клиенты порой хуже малых детей — сплошные капризы и истерики. И нянчишься, нянчишься с ними, а доброго слова так и не услышишь. Несколько раз я охраняла детей, однажды даже семнадцатилетнего слабоумного паренька гигантских размеров. Вот где была работка адская, а Роза мне тут рассказывает об опыте.

— А я ведь уже не девочка, — продолжала развивать тему Бурсова. — Привыкаешь к определенному образу жизни. Сможем ли мы с Олежкой выдержать? Если честно, я боюсь. Одно дело встречаться с ребенком один раз в день и водить его в парк или кино, а другое дело — жить под одной крышей. Тут возникает масса психологических проблем. — Роза покосилась на сопевшего под одеялом мужа и, понизив голос, проговорила: — Я больше всего опасаюсь реакции мужа. Мужчины в его возрасте очень ранимы.

— Да ладно, — проворчал из-под одеяла Олег Николаевич. — Нечего сваливать с больной головы на здоровую. Сама не хочет, а я виноват. — Оказалось, что Олег Николаевич не спал, а слушал наш разговор.

— Я не хочу?! — сконфуженно начала оправдываться Роза. — Вот увидишь, Олежек, если мы выберемся из этой передряги, то я обязательно Юльку заберу к себе, если ее не успеют переправить за границу, конечно.

— В ближайшее время вашей Михайловской будет не до работы, — заверила я. — Так что не волнуйтесь.

— Это хорошо, — кивнула Роза, — а то я так переживаю за Юлю. Михайловской же наплевать на детей. Считает их чем-то вроде сырья, как нефть…

Посмотрев на фотографию девочки, Роза пустилась в воспоминания. Начала рассказывать, как, умыкнув девочку из детдома, она каталась с ней по всему городу. Другие дети даже завидовали Юльке, говорили, что у нее есть настоящая мама, то есть Роза.