Посол Урус Шайтана - Владимир Малик

Впереди вздымалась высокая гряда гор, дрожавшая в голубоватой дымке. В долинах темнели колючие заросли кустарников.

Он бежал, изредка переходя на шаг, до самого полудня без отдыха, не чувствуя ни усталости, ни голода. Опасность подгоняла его. Он опасался преследователей и случайных встречных, которые могли задержать его, опасался заблудиться и вернуться назад к реке или сорваться со скалы и сломать ногу, руку. Теперь, когда он вдохнул свежий воздух свободы, когда забрезжила надежда вырваться из неволи, он боялся любой неожиданной помехи, которая могла все свести на нет…

Шёл без отдыха до самого вечера. Миновал два селения, незамеченным пробрался вдоль виноградников, где работали несколько женщин и подростков, пересёк сухой неприветливый горный кряж и, наконец, остановился в лесочке. На толстом развесистом дереве соорудил из веток и листьев нечто вроде гнёзда и, хотя донимал голод, заснул крепким, беспробудным сном.

Проснулся, когда всходило солнце. Лес звенел птичьим пением и щебетанием. Не медля ни минуты, Звенигора спустился на землю, пожевал горьковатую с росою траву, чтобы унять жажду, и пошёл навстречу солнцу.

Местность понемногу начала меняться. Горные хребты остались позади. Перед беглецом открылась холмистая равнина, на которой кое-где торчали кусты колючего тёрновника или молодой полыни. Звенигора не торопился. Погони не было да, похоже, и не будет, — должно быть потеряли след.

Вторую ночь провёл в пещере, заложив вход каменными глыбами, так как вокруг слышался вой гиен и шакалов. Сон был некрепкий, с кошмарами, но все же немного восстановил силы, а хмурое утро вселило надежду, что будет дождь.

Взобравшись на крутую вершину, Звенигора осмотрелся. Позади синели горы, но, хотя там была вода, возвращаться к ним было и далеко и опасно: можно нарваться на преследователей. Впереди — бесконечная пустыня, сухая, безлюдная. Лишь слева, в далёком мареве, невысокие горы. Ну что ж, туда! Там, наверно, можно найти воду и пищу. В них теперь спасение. Особенно вода. Итак, только туда!

Шёл быстро. По пологим склонам сбегал рысцой. С надеждой поглядывал на серые тучи в небе, ждал от них хоть капли дождя. Но тучи бледнели, таяли, и вскоре сквозь них блеснули первые утренние лучи солнца.

В полдень Звенигора почувствовал, что дальше идти не сможет. В висках стучит горячая, как расплавленное олово, кровь. Безжалостное солнце отбирает у него последние капли влаги, немилосердно печёт неприкрытую голову. Ноги подкашиваются, отказываясь нести чужое, тяжёлое тело.

Но он не останавливался. Нет, нет, только не останавливаться, не упасть, это — смерть!

Ему мерещится, что он лежит где-то здесь, на каменистой, раскалённой, как огонь, земле и к нему подкрадываются шакалы и гиены. В руках и ногах нет силы подняться, отогнать зверей, которые только и ждут той минуты, когда можно будет полакомиться нежданной добычей. Потом прилетят орлы-стервятники, расклюют то, что останется от зверей, и разнесут белые кости в разные концы пустыни. Бр-р-р!..

Нет, ему никак нельзя здесь погибнуть! Где-то далеко-далеко, на Украине, его поджидает мать. Выходит на высокий курган над Сулою и долго смотрит и степь — не едет ли Арсен, её сын любимый, её надежда… Потом молча спускается вниз, к хате, разговаривает с дедом и Стешей. Наконец, ложится спать. Но сон медлит, не идёт к ней, тоска обвила её сердце, а непрошеные горючие слезы до утра выедают глаза… Нет, он должен перебороть все, даже смерть, он должен идти дальше, чтобы пришёл радостный день, улыбнулась от счастья мать и ласточкой кинулась сыну на грудь!..

Ему нельзя уйти из жизни ещё и потому, что на совести лежит тяжёлый, как камень, долг перед кошевым Серко, перед всем сечевым товариществом. Ведь как полагался на него кошевой атаман! Как надеялся, верил, что поездка будет удачной, что Арсен и брата из неволи выкупит, и важные вести привезёт. Вместо счастливого возвращения сам попал в неволю. Что теперь думает о нем кошевой Иван Дмитриевич? Проглядел глаза? Надеется? Ждёт? Напрасно: не скоро доведётся казаку ступить на родную землю. А все из-за Чернобая!

Чернобай — вот ещё кто крепко держит его на этом свете! Жгучая ненависть распирает грудь, толкает все вперед и вперёд!

Выжить, вернуться, чтобы встретиться с мерзавцем с глазу на глаз!

Звенигора вытирает грязным рукавом лицо, облизывает потрескавшиеся губы распухшим, словно войлочным, языком и упрямо идёт дальше…

На четвёртый день, после полудня, совсем обессилевший, он вскарабкался на гребень горы и увидел широкую отлогую долину, на противоположной стороне которой паслась большая отара овец.

Сердце радостно забилось… Там люди! Там есть вода! Пастухи никогда не отходят далеко от неё. Вблизи, наверное, колодец или ручей, где они поят овец.

Звенигора остановился и едва перевёл дух. На радостях чуть было не бросился вперёд, но вовремя подумал, что и с пастухами встреча может плохо кончиться для него. Пастухи, конечно, вооружены луками, пиками, ножами, а у него только голые руки, да и те отказываются ему служить от усталости, голода и жажды.

Казак превратился в охотника, выслеживающего дичь. Осторожно, прячась за каждый кустик, за каждую глыбу, что попадались по пути, начал окольной дорогой приближаться к отаре. В голове гудело, руки и ноги дрожали. Но он полз все ближе и ближе.

Разумней было бы свернуть в сторону и соседней долиной обойти пастухов, но Звенигора чувствовал, что на это у него уже не хватит сил. К тому же под скалой, над костром, он увидел закопчённый котелок, из которого доносился необычайно приятный, щекочущий запах вареного мяса. Этот запах одурманивал беглеца и притягивал к себе как магнит.

Почти полчаса потратил Звенигора на то, чтобы незаметно приблизиться к костру. Подкрадывался с подветренной стороны, чтоб не учуяли собаки. Наконец, зажав в руке острый камень, притаился за глыбой известняка, выжидая удобный момент, чтобы ударить пастуха по голове. Бородатый пожилой пастух в поношенном джеббе и островерхом войлочном кауке помешивал длинным блестящим ножом в котелке. Потом, отложив нож в сторону, вытащил из кожаной торбочки узелок, наверно с солью, и начал подсыпать в варево, мурлыкая какую-то песенку.

Наступило самое подходящее время для нападения. Занятый своим делом, пастух не услышал тихих, крадущихся шагов. Звенигора на миг замер, как бы собираясь с силами. Медленно занёс над головой бородача камень. Но тут его словно что-то толкнуло в грудь; рука с камнем дрогнула и опустилась вниз. До сознания дошла родная, знакомая ещё с детства песня:

Идут волы из дубравы,