Радищев - Борис Евгеньев

На портрете работы неизвестного художника XVIII века (есть предположение, что его писал один из дворовых в бытность Радищева в крепости; с этого портрета гравировал Вендрамини и писал копию художник К. Гун) запечатлен исполненный жизни образ Радищева. Большие карие глаза, высокий чистый лоб, «соболиные» брови вразлет, гладкий пудреный парик, изящное жабо. Доброе, открытое лицо, полное благородства и глубокой мысли. Он словно прислушивается к чему-то, вот-вот сейчас заговорит, — и мы услышим простые и сильные слова правды и добра…

В эти годы Радищев стоял у начала того пути, следуя которым он действительно мог бы, по словам Пушкина, «достигнуть одной из первых ступеней государственных». Но снова «судьба готовила ему иное»…

Жизнь, которую в эти годы вел Радищев, не могла удовлетворить его. Для него, человека большого и отзывчивого сердца, жизнь означала прежде всего борьбу за свободу и счастье людей. Общее народное благо, благо родины он ставил выше личного благополучия и счастья. Деятельность, направленную к общей пользе, он считал обязательной для каждого честного гражданина. Он был убежден, что человек не может быть счастлив, как бы легко ему ни жилось, если его со всех сторон окружают несчастные.

Много лет спустя, в письме к начальнику Тайной канцелярии Шешковскому, Радищев писал, вспоминая об этом периоде своей жизни:

«До женитьбы моей я более упражнялся в чтении книг, до словесных наук касающихся; много также читал и книг церковных, следуя совету Ломоносова, ибо, имея малое знание в российском письме, я старался приобрести достаточные в оном сведения, дабы в состоянии быть управлять пером…»

В этих словах — прямое свидетельство того, что в годы «светских» успехов, когда молодой Радищев пользовался, казалось, всеми благами жизни, в нем происходила сложная внутренняя работа, сознательно направленная к тому, чтобы, научившись «управлять пером», служить родине.

То. что он видел кругом себя, могло только обострить и усилить его стремление служить родному народу.

…Еще не кончились торжества по случаю свадьбы цесаревича Павла, как в столице пронесся тревожный слух о появлении на далеком Яике Пугачева.

Вначале на пугачевское восстание смотрели, как на очередной бунт мужиков, с которым без труда расплавятся местные воинские команды. Но вот восстание охватило площадь, на которой находилось до 20 процентов населения всей империи, да и силы мятежников были таковы, что дворянство растерялось. Особенную же тревогу вызывала мысль о том, что на сторону Пугачева может перейти «домашний враг», то-есть все крепостное крестьянство. Недаром помещик-крепостник А. Болотов писал в своих известных записках, что «вся чернь, а особливо все холопство и наши слуги, когда не въявь, так втайне, сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали…» Организовав отряд для борьбы с Пугачевым, Болотов слышал, как один из крестьян, участников этого отряда, говорил: «Стал бы я бить свою братию?.. а разве вас, бояр, так готов буду десятерых посадить на копье сие!»1. В новом свете вспоминались теперь и восстания крестьян до Пугачева, и казацкое движение, и «чумной» бунт в Москве.

В начале октября 1773 года Пугачев появился под Оренбургом и начал осаду города, длившуюся около шести месяцев.

Емельян Пугачев. Портрет маслом, написанный на портрете Екатерины II.

Все население поволжских степей пришло в движение. Казахи, калмыки, отряды башкир, татар и черемисов стали вливаться в армию Пугачева. Восстание быстро распространялось среди горнозаводских рабочих и крепостных крестьян. Каждый день к Пугачеву приходили толпы крестьян из ближайших помещичьих имений и рабочие горных заводов.

От имени императора Петра III Пугачев выпускал «манифесты», в которых обещал отдать народу пахотные земли, леса, покосы, воды, рыбные ловли, соляные источники и другие угодья. Крестьян он обещал освободить от рабства и возвратить им вольность. Дворян называл злодеями и приказывал их убивать.

В манифесте Пугачева от 31 июля 1774 года говорилось:

«Жалуем сим имянным указом… всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков… вольностью и свободою… не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями, и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без аброку и свобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян и градцких мздоимцев-судей крестьяном и всему народу налагаемых податей и отягщениев. И желаем вам спасения душ и спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от прописанных злодеев-дворян странствие и немалые бедствии… Кои прежде были дворяне в своих поместьях и водчинах, оных противников нашей власти… и раззорителей крестьян ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами…»[78].

Когда в конце 1773 года Пугачев разгромил правительственный отряд под командой генерала Кара, дворянство охватила паника. Даже в местах, удаленных на сотни верст от Поволжья, помещики в страхе ожидали появления «Пугача».

В июле 1774 года Пугачев появился под Казанью. На помощь Казани был направлен отряд царских войск под командованием полковника Михельсона. В окрестностях Казани Пугачев был разбит и с небольшим отрядом ушел на правый берег Волги откуда он направился в южные степи. Появление Пугачева в густо населенных районах с большим числом помещичьих хозяйств вызвало новый приток к нему крепостных крестьян. Все Поволжье на юг от Нижнего Новгорода в короткое время было охвачено восстанием. Города сдавались без сопротивления, крестьяне приводили к Пугачеву связанных помещиков. Но царские отряды шли за Пугачевым по пятам, и, когда он, пройдя через Пензу, Саратов и Камышин, подошел к Царицыну, здесь нагнал его Михельсон и нанес окончательное поражение. Пугачев с несколькими десятками казаков переправился через Волгу и ушел в степь.

Вскоре казачьи старшины изменили своему атаману: выдали его царским властям. Пугачева, закованного в ручные и ножные кандалы, привезли в Москву в деревянной клетке.

Так закончилась грозная «крестьянская война», в течение двух лет потрясавшая помещичье-дворянскую империю Екатерины.

Они, эти грозные и величественные события, происходили в то время, когда Радищев уже задумал написать свое «Путешествие из Петербурга в Москву». М. И. Калинин в статье «О моральном облике нашего народа» говорит о прямом воздействии пугачевского восстания на формирование революционного мировоззрения Радищева: