Приключения Ромена Кальбри (СИ) - Мало Гектор

– Помогите! Он разорвет меня! – кричал Лаполад.

Подмяв его под себя, лев смотрел на нас через решетку, глаза его горели, хвостом он бил по бокам, и они гудели, как барабан.

Кабриоль схватил вилы и так ударил его, что вилы отскочили и удар повторился, но лев не двигался. Тогда один из англичан вытащил из кармана револьвер и прицелился в ухо зверя, которое почти касалось решетки.

Но госпожа Лаполад быстро оттолкнула его руку и вскрикнула:

– Не смейте убивать!

– О! – удивился англичанин. – Она больше любит льва, чем мужа. – И он пробормотал несколько непонятных слов на своем языке.

Шум и крики привлекли Дьелетту. Она подбежала к клетке. Один из прутьев решетки вынимался, и худенькая Дьелетта могла пролезть в клетку. Но это надо было сделать быстро, чтобы лев не успел увидеть проем и просунуть голову. Она вынула прут и вошла в клетку; лев сидел спиной к ней и не видел ее. У нее не было железной палочки, но она схватила его за гриву и потянула изо всех сил. Лев не ожидал нападения и, не понимая, откуда оно, обернулся так резко, что опрокинул ее и прижал к решетке. Но увидев, что это Дьелетта, он опустил лапу, приготовленную для того, чтобы смять ее, оставил Лаполада и, сконфуженный, ушел в угол и скорчился там на полу.

Лаполад не был мертв, но был так изранен и измят, что пришлось тащить его за руку, пока Дьелетта удерживала взглядом льва.

Она вышла из клетки прихрамывая, – лев повредил ей ногу, и она с трудом ходила целую неделю. Полуживой Лаполад лежал на постели и кашлял кровью.

Через две недели Дьелетта обрадовала меня, что нога у нее не болит и она может идти, и теперь самый подходящий момент для бегства, потому что больной Лаполад не сможет нас преследовать.

Глава XII

Свобода!

Было третье ноября, но стояла золотая осень, и если мы поспешим, то можем успеть прийти в Париж до наступления холодов.

Мы тщательно обдумывали план бегства. Наконец решили, что, поскольку за мной никто не следит, то я уйду первым и прихвачу с собой весь наш багаж, то есть провизию, состоящую из сухарей, попону, бутылку, мои запасные ботинки, узелок белья, спрятанный Дьелеттой в моем ящике, алюминиевый котелок, – одним словом, все наше хозяйство. Когда Лаполады уснут, Дьелетта встанет потихоньку, уйдет из цирка и найдет меня на бульваре, где мы условились встретиться около одного приметного дерева.

В одиннадцать часов я был в условленном месте, а Дьелетта пришла только в двенадцать. Я уже стал отчаиваться: я боялся, что ее поймали. Наконец я услышал легкие шаги на бульваре, потом увидел ее, когда она проходила мимо фонаря, и узнал красный плащ, который она обычно надевала после представлений.

– Я думала, что никогда не уйду, – говорила она, запыхавшись. – Лаполад стонал и никак не засыпал, а я хотела проститься с Мутоном. Бедный Мутон! Он будет скучать без меня. Ты все взял?

Теперь не время было проверять наш инвентарь. Я ответил, что, может быть, мы что-нибудь и забыли, но нам надо спешить.

– Хорошо, идем, но сначала дай мне свою руку.

– Для чего же?

– Мы дадим друг дружке клятву на жизнь и на смерть. Ты согласен так поклясться?

– Согласен.

– Ну, так дай мне руку и повторяй за мной: «Клянемся, что будем помогать друг дружке в жизни и в смерти».

– …В жизни и в смерти, – эхом повторил я.

Она пожала мне руку, и волнение, с каким она произносила эту клятву, передалось мне.

Город был пуст, таинственную тишину ночи нарушал только фонтан: вода с тихим журчанием сбегала в ручей. Еще жалобно скрипел фонарь, раскачиваясь на железной цепи, и большие изменчивые тени бежали от него по мостовой.

– Теперь идем, – сказала она и двинулась вперед по бульвару.

Вскоре мы вышли из города в поле. Шагая следом за ней, я с любопытством присматривался к своей спутнице. Мне показалось, что она слегка оттопыривает левую руку, точно что-то несет в ней. Однако весь наш багаж был у меня. Что же она могла нести? Я спросил ее об этом.

