Лягушка под зонтом - Вера Копейко

– Нет, – сказал Мазаев. – Я вам говорю – это моя жена. – Мазаев сделал два шага к Никите, быстро оглянулся на куклу и тихо проговорил: – Все, кто пытался заменить ее мне, не выдерживали ее взгляда. Каждая говорила: или она, или я.

Никита почувствовал, как по коже пробежал мороз. За окном внезапно посерело, потом потемнело, день с невероятной стремительностью спешил спрятаться в ночь. Он отвернулся от куклы, словно она навела темноту, желая скрыться в ней от чужих глаз Никиты.

– Владилен Павлович, – быстро проговорил Никита. – Почему бы вам не открыть антикварный магазин?

– Так вот, о куклах, – сказал Мазаев, будто не слышал вопроса. Он закрыл шкаф, оставляя куклу в привычной обители. – Меня просят купить одну, а я покупаю три, разных. Потом жду. Начинающие коллекционеры отвечают известной поговорке: коготок увяз – всей птичке пропасть. Очень скоро меня попросят еще об одной, потом еще... Антикварная лавка – это я уже на ваш вопрос отвечаю, – лишние хлопоты. Я мог бы и магазин открыть. Из Европы я вожу не только вещи, но и вещички. – Он подмигнул Никите. – Прет-а-порте.

– На самом деле? – Никита удивился. – Одежду?

– На самом. Одежду. Она у меня в другой комнате. Магазин на дому. Приходят дамы. Общение, удовольствие, деньги. Мне нравится одевать женщин. – Он помолчал. – Потом добавил с усмешкой: – Когда-то нравилось раздевать. Но эта, – Мазаев повернулся к шкафу, – эта все знает. Она одобряет: я привожу хорошие вещи, к цене покупки никогда не пририсовываю два нуля. Только один. – Он хихикнул. – Знакомая дама, которая закупала в европейских стоках вещи для хозяина, говорила, что он был весьма увлеченный художник – пририсовывал два нуля. Ха-ха. Но Москва покупала. Она все покупает. Так что, Никита Тимофеевич...

– Не надо отчества, – остановил его Никита. – Я не привык.

– Как скажете, – кивнул Мазаев. – Никита, у меня к вам серьезное деловое предложение. Поедете со мной в Европу на этот раз? – Никита смотрел на него удивленно. – За мой счет, разумеется.

– Зачем я вам? У вас все блестяще налажено.

– На аукцион. Мне нужен эксперт под боком.

– Куда именно?

– В Бельгию. Там весьма любопытный вариант – распродают начинку одного дома. Точнее сказать – замка. Знаете, сейчас в Европе пошла мода – наследники выставляют открытый дом. Можете купить все, что понравится. От домашних тапочек хозяина и его зубочисток до картин.

– Вы уже знаете, что в нем? – спросил Никита, чувствуя небывалое волнение. Вот оно, начинается... Просыпается другая половина Никиты Дроздова, отцовско-дедовская. Он не станет усыплять ее никакими словами Натальи Петровны.

– В общих чертах, – ответил Мазаев. – Вы станете моим проводником по лабиринту. У вас французский, немецкий, английский? – Никита кивнул. – Сам я немного знаю фламандский. – Он усмехнулся. – Петр Первый знал его хуже моего, а ничего, научился строить корабли.

Никита вскинул брови:

– Вы и про это знаете? – Он не сдержал удивления.

– Так жизнь сложилась, – уклончиво ответил Мазаев. – Я учился в кораблестроительном. Очень, очень давно.

– Ого!

– А вы думали, Мазаев умеет только зайцев спасать. – Он многозначительно посмотрел на Никиту. Никита оценил намек и с удовольствием рассмеялся.

Может ли он отказать этому человеку? Мазаев увидел в нем то, чего он сам в себе давно перестал видеть. В ярости, от бессилия переменить себя, он кричал вслед ушедшей Наталье Петровне: «Кого вы сделали из меня?! Я сам не знаю, кто я!»

Теперь, когда он узнал о себе гораздо больше, он просто сказал:

– Конечно. Поедем.

Он досидел у Мазаева до звездного неба, как сказал Владилен Павлович, взглянув на часы. Он перебирал вещицы, которые выкладывал перед ним хозяин. Главное потрясение Мазаев приберег к концу визита своего гостя.

– Никита, я хочу вас кое-чем угостить.

– Не откажусь, – сказал он, чувствуя благодарную радость желудка – наконец-то вспомнили о нем.

Мазаев вышел на кухню, Никита услышал шипение масла в сковороде. Похоже, сейчас он получит глазунью.

– Кушать подано! – услышал он и встал.

Вымыв руки, вытер их о бумажную салфетку, вошел в кухоньку.

– К стене, пожалуйста, там место для гостей, – командовал Мазаев.

На столе стояли тарелки с антрекотами.

– Как вы быстро...

– Я не спросил, как вы любите – сильно прожаренный или средне. Одна просьба: если не по вкусу, не стреляйте в поваренка! – Мазаев поднял руки, прикрыл ими глаза. Как будто и впрямь опасался выстрела.

Никита сел и...

Он смотрел на приборы, на нож и вилку, которые лежали по разные стороны от тарелки.

– Мой Бог! Да неужели! – проговорил он сдавленно, словно руки Мазаева уже отлепились от глаз и душили его. – Это... Это же...

– Да-да-да... – тарахтел Мазаев. – Каковы, а?

– Даже кремень в лапках...

– Настоящий, имейте в виду. Родной кремешок...

Никита жадно рассматривал крошечные кремневые пистолеты на ручке вилки и ножа.

– Да вы возьмите в руки, Никита. Берите, – подталкивал его хозяин.

Никита взял нож.

– Начало восемнадцатого века, – выдохнул он. – Я знал, что они есть, но никогда не видел.

Он трогал металл, украшенный гравировкой, подносил нож к глазам, чтобы рассмотреть спусковой крючок, тоненький как иголочка. Она раздваивалась на конце – змея, открывшая пасть. Были видны даже крошечные зубы.

– Да вы ешьте, режьте мясо. Нож заточен, вилка тоже.

– Вы оставите их себе? – спросил Никита, пытаясь пригасить блеск глаз. Он поднял вилку, поднес к глазам. Это была пара, несомненно.

– Пока не наиграюсь. – Мазаев хихикнул. – А антрекот-то хорош...

Это была правда.

20

– Летишь на свидание? С Куропачом? – Валентина Яковлевна вышла из ванной, в руке она держала зеленую зубную щетку. Трижды в день она чистила зубы, сейчас собиралась сделать второй подход, поэтому Ольга могла не смотреть на часы – ровно половина второго. – Когда тебя ждать? Ночью или утром?

– Вообще не жди, – махнула рукой Ольга. – Захочешь спать – ложись.

– Но с ним-то ты не улетишь? Если он такой бизнесмен, как рассказываешь, не ровен час – посадит в личный самолет, и прости – прощай, моя дорогая!

Если Валентина Яковлевна начинала говорить слогом древней бабушки-старушки, Ольга знала: это предупреждение. Но от чего? Неужели от чар Куропача?

– Но это же Куропач! О чем волнуешься? Старый друг, который хочет поболтать со старой подругой.

– Мужчины существуют двух типов, – вздохнула Валентина Яковлевна, засунула щетку в карман синего махрового халата и сложила руки на груди. – Я тебе уже говорила, хорошо помню, что мужчины бывают двух типов...

– Да знаю, – перебила Ольга. – Я тебя другим цитирую.

– Первый тип – молчи, женщина, и слушай. Второй – слушай, женщина, и молчи.

– О-ох, – простонала Ольга.

– Но есть небольшой зазор между типами, – об этом я тебе не говорила. – Валентина Яковлевна лукаво посмотрела на Ольгу. – Очень, очень маленький. Тонкая прослойка. У этих мужчин принцип иной: говори, женщина, я послушаю – может, случайно сболтнешь что-то... полезное.

Ольга озадаченно смотрела на бабушку.

– Не поняла, – призналась она. – То есть, конечно, поняла смысл. Но неужели ты о Куропаче беспокоишься?

– Не о нем, а о тебе. Желаю удачи. – Валентина Яковлевна нырнула в дверь ванной.

Куропача, то есть Хансуту Вэнго было трудно узнать. В темно-синем костюме в тонкую полоску, в туфлях, в черноте которых с удовольствием отражалось осеннее солнце, он стоял в вестибюле гостиницы «Золотое кольцо».

Широкое смуглое лицо казалось шире прежнего, потому что Хансута Вэнго подстригся очень коротко, но никак не шире улыбки.

– Привет, Куропач!

Ольга, услышав цокот каблучков своих черных туфель, усмехнулась – точно так цокала крошечная собачка, обутая в ботиночки. Не было человека в метро, кто не оглянулся бы.

Куропач не двинулся с места. Ольга подошла к нему, встала на цыпочки, коснулась губами благоухающей мужским парфюмом щеки. Отстранилась, оглядела его снова.

– Тебя не узнать.

– А тебя узнать. – Куропач схватил ее руку, стиснул. – Только ты немножко посерела. – Он сморщил губы.

– Как это? – удивилась Ольга. – Ты хочешь сказать, постарела?

– Ха-ха! Не-ет, у тебя волосы как у полярного песца летом. – Он покачал головой. – У вас тут нет настоящей зимы. Песец тоже не стал бы менять свой цвет на белый.

– Брось, Куропач. Что ты выдумываешь?

Он рассмеялся.

– Просто так, чтобы посмотреть, как ты сердишься. Мне нравится смотреть. Я помню... А ты? Помнишь, как мы охотились?

– Мы много раз охотились, – сказала Ольга ровным голосом, хотя понимала, о чем он.

– На куропаток, я хотел сказать.

Ольга отвернулась от Хансуты и встретилась взглядом с портье. Он не просто наблюдал за ними, он вслушивался в каждое слово.