Киндрэт. Кровные братья - Наталья Турчанинова

— Можно?

Я вернулся через час.

Он сидел на скамейке, нахохлившись, словно воробей, под порывами ледяного ветра, который окатывал его с ног до головы, трепал волосы и забирался в рукава куртки. Ждал. Время от времени поднимал голову, всматривался в темноту переулка, откуда, как ему представлялось, должен был появиться я. И на его лице было такое взволнованное, напряженное отчаяние, что сердце мое замерло от прежней, давно забытой боли.

Увидел меня. Резко вскинул голову, вскочил:

— Ты так долго…

— Да. Ты замерз. Пойдем.

— Нет, подожди…

Он устал, продрог, больше всего ему хотелось ни о чем не думать и погреться где-нибудь. Но нужно было зачем-то узнать всю правду. До конца.

— Ты хочешь знать, не убил ли я кого-нибудь? Не убиваю ли каждую ночь?

Подросток кивнул, глядя на меня с жадным вниманием.

— Нет… Нет, не убил. Теперь пойдем. Я расскажу тебе…

Мы снова сидели в том, первом, баре. Я уже давно выбрал его как предпоследнюю остановку во время ночных скитаний по городу. Он был очень похож на другой бар в другом городе. Тот, в котором давным-давно Кристоф на спор одним ударом разрубил дубовый стол, очаровательная Лидия — юная фрейлина императрицы — назначала свидания своим возлюбленным… однажды Ференц[12] играл на пианино — оно стояло вот в том углу. А почти через век — Сэмюэл учил меня курить марихуану…

Именно в него меня привела Флора. Растерянного, сомневающегося, голодного… Тогда я впервые узнал, что такое настоящий голод. А она, усадив за стол и ласково улыбаясь, сообщила, что я больше не человек…

Сейчас мы сидели за самым дальним столиком у стены, под медным светильником, напоминающим увядший цветок. Лориан держал обеими руками большую чашку с горячим шоколадом и взволнованно слушал то, что я рассказывал. На этом самом месте много лет назад сидела Флора, и я так же бесцельно крутил зажигалку, стараясь не встречаться с ней взглядом и не видеть в ее лице выражения нежного внимания к своему неразумному ребенку. Пытаясь не замечать, что она читает меня насквозь. Маленький огонек вспыхивал под моими пальцами и отражался ярким бликом на полировке стола. Тогда я еще любил ее…

— Мою вторую мать… женщину, которая стала моей второй матерью, звали Флора. Мне было двадцать пять, когда она привела меня в свой клан. Я был молод, самонадеян и отчаянно искал новых ощущений… ну, это так, вступление… — Я продолжал смотреть на крошечный огонек в своей руке. — Я Дарэл, сканэр из клана Даханавар. Мне сто двадцать девять лет, и я просто воплощенная мечта современной молодежи и подростков, кладезь нечеловеческих сверхспособностей… Что-то из разряда людей-Х или Человека-Паука.

Горячий взгляд продолжал жечь меня, но Лориан все не опускал глаза, и на какое-то мгновение мне показалось… да, невероятно, но он жалел меня. Меня, почти бессмертного и почти всесильного!..

Что-то изменилось. Я должен был знать, что все изменится после того, как он узнает правду.

Подросток рассматривал меня, а я ловил какую-то новую волну, идущую от него. Я ожидал, что он станет бояться меня, ну в крайнем случае опасаться немного или хотя бы уважать за неограниченные возможности, а он — жалел.

— Дарэл, ты… сто четыре года не видел солнца! Это ужасно!..

Я равнодушно пожимал плечами, наблюдая, как он выписывает в своей электронной записной книжке колонку цифр и жирно подчеркивает особенно удивляющие подробности моей биографии. Этих «не видел», «не пробовал» и «не хотел» набралось уже больше десятка.

— Ты видишь мир черно-белым. Темное, бесформенное пятно на берегу — деревья, пятна посветлее — дома, черное небо, серая река.

Я усмехнулся. Потрясающее знание «предмета». Ясно. Начитался в Сети…

А я смотрел на его золотые волосы, дымчато-голубые глаза и не мог признаться самому себе, что вокруг становится светлее, когда он улыбается.

Ему хотелось знать как можно больше, и я рассказывал ту правду, которая была известна мне самому. Темные, тысячелетней давности легенды. Слухи и предания о Тринадцати Великих Кланах вампиров, ведущих постоянную кровную войну, о нечеловеческой внешности Нософорос, красоте девушек Фэриартос, о моих друзьях Кадаверциан и жестокости Тхорнисха. Я рассказывал про наши убежища, глубокие катакомбы, лабиринт под улицами города, обвалившийся еще в прошлом веке. О сокровищах, собранных Асиманами и спрятанных где-то на востоке, о сумасшествии Лигаментиа, с которыми я никогда не встречался и о которых слышал много странных рассказов, о Грейганнах, умеющих превращаться в волков. Длинных, зимних ночах и коротком световом дне, когда я сплю всего несколько часов. А также о страшном голоде, который преследует всех кровных братьев и может довести до безумия.

Лориан слушал, затаив дыхание, про времена, когда смертные почитали нас, как богов, про погибшие кланы и прекрасные разрушенные города, и восхищение в его глазах смешивалось с печалью…

Как часто люди представляют моих сестер и братьев совсем не такими, какие они в действительности. Боятся отнюдь не того, чего стоит. И пытаются найти с нашей помощью вовсе не те ценности, ради которых стоит жить…

Я подумал слишком громко. Кажется, Лориан услышал последнюю мою мысль, потому что ответил именно на нее:

— Дарэл, я не хотел бы жить в твоем мире.

Знаю. Не хотел бы.

Это странно. Это как минимум необычно для человека, но тебе действительно не нужна сила и власть, которую дает нечеловеческая сущность. Для тебя важнее солнечный свет…

ГЛАВА 5

РЫЦАРЬ НОЧИ

Циник — это человек, который знает цену всему и ничему не знает ценности

Миклош Бальза любил комфорт. Поэтому для своих редких поездок по городу всегда выбирал лимузин. Несмотря на отвращение нахттотера[13] ко всему новому и прогрессивному, эта машина полностью соответствовала его эстетическим требованиям. Здесь нахтриттер,[14] как почтительно называли своего главу члены клана, не чувствовал себя крысой, что бывало, когда приходилось изменять своему вкусу ради дела семьи и пересаживаться в менее удобный и престижный автомобиль.

Вот и сегодня вечером господин Бальза приказал Роману из многообразия авто, находящихся в гаражах Золотых Ос,[15] взять черный «роллс-ройс». Выезжать в Столицу из резиденции на этом чуде машиностроения было даже приятно, хотя в последние сто лет у нахттотера выработалась стойкая антипатия к городам.