– Это моя резеда, – сказала она, отворачивая полу плаща.

И я увидел небольшой горшочек, обклеенный золотой бумагой. Она ухаживала за этим цветком, стоявшим на одном из окон кареты. Она защищала его, как львица защищает своих детенышей, и тем страшно раздражала Лаполада.

– Как, ты хочешь, чтобы мы унесли его с собой? – спросил я, недовольный увеличением тяжести багажа.

– Я не могу оставить его. Довольно того, что я бросила Мутона. Бедный Мутон! Ты не поверишь, как бы я хотела, чтобы он был с нами: я бы вела его на шнурке. Как он смотрел на меня, когда я прощалась с ним. Я уверена, что он понял, что я его покидаю.

Я представил себе, как мы ведем на шнурке Мутона, словно комнатную собачку. Мне стало смешно, и я не мог удержаться от улыбки.

Дьелетта хотела разделить все тяготы пути поровну, в том числе и наш скарб, и я с трудом уговорил ее уступить мне большую его часть.

Ночь была еще не холодная, но прохладная. Темно-синее небо было усеяно искрами звезд. В долине все спало. Деревья стояли неподвижно, не издавая ни малейшего шума. Не было слышно ни птиц, ни насекомых, чем обычно оживляются летние ночи. Только время от времени, когда мы проходили мимо жилья, просыпались собаки и лаяли, и будили других по соседству, и их лай звучал в ночной тишине, как перекличка часовых.

Чтобы избежать преследования Лаполада, мы должны были идти всю ночь. Я боялся, что Дьелетта не сможет идти так долго, но она не жаловалась на усталость, и мы быстро шли до утра. Мы миновали много уснувших деревень, и дорожные столбы показывали, что мы прошли за ночь шесть лье. Небо на востоке побелело, запели петухи. Из-за ставен кое-где в домах замелькали огоньки. Скоро нам стали встречаться лошади и пахари, идущие на работу в поле.

– Отдохнем, теперь я не боюсь.

– А ты разве боялась?

– Да я все время боялась, еще в Блуа.

– Чего же ты боялась?

– Тишины. Я не люблю ночи: тени то увеличиваются, то уменьшаются, и мне почему-то становится страшно. Сердце то стучит, то замирает.

Пока мы завтракали сухарями, наступил серый и сырой осенний день. Перед нами была бесконечная голая равнина, кое-где виднелись деревья и дома, над которыми поднимался желтыми колоннами дым. Свежевспаханные нивы чередовались со сжатыми полосками. Нигде не было видно зелени. Вороны пролетали над нами тяжелыми стаями, которые иногда распадались и опускались рядом с людьми, работавшими в поле.

Позавтракав, мы пошли дальше. Еще через полтора лье мы почувствовали, что смертельно устали. Дьелетта как упала, так и заснула, и проспала часов пять, не просыпаясь.

Главная моя забота теперь состояла в том, чтобы придумать, как и где мы проведем ночь. Я уже знал, что значит спать под открытым небом, и, конечно, я все время помнил об осеннем холоде. Предпринимая это путешествие, мы решили не считать лье, пройденные за день, а останавливаться ночевать там, где найдем подходящее убежище. Мы нашли нишу у стены в парке, куда ветер намел кучу сухих листьев. Хотя было еще только около четырех часов, но мы решили остановиться на ночлег. Все время до ночи я употребил на приготовление постели. Я собрал еще листьев и добавил их к той куче, что лежала у стены. Из листьев я устроил постель, над ней в щель между развалинами стены я воткнул ветки, а другой их конец прижал к земле камнями. Получилось нечто вроде стропил, на которые я набросил попону, и у нас получился своего рода шалаш.

Дьелетта влезла в наш домик и осталась им очень довольна. Это казалось забавным: шалаш в лесу, точно в сказке «Мальчик с пальчик». Ах, если бы хоть немного масла к сухарям, совсем бы хорошо было! Но масла не было.

Пока мы обедали – наш обед, как и завтрак, состоял из сухарей, – наступили сумерки. Скоро и красная полоска зари на западе погасла. Не было слышно птиц, спрятавшихся в густых ветвях елей. Но и когда наступила темная ночь, я все никак не мог успокоиться.

– Ты спишь? – спросила меня Дьелетта.